на середине мира
станция: новости
алфавитный список авторов
ЛЮДМИЛА ХЕРСОНСКАЯ
Людмила Херсонская родилась в 1964 году. Окончила факультет романо-германской филологии Одесского национального университета. Поэт, переводчик.
Публикации в журналах «Интерпоэзия», «Крещатик», «Дети Ра», «Новый берег».
Наиболее значительной переводческой работой Л.Хероснской, вероятно является перевод на русский язык англоязычных стихотворений Владимира Набокова.
Лауреат пятого Волошинского конкурса.
НЕВОД НЕБЕСНЫЙ
стихотворения
стихотворения
***
Никто тебя не спасёт, ни млад, ни стар,
держи под подушкой топор, человеко-гектар,
под рукою пластырь, чтобы заклеить свой рот,
когда будешь кричать от страха. Никто тебя не спасёт.
Придёт почтальон, но не найдёт твою дверь,
придёт сосед, которого не было — ни тогда, ни теперь.
Придет правосудие в очках от Армани
с железной гирькой в кармане.
Вот этот рыжий в дорогом пиджаке,
и тот, с дорогими часами на влажной жабьей руке,
оба с весами, один с усами.
Они разберутся сами.
Никто тебя не спасёт, ни друг, ни враг.
Твой дом отныне заросший травой овраг.
Будешь в нём жить без крыши
с окнами в никуда,
будеть шуметь камыш и
выше крыши расти лебеда.
— Откройте, — кричит почтальон, — вам заказная беда...
Дверь вашу, мать вашу, дверь никак не найду,
Откройте и распишитесь за доставленную беду.
***
Китайская шелкография, купленная на Староконке,
где продаётся прошлое живых и мёртвых старух.
Жёлтые фотографии, вышитые иконки,
поношенные ботинки, летающий прах и пух.
— Возьми себе эту брошку, такую носила мама,
она не бог весть какая, но, может, наденешь ты.
А эта (жаль, что разбита) вазочка из Вьетнама.
Нельзя в разбитую вазу дважды ставить цветы.
Нельзя отправить открытку по адресу на конверте,
адресат уже выбыл, и улицы этой нет.
Предметы чужого быта, приметы жизни и смерти,
заколки, шпильки, булавки, коллекция старых монет.
***
Прошлых лет стало больше, чем тех, что ещё впереди.
Ничего не вернуть, не исправить обидных ошибок.
Хочешь, молча сиди, хочешь, тихо иди или жди,
Когда спустится невод небесный за порцией рыбок.
Будешь воздух ловить посиневшим недышащим ртом,
Скинешь кожу и шерсть, чешую, потому, что мешает.
Только старый рыбак знает, что с тобой будет потом.
Небогатый улов, и ошибок рыбак не прощает.
***
Идёшь по колено в яблоках
в заброшенном старом саду,
одурев от пчёл и от запаха,
чуя беду,
подступающую со всех сторон,
оглашаемую криком ворон.
Через яблоки влево —
холмихи древних могил.
Под крестами прогнившими — те,
которых кто-то когда-то любил.
Бабушка моя, бабушка!
Жёлтый от яблок погост.
Кто тут с тобой рядышком
вытянулся во весь рост?
Стекает горячим мёдом
под землю яблочный сок.
Кто здесь с тобою рядом,
Прозрачен, тих и высок?
Ты их не бойся, деточка.
Все свои.
***
Надеваешь ноги и тушь, дорогую помаду,
идешь туда, куда хочет муж, потому что так надо.
Надо ходить в гости, улыбаться друзьям, кивать соседям,
если надо идти — идём, если ехать — едем.
Хочешь исчезнуть, спрятаться под подаренным пледом,
Не хочешь открывать двери — приходят чужие и ходят следом.
Не знаешь, что ответить на «как дела», «заходите в гости».
Не замечаешь, как чужие дети прибавляют в росте.
Не узнаёшь улиц, теряешься в знакомых кварталах,
путаешь надписи, даты, рисунки на скалах.
Чертишь круги по воде, смотришь в квадратную точку,
таскаешь чужую внучку, обнимаешь чужую дочку.
Говоришь, какие помидоры, неужели солили сами,
хвалишь чужие обои и думаешь, боже, как хочется к маме.
***
Рассказываешь кому-нибудь другому.
Старую выношенную тень
снимаешь с гвоздя, примеряешь к телу нагому.
Жил был у дедушки с бабушкой белый день.
Держи конфетку за пазухой, там и камень растает,
не то, что сладкий обмусоленный леденец.
Дедушка с того света сказку внучке читает.
Глупая внучка просит счастливый конец.
***
И вот мне снится, как мы смотрим на разрушенный дом
у самой воды, у самой реки,
с ветхой песчаной крышей и илистым дном,
где подвалы, как омуты, глубоки.
И мне снится, как мы живём на самой крыше воды,
где из каждой комнаты видна сырая гора.
По стенам ползут улитки, оставляя следы слюды,
шатается зыбкий пол, зябко с утра.
Вот так ни кола ни двора, воду с лица не пить,
застряла почта в бутылке, гниёт коряга на дне,
вместо забора тянется осклизлых икринок нить,
в небе поют лягушки, коричневые во сне.
МИШКА
В детстве я видела мутный белый ручей,
меловые плешивые горы, сосновый лес.
Под ногами хрустели иголки, и помимо птичьих речей
было слышно как кто-то тяжелый с берега слез.
Я подумала, медвежонок, как у бабушки на окне,
с прозрачными коричневыми бусинами вместо глаз.
Наконец-то живой медвежонок, подумалось мне,
у него здесь дом, гнездо, берлога и лаз.
Я заглядывала под каждый высокий пень,
живого медвежонка не видно было нигде.
Бабушка потом рассказывала, что в этот день
пьяный дояр Мишка упал и захлебнулся в воде.
БОМЖЕ МОЙ
от востока до запада-запаха хлеба
ходит Бомж, как по кладбищу, в поисках горя,
ходит Бомж с бородой от бориса до глеба
ищет день свой вчерашний в сегодняшнем соре
шлейф мочи от палермо до пале-рояля
ходит Бомж по канату под куполом неба,
ходит Бомж, как по нотам, под крышкой рояля
и икает до самого синего нёба
натощак воскрешает вчерашние булки
согревает в ладонях плевки слюдяные
жрёт подачки людские объедки парные
ходит Бомж — умирает в глухом переулке
следом ждут-умирают-идут остальные
ПОДВАЛ
Кто-то же там всё-таки жил,
руку тянул из последних жил,
откуда-то там же водились блохи,
или то были слухи.
Помню бабушек, населявших первые этажи.
— Не ори под окном! Не визжи, супостат, не визжи!
Точно его режут!
А того и не слышат, что из-под земли скрежет.
Улюлюканье, всхлипы, старожилы говорят, мертвяк,
зубы синие, в голове червяк,
страшный, не то слово.
И такая о нашем подвале слава,
что со всех дворов сбегаются пацаны,
и ночами им снятся мёртвые сны,
и кого-то не помню кого искали,
а он играл чёрт-те с кем в подвале.
***
Что ты молчишь? Вот они, есть стихи, да кто их запишет,
кто же их так сумеет, не переврав, не перепутав смысла,
а которые плохо видят или хуже того, что слышат,
как же запишут они, без крючка и кляксы,
так же и те, у которых почерк в шрифтах ноутбука,
как смогут не промахнуться, не перепутать клавиш,
и те совсем, что забыли слова и буквы
своего языка больше морфем языка чужого,
как же запишут они, не зная ни книг, ни правил,
путая не и ни, перевирая чужие цитаты,
вырванные, перепутанные, разобранные на мусор,
на рисайклинг, на сленг, на феню с преведом,
как же они отличат буки и черви
альфа-омегавита от бон-аквы без газа?
Как же ты можешь молчать? Как же ты можешь?
***
— Что ты сидишь, погрузив глаза в бесконечную тьму?
Что ты там видишь? Я не скажу никому.
Что ты как будто глотку готовишь выть?
Ты правда хочешь туда — или дверь закрыть?
— Я вижу там старый дом-разбитый порог.
Как будто в него вхожу — прыжок-кувырок.
Там пахнет помётом кур, но их нет давно
и ватой на зиму утеплено окно.
— Ты что, замёрзла? А ну-ка надень пальто.
Ты что, зимовать там будешь? Вернись, ты что!
Ты видишь, какая там мёртвая продавленная кровать?
Придумала тоже, где мёртвые, зимовать!
— А ты не кричи, итак не видно ни зги!
Видишь, ищу ключи. Господи, помоги.
Видишь, воздух дрожит и стена бела?
Подай мне пальто на память. Полы помой. Я пошла.
***
Всё чаще узнаешь в незнакомой толпе знакомых,
точнее, похожих на знакомых молодых людей,
точнее, на тех людей, с кем была знакома,
когда те ещё были молоды, и ты их помнишь такими.
А похожие на них молодые люди просто на них похожи,
просто похожи так, как будто знакомы.
И ты думаешь, так не бывает, ведь те знакомые постарели,
за эти-то годы стали совсем чужими,
совсем не такими, как те молодые люди.
Да и эти нынешние как будто не те — другие —
знакомые на похожих. Так не бывает.
И ты думаешь, но ведь я как будто всё та же,
Точно такая, только совсем не похожа...
***
Это ты или этот тот, что зябнет, дрожит,
разжигает плиту, качает головой,
сбежит — не сбежит
детское молоко взрослый кашель согреть?
Это ты в октябре или так будет впредь?
Это ты или это тот, что лежит кадыком к стене,
не видит света смысла в своём окне, стонет во сне?
Ни приложить ума, ни унять морщин,
когда отворачивает слёзы единственный из мужчин,
которому носить яблоки и цветы,
и свет из окна в ладони. Ты это или не ты?
***
Правда же, тебе будет легче, если выпадет снег?
В окружении белого света, окна, прочитанных книг?
Тёплого кота с мягким доверчивым животом?
Правда же, если выпадет снег, что-то будет потом?
Знаешь, это будет сидеть, укрывшись от всех,
от в десятый раз презванивает какой-то псих,
как никого нет дома, закрыта дверь,
правда же, если выпадет снег, что-то будет теперь?
ЛЮДМИЛА ХЕРСОНСКАЯ
на Середине мира.
на Середине мира.
В сумерках
Невод небесный
стихи.
Дом Руссова
12 стихотворений из небумажного журнала.
на середине мира
многоточие
город золотой
новое столетие
СПб
Москва
корни и ветви
