БЕСЕДЫ О ПОЭЗИИ:

часть третья.

Поэт, критик, эссеист. Знаток, собиратель и критик неофициальной литературы, пропагандист творчества неподцензурных поэтов, писателей, художников. В поэзии — представитель школы звукописи. Совместно с Б. Тайгиным составил машинописные сборники И. Бродского, Д. Бобышева, А. Наймана, Е. Рейна, Г. Сапгира, В. Сосноры и др., альманахи и антологии «Антология советской патологии», «Живое зеркало», «Лепрозорий–23». Организатор многих выставок и литературных чтений у себя дома. Совместно с Г. Ковалевым подготовил крупнейшую за всю историю неподцензурной поэзии антологию новейшей русской поэзии (в девяти томах) «У Голубой Лагуны», изданную в США. Печатался в неофициальных и эмигрантских изданиях «Аполлон-77», «А — Я», «Грани», «Ковчег», «Континент», «Мулета», «Стрелец», в антологии «Острова» и др.


«Поэзию определяют —
на нюх или на слух:
пахнет говном или гением


(как вынужден, был тут понимать туземцев — при всем знании аглицкого: настолько отличны системы поэтики — не глазами, не ушами, а — ноздрей... и ни разу не ошибся).

О сути поэзии для нас — бывшей ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ (помимо ржаного для закуси, пельменей и портвейна) — сказали САМИМ СВОИМ СУЩЕСТВОВАНИЕМ поэты — начиная с Алика Ривина и Роальда Мандельштама — в 40-м и 50-м, далее: Аронзон, Бродский, Волохонский, Гаврильчик, О. Григорьев, Донской (одним стишком), Ерёмин, еклмн-и-т. д.

сказано:

«можно биться об заклад, что всякое ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ, всякая общепризнанная идея — есть глупость, ибо они понравились большинству»

(себастьян шамфор, эпиграфом у эдгара по, прочитанное в 13 лет)


согласно общественному мнению (и потреблению) — истинный певец
россии — ФИЛИПП КИРКОРОВ,
а истинная поэзия — его «зайчик»

на втором месте после асадова стоит алигер, а потом уж, в конце — ахматова и ахмадулина

но мы в наши 17-19, в 58-м — уже делали разницу между симоновым-щипачевым и луговским-мартыновым начиная с бродского — читавшего мне слуцкого в наши 18, «кельнскую яму» (ахматову я тогда и сам прочёл — в «дне поэта, 1956»: «песня мира» и «в пионерлагере», открывавшими оный, с факсимиле — с тех пор знакомым) поэзия была насущной (и насушенной как хлеб) до морового поветрия бардо-ашугов-акынов-рапсодов-и-менструэлей кукина-клячкина-слезкина-сироткина-полоскина-нахамкина-и-прочих-визборов, вычетом пяти-полудюжины классиков: ОКУДЖАВЫ, ГАЛИЧА, ВЫСОЦКОГО, АНЧАРОВА, КИМА — на 62-й

сменившегося русским роком (но и в нём те же полдюжины, наполовину убиенных: башлачов, янка, полковник хрынов, науменко, кинчев, цой, шевчук, свин-панов и попсовый «гуру для идиотов» БГ...) не научившихся от ушедших в глухую несознанку «нас» (вычетом кривулина) ничему, паче — писать тексты «текстами» (а не стихами) именовали мы писомое — в 60-х по образцу поэзии библейской

отсюда — и сакральное шаманство поэтов питера, ИСПОЛНЕНИЕ — начиная с тех же аронзона и бродского — ширали, брандта, юппа, морева, куприянова, кривулина, охапкина, чейгина, ю. алексеева и иных ибо — ПЕЛИ как соловьи, как глухари на току — слушая себя, услышат ли? — «имеющий уши...»

большинство — затыкало (и затыкает) уши радиоточками и ТВ и вязнет в ушах «миллион алых роз» напополам с «зайкой», «на-на» — а не «ДАДА»

согласно общественному опросу (запросу) и выражая общее мнение, с каковым мы были изначально не согласны

отчего и творили — своё
в большинстве — не напечатанное и по сю... (вычетом — в 9-ти томах моей и г. л. ковалева антологии, 1980-86, недоделанной и по сю)

«fais ce que dua — adviegne que peut»

(лозунгом-девизом сэра джона чандоса и моим) «делай, что должен — пусть будет, что будет», в переводе на ридну мову».







Поэт, переводчик. Участник «Клуба–81». Участвовал в концертах авангардной музыки с С. Курёхиным как трубач. Занимался литературным переводом. Публиковался в изданиях «Часы», «Митин журнал», «Предлог», в сборнике «Круг» и др. Автор поэтических сборников.


Из письма П. Брандту:
«Вот несколько соображений, которые пришли мне в голову, когда ты попросил меня высказаться о поэзии или, шире, об искусстве вообще. Кстати, по моим наблюдениям состояние нашей поэзии, которая теперь везде «высовывается» (в журналах, газетах, ТВ, радио), крайне печально, а порой ниже всякой критики. Мы как будто забыли, что поэт — это прежде всего художник, и что для него крайне важно не столько то, «что» он изображает, сколько «как». Когда я читаю стихотворные подборки на страницах «Литературной газеты» (да и в других изданиях), мне хочется сказать авторам: очень хорошо, вы прекрасный, добрый, отзывчивый человек, и мысли у вас столь же прекрасные, сколь и очевидные, так что и мыслями их можно назвать с натяжкой, только при чем здесь искусство?

Итак, мои несколько отрывочные соображения:

1) Всё, что относится к поэзии, так или иначе относится к потустороннему миру, на него развернуто, касается его, словно стоит одной ногой здесь, а другой там. Тютчев, этот поэт из поэтов, в лучших своих стихах говорит как раз об этом.

2) Поэтический приём — инструмент поэта, которым он пытается упразднить время.

3) Всякое искусство, по сути, символично. Когда оно утрачивает эту свою суть за счет «жизненной правды», наступает конец. Конец мира, конец эпохи, конец страны.

4) Поистине, мысль сушит и умерщвляет всё живое. Отказавшись от размышлений, мы ближе подвигаемся к пониманию, к истине. Размышление — стена между мной и истиной.

5) «Когда говорит он ложь, говорит своё» — так высказался апостол Иоанн о «лукавом» (Ин. 8, 44). Вот-вот, говорю я, и художнику следует не «своё» говорить; «своё» — не просто глупо, но именно «ложь». Не так, как «я хочу» или «мне интересно», но как «Оно» хочет. А «Оно» хочет для всех одного, и мы все перед «Ним» одинаковые. Да и что может, что способен сказать людям художник, если он слишком много о себе воображает?»







Поэт, руководитель ЛИТО. Поэт поколения Бродского, Горбовского, Кушнера, Сосноры, хорошо известный в среде геологов и бардов 1960-х годов. Автор нескольких поэтических сборников. Руководитель ЛИТО, воспитавший многих поэтов. В 1960-х – 70-х годах участвовал во многих коллективных чтениях.


— Для меня в стихах важна загадочность. Вот, пожалуй, первый признак поэзии. Ну, а если более конкретно, там должно быть нечто такое, про что я могу сказать, что я не понимаю, как это сделано. Я не понимаю этой кухни, но мне нравиться на ней находиться. Есть много поэтов и стихов, про которые я могу сказать, что они хороши, они здорово сделаны. Но мне понятно как. Мне ясен тот механизм, который там работает, и поэтому они не интересны. Но есть и другие. Эти другие для меня по сей день — загадка. Таков Бродский. Таков Осип Мандельштам.

— Как тебе кажется, чем объясняется такое явление, как повышенная профессиональная ревность в среде поэтов?

— Ревность — явление естественное в любой профессии.

— Но согласись, здесь она слишком велика. К тому же есть много странных моментов. Поэты, жившие в предыдущие эпохи, не рассматриваются нами, как соперники, хотя произведения гениев таят гораздо большую опасность для наших стихов, т. к. в большей степени способны их затмить. Ведь для читателя всё равно, жив написавший стихи поэт или нет.

— Пожалуй, я согласен. Такое явление как «поэзия» и «поэт» таят в себе много загадок.






Поэт. В 70-е годы занимался в ЛИТО под руководством С. Давыдова, А. Кушнера, Г. Семёнова. Бывал на вечерах у Ю. Вознесенской. Работал оператором газовых котельных. Печатался в журналах «Часы», «Обводный канал», «Транспонанс», «Гумилевские чтения», в антологии «Острова» и др.


— В поэтическом тексте я ценю сцепленность слов (сологубовское «слово крепко»).

— Это сказано ёмко, но хотелось бы конкретнее.

— Мне кажется, что слово само диктует поэту, куда идти, поэзия — это способ познания.

— Скажите, пожалуйста, — это ощущение «крепости» слова — есть явление объективное (хотя бы в какой-то мере) или абсолютно субъективное?

— Я не претендую на то, чтобы судить обо всём, что сегодня зовётся поэзией, и допускаю, что в поэзии есть закрытые для меня области. Но в том, что для меня открыто, я считаю это ощущение — объективным. Иначе говоря, я надеюсь, что в этой части того, что называется поэзией, у меня есть единомышленники, и то, что нравится мне, нравится и им.

— Тогда у меня такой вопрос. Как Вам кажется, как формируется общественное мнение о том, какой поэт лучше, какой хуже? С официальной культурой в советское время всё было понятно. Были люди, допущенные к определённым журналам, была соответствующая критика. Ну а в неофициальной культуре тоже всегда возникали определённые имена, определённые места. Является ли это истиной в последней инстанции?

— Нет, конечно. Здесь тоже многое необъективно и было обусловлено какими-то обстоятельствами. Мне кажется, время многое расставит на свои места. Возвращаясь к предмету нашего разговора, хочу сказать, что мне порой нравится в стихах своего рода косноязычие. Именно в нём я иной раз слышу это самое крепкое слово.

Вот несколько тезисов, которые уместно здесь привести:

1) Поэзия пусть не забывает о заклинательном воздействии.

2) Поэзия так же далека от прозы, как, скажем, от музыки, живописи, архитектуры, театра, но может сближаться то с тем, то с другим.

3) Должно быть доверие к слову, к природе языка. Не должно быть заранее поставленной цели, или, по крайней мере, должна быть «податливость» к любым уклонениям от неё.


У меня есть несколько строк, которые как мне кажется, имеют прямое отношение к нашему разговору.

Не смысл, а ритм. Не цель,
а образов крусель,
уравненных в правах
в закруженных главах,
чтоб текст — как целый мiр,
в котором лад и мир,
какой бы ни был вес
кружащихся словес.


Всякая вещь из своего небытия диктует автору свою волю; какой она хочет быть, в какие одежды хочет облечься, какими средствами хочет быть явлена. Слова поэтического текста создают некую емкость, которую заполняют самые неожиданные (и для автора и для читателей) смыслы.







Художник, фотограф. Окончил художественную школу № 190. Участвовал в работе театральной студии ЛГУ О. Райхельгауза. Был хорошо знаком с фотографами Б. Кудряковым (Гран-Борисом) и Б. Смеловым (Пти-Борисом). Был близок кругу поэтов и художников, посетителей «Сайгона». Выставлял фотоработы в квартире-салоне С. Сигитова, в галерее «Борей» и за рубежом. Публиковал рассказы в журналах: «Часы», «Ковчег», «Черновик», в сборнике «Лепрозорий–23».


— В стихотворном тексте должен присутствовать «магический знак».

— Что это такое?

— Что-то вроде заклинания. Некая зашифрованная, не выразимая словами информация, которая воздействует на нас помимо содержания самого стихотворения.

— Тогда такой вопрос. Существует классика, существует современная поэзия — другие формы, другой словарь. А «магические знаки» — те же или другие?

— Думаю, что те же.







Поэт. Посещал ЛИТО Горного института под руководством М. Яснова. Изучал поэзию Серебряного века. Участник первой Хлебниковской конференции. В своЁм творчестве сочетает классическую и авангардистскую традиции. Печатался в журналах «Сумерки», «Черновик», «Петрополь», «НЛО», «Русский разъезд» и др.


«Я открываю текст. Первое, что меня сразу от него отвращает — неграмотность и расхожие штампы. Если их нет — это уже для меня предмет, достойный рассмотрения. Впрочем, этого ещЁ недостаточно. Существуют тексты, грамотно и мастерски сделанные, которые меня совершенно не трогают. Их способны написать многие. Пожалуй, текст должен задеть во мне какие-то потаЁнные струны. Что-то во мне должно срезонировать, должна отозваться какая-то энергия. Однако этот резонанс, на мой взгляд, — явление объективное. Это — важное замечание. Нечто подобное должно возникнуть и в тебе, и в каких-то других людях — в отношении того же куска текста. Тогда — это поэзия».







Прозаик, эссеист, соредактор журнала «Часы». Окончил матмех ЛГУ. С начала 70-х годов занимается литературной деятельностью. В начале 70-х годов знакомится с Т. Горичевой, А. Драгомощенко, Б. Ивановым, В. Кривулиным, В. Кушевым, Е. Шварц, участвует в литературных вечерах, в «Шимпозиумах» у Е. Шварц. Автор книг афоризмов «Пунктиры» и «Белые флаги». В конце 70-х годов становится соредактором журнала «Часы», где печатается под разными псевдонимами. Переводил с английского и французского. Был соредактором журнала «Лабиринт/Эксцентр». Печатался в журналах «Часы», «Митин журнал», «Беседа» и др. Автор многочисленных статей и переводов. Член комитета премии Андрея Белого.


«Первое, что приходит в голову — это то, что поэзия — есть нечто очень плотное, сконцентрированное, вроде сверхплотной материи, где атомы лишены электронных оболочек. Хотя бывает, конечно, и по-другому: тот же Блок — что-то порой расплывчатое, водянистое, а вместе с тем — поэзия. Но для меня, повторяю, поэзия — нечто сжатое, сконденсированное. Второе. Поэзия — это особый язык, не тот, на котором мы говорим. В поэтическом языке вполне уместно, например, повторение, которое в повседневной речи считалось бы недостатком, но в поэтическом тексте может стать средством особой выразительности. То же самое — паузы. Как хороший артист способен всё главное сообщить не репликами, а паузами, так и истинная поэзия содержит всё основное в улавливаемых разве что искушенным ухом промежутках между фразами. Поэтический язык — нечто инородное земле, он привнесен сюда Бог знает откуда. И наконец, третье. То, что когда-то называлось музой — вовсе не романтический бред. У всякого истинного поэта существует образ идеальной женщины, а у женщины-поэта — быть может, образ мужчины, с которым поэт находится в особой невидимой связи. До тех пор, пока эта связь не осквернена поэтом, его поэзия обладает силой. А мы, читатели, ничего не подозревая об этой связи, чувствуем её и находимся в её власти. Как только она рвётся, поэзия исчезает».







Поэт. В 1960-е годы близок кругу И. Бродского, Е. Рейна, А. Наймана, Д. Бобышева («ахматовских сирот»), а позже кругу поэтов «Сайгона» (Ширали, Куприянов, Чейгин, Беляк и др.). Бывал в мастерских художников Шемякина, Геннадиева и в других местах собраний представителей неофициального искусства 70-х – 80-х годов. Посещал ЛИТО при Союзе писателей. Входил в «Клуб–81». Участвовал в многочисленных поэтических чтениях. Публиковался в неофициальных и эмигрантских изданиях: «37», «Антология Гнозиса — 2», «Аполлон–77», «Архив», «Вече», «Время и мы», «Часы», «У Голубой Лагуны» и др. Автор нескольких поэтических сборников. Лауреат Державинской премии за развитие российской оды.


— Когда я оцениваю тот или иной поэтический текст, я обычно ориентируюсь на некий существующий в моЁм сознании и памяти опыт. В русской литературе уже существуют примеры того, что такое хорошая поэзия. Эти примеры, хотим мы того или не хотим, живут в нашем сознании и формируют наш вкус.

— Ну а не может быть такой ситуации, что перед тобой совершенно новый, ни на что не похожий текст и, тем не менее, он тебя трогает?

— В моей практике такого не было. Существует камертон (в русской поэзии — Пушкин), и мы всё сравниваем с ним. Впрочем, одних внешних признаков, конечно, недостаточно. Текст должен быть живым. Если в тексте присутствует жизнь, и он соответствует стандартам моего вкуса — это для меня поэзия.







Лингвист, научный сотрудник. В юности занимался творчеством и был близок кругу поэтов Малой Садовой.


— Поэзия разрушает автоматизм речи. Проза — это язык стереотипов. Поэзия — всегда эксперимент. В энциклопедии «Осьмнадцатый век», в статье «Литературный язык», написанной Анатолием Алексеевым, сказано, что одним из основных источников развития литературного языка является поэтическая речь. Кроме того, я считаю, что поэзия всегда создаёт новый мир. Поэзия создает нечто, чего раньше не было. Это всегда что-то, противоречащее здравому смыслу. Поэзия и буржуазность — вещи несовместимые.

— А как же вся европейская поэзия прошлых веков, например, знаменитая французская поэзия второй половины ХIХ века?

— В европейском капитализме всегда было много черт социализма. Грубый, омерзительный капитализм — это то, что у нас сейчас.







Пррозаик. Выпускник Кораблестроительного института и матмеха ЛГУ. Кандидат технических наук. В 70-е годы был близок кругу Кузьминского и Кривулина. Посещал религиозно-философский семинар Т. Горичевой. Был дружен со многими художниками и литераторами независимой культуры 70-х – 80-х годов. Был членом «Клуба–81». Публиковался в неофициальных и эмигрантских изданиях «37», «Стрелец», «Часы», «Лепрозорий–23», «Круг» и др.


«Для меня поэзия — некий кристалл, то есть нечто крепкое (это принципиально), некое словесное образование, ткань, где важно все: звуки, смысл, зрительные образы. Каждый новый ракурс при взгляде на этот кристалл открывает нечто новое. Это, пожалуй, и есть поэзия. Я сейчас говорю не о поэзии вообще, а о конкретных текстах, которые называются стихами».







Поэт. Работала техником-геологом, библиотекарем в Публичной библиотеке, экскурсоводом, редактором рекламного бюро Ленкниги, литературным секретарем Н. Грудининой, оператором газовой котельной. В 70-х – 80-х годах несколько её стихотворений были напечатаны в официальных сборниках «Молодой Ленинград», «Первая встреча», «Тропинка на Парнас». Публиковалась в журналах «Часы», «Обводный канал», «Голос», «Топка», в сборнике «Гумилевские чтения», в антологии «Острова». С 1989 г. публикуется в журналах «Звезда», «Нева» и др. Печаталась за границей.


— Объяснять, что такое поэзия и чем хорошие стихи отличаются от плохих — кормушка литературоведов. Для поэта, по-моему, это дело невозможное: сколько ни строй «вавилонских башен» из всяких поэтик и течений — стихотворение, появляясь, легко разрушает эти конструкции. Попытка перечислить признаки настоящей поэзии, такие как: внутренний жар, скрытая энергия, особый слух, настроенный на неслышные вовне звуки, возможность диалога с Богом — тоже заведомо провальна: для человека, живущего в другой системе символов, а тем паче в другой культуре, это пустой набор слов. Думаю, доказать кому-то, что те или иные стихи хороши, так же невозможно, как убедить неверующего в существовании Бога. Если чудо происходит, оно не нуждается в объяснении, если нет, сколько ни приводи доводов — всё впустую.

— Как Вам кажется, в какой степени поэтическое впечатление всё-таки объективно?

— Оно объективно в определённом кругу единомышленников. Для меня вопрос, что хорошо, что плохо, решён, но если кто-то считает поэзией что-то другое — это его право.

— Существует ли круг экспертов, способный отличить хорошую поэзию от дурной?

— Кого вы называете кругом экспертов? Эксперты — это понятие очень расплывчатое. Наверное, некая объективная истина существует, но на небе, а человеку дано ощущать лишь отблески этой истины, и они могут быть разными и изменяться во времени.







Рок-музыкант, прозаик. В 1969 году создал и возглавил рок-группу «Санкт-Петербург». Пик популярности группы пришелся на 1970-74 годы. Группа существует по сегодняшний день и выпустила 5 альбомов. В 70-е – 80-е годы был близок кругу поэтов, художников, музыкантов «Сайгона».
Как прозаик автор 14 книг. Лауреат премии ПЕН-клуба, «Медиа-Союза», журнала «Нева».


«Мне кажется, что первооснова поэзии — молитва. Когда я так говорю, я имею в виду всякое обращение к Богу, не только христианскую молитву. То есть некий сакральный язык в самых различных религиозных культах, не совпадавший с языком быта, отличавшийся, например, особым ритмом, и не только. В какой-то момент истории он, язык, перестал служить своему прямому назначению, а именно общению с Богом, и вошёл в светский обиход в виде особой словесной художественной формы. Таково, на мой взгляд, происхождение поэзии. Когда я читаю поэтический текст и улавливаю в нем эту первооснову — для меня это поэзия».







Поэт, переводчик, критик. По окончании университета сменил несколько мест работы. Работал в Музее-квартире А.С.Пушкина, экскурсоводом в Эрмитаже, библиографом в Публичной библиотеке. Занимался в ЛИТО при Союзе писателей под руководством Г. Семенова. Стоял у истоков Религиозно-философского семинара Т. Горичевой. Вместе с К. Бутыриным — соиздатель машинописного журнала «Обводный канал». Член редколлегии альманаха «Острова». Публиковался в неофициальных и эмигрантских изданиях «37», «Аполлон–77», «Беседа», «Круг», «Перекрестки», «Северная почта», «Стрелец», «Третья волна», в антологии «У Голубой Лагуны».


«Мне кажется, что поэзия — не столько определение рода словесного искусства, а понятие скорее эстетическое. Поэзия выявляет красоту языка, а через язык — и красоту мира, но это не единственная её задача. Она имеет отношение ко всему: к природе, к истории, к душевной жизни человека. Как и философия, она помогает ориентации человека в мире, но если философия делает это на уровне рациональном, то поэзия — прежде всего на уровне эмоциональном. Существует известный парадокс: людей, пишущих стихи, во много раз больше чем людей, стихи читающих. Для многих стихотворчество — это замена личного дневника, попытка выразить свои чувства, разобраться в них. Не нужно относиться к этому презрительно, как Ахматова («Я научила женщин говорить, но, Боже мой, как их молчать заставить»). Молчать всё равно не заставишь, а если смотреть с социальной и психологической точек зрения, такое массовое стихотворчество — явление положительное. Поэзия исходит из внутреннего человека и обращается к внутреннему человеку. Она как бы вырывает человека из внешней, обыденной жизни. Это как остановиться на миг и посмотреть на небо. В этом смысле она имеет и психотерапевтическое значение — как для самого пишущего, так и для читателя».







Поэт, эссеист, критик, переводчик. В годы учёбы на филфаке ЛГУ, в 1966 г. Вместе с В. Бударагиным и В. Новосёловым выпустил машинописный альманах «Звенья». С 1960 г. занимается поэтическим переводом. Принимал участие в устных альманахах поэтического перевода «Впервые на русском языке» в Доме писателей (руководитель Е. Эткинд). С конца 1980-х выступает в печати как критик и рецензент. Сотрудничает с петербургскими и московскими журналами «Постскриптум», «Пушкин» и др. Редактор издательства «Лимбус-Пресс». Составил поэтическую антологию «Поздние петербуржцы».


— Я могу повторить слова Вольтера, сказанные некогда по этому поводу: «Говорить о том, почему стихотворение прекрасно, столь же бессмысленно, сколь говорить о том, почему прекрасна женщина». Можно сказать, почему та или иная женщина некрасива, но наоборот, почему — красива, рассказать невозможно.

— И всё же, попробуй как-нибудь определить. Вот перед тобой текст. Как ты определяешь, есть в нём подлинная поэзия или нет?

— Этот текст должен меня задеть на каком-нибудь уровне.

— Значит, это фактор субъективный?

— Безусловно. Абсолютно субъективный.

— Ну а как же всё-таки люди договариваются между собой, что тот или иной поэт хорош?

— Это ни что иное, как общественный договор. Вот, например, все договорились, что Пригов — хороший поэт, и считается, что это так.

— Ну, хорошо. А если дать экспертам стихи Пушкина вместе с какими-нибудь другими стихами, разве они их не отличат?

— Что значит «эксперты»? Здесь может вмешаться другой фактор — мастерство или хороший вкус, это в большой степени поддается определению и может подменить собой поэзию в оценке экспертов, но это не поэзия. Кроме того, существует волевой фактор. Если поэт сам верит в то, что он поэт и настойчиво внушает это другим, другие начинают верить, что это так.

— Ну а как же быть с текстами умерших авторов?

— Этот волевой импульс содержится в тексте.







Поэт, прозаик, эссеист. В 1960-е годы был литературным секретарем В. Пановой. Был близок кругу Кузьминского. Участвовал в сборнике Кузьминского «Живое зеркало». В 1974 г. опубликовал в Англии стихотворение «На высылку Солженицина». В 1976 г. вместе с Ю. Вознесенской, И. Синявиным, В. Филимоновым вошел в редколлегию альманаха «Мера времени». В 1976 г. за участие в независимых литературных акциях осужден на 4 года лагерей. После освобождения работал грузчиком в Доме книги. В 1990-е годы окончил аспирантуру Славянского института Стокгольмского университета. Печатался в неофициальных и эмигрантских изданиях «Время и мы», «Часы», «Обводный канал», в сборнике «Лепта», антологии «У Голубой Лагуны».


— Для меня поэзия — это, прежде всего, музыка. Сначала я слышу музыку, потом уже вслушиваюсь в содержание. Когда я читаю стихи наедине с собой, я делаю это вслух. Если в стихах присутствует музыка, то мне они интересны.

— Что значит «музыка»? Что ты под этим понимаешь?

— Просто фонетика, т. е. сочетание гласных и согласных звуков.

— А содержание является составляющей частью этой музыки?

— Ну, в общем, конечно, но всё же самое первое впечатление — игра звука. Для меня это не бессмыслица. Музыка не может быть бессмысленной