Об Андрее Жогине

Виктор Качалин

Для меня поэзия тогда только начиналась, для него — заканчивалась.

Познакомились мы в сентябре 1984 года, когда я поступил на философский факультет МГУ. Андрей сразу открыл мне Арсения Тарковского, подарив перепечатку из прижизненных изданий, найденных им еще в библиотеке на Алтае. Затем резко отсёк Мандельштама, которому я подражал. «Не надо упиваться своим горделивым противопоставлением миру…» (Хотя «Ни о чём не нужно говорить…» он очень полюбил с моих слов, единственное). Дальше была турецкая ашыкская поэзия, абсолютная точность в противовес порой избыточному сюрреализму Гарсиа Лорки. В чём мы с Жогиным сходились, так это в любви к американской поэзии. И Рене Шар с Анри Мишо тоже были им открыты для меня. И море самой разной музыки, от Баха до «Джетро Талл» и Майкла Хёджеса. Из русского рока особенно часто слушали Курёхина (аквариумное «Табу») и раннее «Воскресенье». Впрочем, мы были открыты к любой музыке, и я ему приносил испанцев и латиноамериканцев, а «Джой дивижн» были им отвергнуты. Андрей занимался военными записными книжками Витгенштейна. Его перевод был издан и так и пропал в трудах «Вестника МГУ», однако Бибихин очень высоко его оценил и цитировал на лекциях в середине 90х.

Первые стихи Андрея были написаны в Первом меде, в Ленинграде. Там был часто «голый завтрак» и ели кактусы. После армии было совсем хорошо. Многие общались с Гребенщиковым, Титовым, Майком – Андрей ходил иногда на концерты, затем ушел с медицинского. И поступил в МГУ. Жил он в Подмосковье, и я у него редко бывал. «Вновь сладок сон о завтрашней свободе, и всё сильней желание в крови Разбрызгаться в страстях, идеях, моде, превратностях погоды ли, любви…» Андрей не разбрызгивался. Ранние свои тексты, подаренные мне, он ни во что не ставил. Помню два из них:


Вл.Высоцкому

Всё утопло за плечами
или только впереди?
Прочь тревоги, и печали,
и сомнения в груди!
Лоб в затылок, нога в ногу —
все привыкнут понемногу,
и бесстрашно лысый взвод
сапогами в землю бьёт.
А когда устанет взвод,
запевать придёт черёд.

1980 (?)


***
И ревниво двери отворятся,
и за мною ты придёшь ко мне.
Просто на не нужно притворяться,
просто нам известно всё вдвойне.
Было всё без робкого начала,
будет всё без пьяного конца,
Только зря пластинка замолчала —
не спугнула губы от лица.

(1982)


Тексты становились всё плотнее, Андрей своим красивым и мелким почерком покрывал ими листы, дарил мне, после просил сжечь и дарил новые варианты, последний раз свои верлибры (напоминающие сны-бытие) он читал мне в 1988, и до сих пор жалею, не выхватил их у него из рук. Порой он импровизировал вещи, которые сложил в голове и не записывал. А затем, когда всё было в расцвете – замолчал.


***
Под
страха
поцелуями
и затрещинами
безмятежности,
иссохшиий,
но под струями
освежёвывающей нежности
и любви пластающей
стал как пустота —
позабыв кровинкой
соскользнуть
с креста

(1985)


***
Тут западня: предвидеть свой черёд
и научиться сбрасывать со счёта
то муравья, что в трещине живёт,
то тучу несвободного полёта.
Лишь путь — разгадка самого себя,
отмычка, антидот от всех замков.
потом реконструируют тебя
по стоптанности старых башмаков.
Палач невольный бережно несёт
отчаливший листок в густую кучу,
предчувствуя, как снова расцветёт
венок костров, и дым сольётся с тучей.

(1986)


***
Глаза ль отцвели чтобы видеть
Господствует райский каприз
Себя невозможно обидеть
Затравлена вера в сюрприз
Ни вкуса, ни запахов нету
Безвкусица, козырь — намёк
Под коркой зудящих запретов
Призыв ускользающих ног
Пружины причин проскрипели
Бессониц тугой приговор
Уловка мальчишеской цели
Сплела несказанный узор.

(1985)


ГЛАГОЛОД

Начать с того, что не кончалось,
не пребывает здесь и там —
как заголить, на диво пялясь,
в стыде блаженном дивный срам.
«В вине – вина», вот пасть глагола,
чей вещий голос перевру,
одевшись голым в разнополом
похмелье на чужом пиру.

(1986)


***
Как в ступе ступора разможжены мгновенья.
Сизифов фарс — в других ища себя,
Беременеть коленопреклоненьем,
Живительной свободы пригубя.,br> Пронизанный мицелием психомы —
Кишащий мрак, невыплаканный свет —
Приют в пути привычно-незнакомом,
Где сердце метит пульсом сонный бред.
Под спермопадом случки всенебесной
Набряк яйцом Луны, и в свой черёд
В оргазме истекаю думы песней
На поле брани коммунальных сот.

(1982)


***
Переморгав вначале
всё, врезанное в свет,
ты – грамотей печали
в морзянке пульса лет.
Бессильной станет радость,
когда утихнет боль,
но сколько крови надо
для парусов, Ассоль!
В настое перламутровом
сквозь прошлого пустырь
мне пращур шепчет сказку
о том, как богатырь
царевны гроб хрустальный
вовеки не согрел,
разбив икону зеркала
наручниками дел.

(начало 80х)


Из частной переписки 

Из рецензии Игоря Караулова

на книгу Германа Власова
"Мужчина с зеркалом овальным"

Есть две версии взаимоотношений поэзии и времени, поэзии и прогресса. Согласно одной из них, поэзия понимается как инструмент познания мира и, следовательно, ее место — на переднем крае работы по осмыслению сегодняшнего дня. Поэты, конкурируя или сотрудничая с другими участниками этой работы, должны порождать новые смыслы и вырабатывать новый язык для описания новой реальности, поскольку старый язык для этого уже не годится. Этот подход у нас принято связывать с именем Дмитрия Кузьмина и с его кругом поэтов и критиков, хотя он вполне укоренен в традиции: еще А. Н. Афанасьев в «Поэтических воззрениях славян на природу» показал роль поэзии в развитии и расширении языка.

Но возможен и другой, противоположный подход. В информационном обществе дезориентированному человеку требуется убежище, в котором он мог бы спрятаться от потоков лживых новостей и агрессивной рекламы, от манипуляций, хаоса и прочей суеты мира сего. Таким убежищем могла бы послужить поэзия. Сторонники этого подхода тоже апеллируют к традиции. Они требуют пушкинской ясности и есенинской задушевности, непрестанно воюют с верлибром и обращаются к воображаемой фигуре «простого читателя», который истосковался по доходчивому слову.

Возрастающее информационное давление на человека и сопротивление этому давлению делают неопассеизм своего рода «актуальной поэтической практикой», выделяя его из общего потока инерционного силлаботонического стихосложения. Если это направление осознает себя, то Герман Власов может стать одним из его вождей.

"Одно хорошее стихотворение стоит десятка страданий, если они твои; десяток хороших стихотворений не стоит одного чужого страдания".

Да. Десяток не стоит одного чужого страдания. Если не может его исцелить. Хоть немного. Впрочем, если поэзия сводится к переживанию страданий, то лучше заняться чем-то другим.

(спорное)

Силлогизм. Я не мыслю в этих категориях. Поэзия для меня действие. Оно должно быть. С привнесением других компонентов в рассуждение неизбежно придем к оценочности. Бог зол или добр? Конечно зол, потому что человек слаб. Сильному человеку, человеку действующему Бог не зло.

Из частной переписки 

Озеро Светлояз

Написал Фёдору: "Тут, смотри, озеро Светлояр", и рука сперва напечатала "Светлояз".

Я не Марадона, но я подумал: "Это была не моя рука, а Божья рука, в этот миг".

Все извращения, искажения и испражнения языка, эти стигийские болота и "два огня", о которых тоже написалось страшно быстро не спуста и сразу, — куда нам пойти, если не в эти огни, в один из двух или в оба сразу, половины истины не бывает, нельзя немножко быть, а на остальные 99% не быть, а в огнях, по крайней мере, станут ясны "глаголы жизни вечной", в которые невозможно "поиграть" — и здесь взгляд мой упал на фото Переяславца. Да. Это озеро Светлояз. Оно есть. И чем сильнее протухают и отравляются все воды на земле, и питьевые, и солёные - тем сильнее оно сияет. Потому что светит не своим и не отраженным светом.

(1 сентября 2009)

Из частной переписки 

Виктор Качалин об Антоне Симоненко

Прохождение сквозь зиму становится завязкой бытия. Воспоминание о самом раннем, что было: «как в первый день творения, все двери невидимы, и холод на земле». Но этот холод живительный, а туман – сноговорящий. Стихи напоминают и путевые заметки, и глоссарий созерцаний. Антон – археолог. Он участвовал во многих экспедициях, от Марокко и Франции до Дагестана и Дона. В книге, такой тонкой и сдержанной, не отразились ни палеолит, ни экзотика, ни пестрота Востока. Её цель скорее обнять читателя, почувствовать сердцебиение города, леса, реки, себя, иного, а не удивить и потрясти эрудицией, размахом описаний, разнообразием ритмов. Зима легка, простота трудна (В.К.)


Из книги Антона Симоненко
"Зима легка"

***
В толк не возьму, так тонок лес весной,
ледником вокруг нависли ёлки,
ни слез, ни оттепели, или совестно,
что два патрона ждут в двустволке,
прозрачность предназначена кому,
вопросы, как следы, висят над головою,
то так, то по-другому долго одному
идти и говорить,
шептать с самим собою.


***
Собака знает, и хозяин знает
маршрут прогулки, кто кого ведет
сквозь тени, что дробясь и исчезая
в тени огромной, холодят поход.

В руке позвякивает ошейник,
вязаный в обнимку с шеей шарф,
по тишине скользим без нарушений
на фонаря желтеющего шар.


***
Внезапных лиц вблизи
разглядывать узоры,
шептать, сквозить, скользить
наверняка,
на красный, на зеленый
светофора,
зима легка.


***
Летает линия дороги недалёкой
в разреженности сосен и берёз,
берётся ощущение полёта
откуда? Утро и туман исчез,
туман и нет, обманывает лес
чешуйчатый, и так — никак, и через
осинник придорожный по петле,
как в первый день творения все двери
невидимы, и холод на земле.


Из частной переписки 

Чем больше материала для сравнений и рассмотрения (стихотворений, фильмов, изображений, постановок, инсталляций), тем яснее, что момент художественности есть столкновение очень многих факторов, а высокая художественность выскакивает как заяц из табакерки, и ни логикой, ни теорией ошибки ее не объяснить; логикой вероятно можно, но примерно так, как делал Борис Ярхо, стремясь к точной науке.

Для меня первый сезон "Твин Пикс" и начало второго (до момента, когда Купер спасает Одри из "Одноглазого Джека", отличается от остальный серий второго сезона (включая трогательную Энни, несущую некое небесное послание в сериал, светлую человеческую тень Лоры Палмер), так океаническая вода отличается от водопроводной.

Во-первых, ограниченное количество персонажей позволяет просматривать связи между ними и сами их характеры намного лучше, чем когда персонажей много (если это не абсолютно новое кино, нечто вроде управляемого хаоса, что Линч сделал в третьем сезоне, который наверняка пересмотрю). Во-вторых, типажи и связи между ними так ясно и полно выписаны, что не составит труда сделать из каждого определенный символ. Возьмем поэзию и женские персонажи и актрис.

Лора Палмер, она же Шерил Ли. Это нечто новое во внешности и поведении, со времен старого и в общем доброго Голливуда, во многом образ этот заслуга Линча и его операторов; в прежних фильмах Линча уже были опыты таинственной и приносящей сумятицу в бытие женщины. Эта женщина фатальна, и гораздо более, чем Джин Харлоу, Мирны Лой или Мериллин Монро, это полном смысле дитя цивилизации, от идиллического молока на траве у нее ничего не осталось. Добрая буржуазность блондинки здесь сменилась жестоким воспоминанием о буржуазии. Это женщина будущего, это вечно страдательный залог мужского мира.

Брюнетка Одри Хорн, она же непревзойденная Шерилин Фенн с глазами Катюши Масловой, наоборот, это обугленные останки великолепного Голливуда: щедрого к зрителю, беззаветно в него влюбленного, жертвенного, любящего большое искусство. Внешность, пристрастия, мечты и поведение Одри лежат еще до семидесятых, до первых телесериалов, она вся ручной работы, в ней нет электронного сквозняка Лоры Палмер.

Лора Палмер, высокая страстная блондинка с холодными глазами, это то, что можно вольно проассоциировать с современной европейской и американской поэзией; скорее с американской, постбитнической, после Лоуэлла, Денизы Левертов и Сильвии Плат. Одри Хорн - поэзия винтажная, овеянная таинственностью времени, несущая себя как единственный в мире дар, это нечто сакральное. Потому и "невстреча" Дейла Купера и Одри так ранит сердце.

Был смешной эпизод в Клубе Курчатова. На отчётном концерте этого подраздела рок-лаборатории Мамонов спел песню "Цветы на Огороде". А наш клуб был помимо того, что отчасти секретный (ну секретное же ведомство, так называемое Министерство Среднего Машиностроения, объект "Малахит" - чтоб никто ничего не понял, так ещё и шефской организацией нескольких школ - и традиционно было много учителей нашей спецшколы и ещё из РОНО кто-то.

И вот одна тётя чиновник РОНО стала говорить, что лучше бы Мамонов слушал Бетховена и Моцарта. А Мамонов после выступления почему-то ходил кругами со сцены вдоль всего зала по периметру и отвечал ей крайне трезво; вот так ловко спортивно прохаживаясь буквой П; "А вы что думаете, кто у нас слушает среди молодых Бетховена и Моцарта? Вот если кто и слушает, - говорил он, - то это мы рокеры. Вот мы попоём про "Траву на Огороде", а потом всё-таки бывает поставим пластинку Бетховена. Так что если где слышится такая (музыка), то это мы и слушаем".

Это было очень остроумно, потому что он произнёс эту трезвейшую сентенцию как-бы на бегу вокруг зала. Что-то похожее происходит в финале фильма "Такая Долгая Счастливая Жизнь", когда на баржу вдруг выходят спортсмены и начинают ходить кругами в диссонанс выясняловок Лаврова и Гулаи. Пётр незабываемый герой...

Из частной переписки 

Что касается молодежи: на мой взгляд, она стала лучше, чем 15-20 лет назад (в эпоху расцвета деятельности Кузьмина).

А вообще литературная борьба - неизбежность: пишущих много - читающих мало, это как брачные состязания молодых животных.

Насчет субкультуры - всё же не думаю (судя по тем, кого я знаю именно из молодых, а не из облысевших и поседевших молодящихся, вроде Кирилла Медведева).

Сегодняшняя молодежь как раз отличается высоким интеллектуальным уровнем (тогда как субкультуры характеризуются пещерным невежеством).

Это не делает, конечно, людей поэтами, но сильно меняет атмосферу: обратите внимание, как исчезло из поэтической среды грубое пьянство (без которого в 1980-х годах невозможно было эту среду помыслить).

Смена фигурантов, о которой вы пишете, для меня долгожданно: "главные люди" рубежа 1990-х и 2000-х должны быть забыты навсегда.

Из частной переписки 

Меня настораживает выход в слишком уж общую область: миллиарды людей и пр. Десять разных пассажиров в автобусе - это более понятно. И более серьёзно.

Наташа, я как раз этот автобус и имею в виду: вот у окна сидит сомалийка лет 16, младшая жена своего мужа, у котрого еще три жены, уже родившая двоих детей, а вот напротив - старик, успевший повоевать в вермахте и поработать военнопленным в забое в Донбассе.

Ага, а вот тридцатилетний журналист, ушедший из титульного сми, с признаками наркомании и алкоголизма. И токарь, простой советский токарь, под семьдесят. И две мусульманки, две жены держателя маленького дома быта.

Персонажи в компанию с готовностью принимаются.

Кто ещё? Негр-студент-футболист с пачкой рекламных проспектов салона красоты для белых женщин. Пара китайцев-торговцев, только что снявших квартиру в Москве на пару месяцев. Две цыганки, одна из которых работает в банке, а другая - в глянцевом журнале, едут на фотосессию для СВЭНКО - цыганского журнала, с сумками, в которых всё нужное для съёмок. Еврей-архитектор с планшетом, публикует в своём блоге ссылки на документы, на основании которых снесли ларьки и кладут плитку.

Наташа, прекрасная компания получается. Напишите поэму!

Из частной переписки 

С современной поэзией пока не чувствую сил общаться чаще, чем я общаюсь (всё же в какой-то мере слежу). Слишком велик поэтический мир разных эпох и разных стран, а возраст у меня по русским меркам изрядный (половина друзей-поэтов в могиле).

Из частной переписки 

Я смотрел видео "Полёта разборов" со своим заочным участием (и февральского, и майского). Как ни забавно, но сильнее всего там представители "Окрестностей" — ты и Арси. Так что "Окрестности" живы.

В июле в Майкопе будет семинар молодых литераторов Северного Кавказа. По поэзии мастер-классы будет вести Ватутина.

Из частной переписки 

Посмотрел сайт: чувствую, что совершенно не ориентируюсь.Это подтверждает мое предположение о таком же расколе прежде единого понятия "поэзия", какой имеет место быть на месте прежде единого понятия "музыка".

(То, что для большинства моих русских друзей и знакомых есть "музыка", для меня - содержимое помойного бака). Видимо в этом расколе - дух и нерв времени.

Из частной переписки 

Скажу главное – у меня никаких отрицательных эмоций; я поклонник таких неторопливых, неспешных повествований. Не было утомляемости внимания и внутреннего нетерпения: «когда же конец?!», т.е. нет там затянутости, дёрганий, всё идёт ровно, всё в норме. И композиционно мне показалось, что нормально. В отдельных местах подумалось, что нужно бы строже отнестись к разграничению авторской речи от речи персонажей (т.е. авторская должна быть, по моему представлению, несколько отстранённа, без просторечий и пр.), ну и слова типа «трахания» меня смущают своей непринуждённостью, - но это уж имеет отношение ко мне, а не к твоему произведению… Вот такие дела!

Из частной переписки 

...про эссе о девяностых. У меня будет довольно любопытная точка зрения. У меня не было пресловутого "я свободен" и не было такого же пресловутого "все рухнуло". Что лично мне говорили 1987, 1988 и 1989 - "Посмотри, как прекрасно то, что заканчивается". Что мне говорили все 90-е: "Ты можешь встать тут или сесть здесь, но это не значит, что ты нужна. Есть то или это, кроме тебя". Уверяю, не самое приятное время."

У меня в разгар перестройки не было ощущения личной физической свободы и визической сытости-обеспеченности. Но пировал и наслаждался свободой - разум (то есть - читала, слушала, смотрела - взахлеб, и знакомилась с новыми людьми - тоже тогда же). поэтому то, что происходит сечас ранит ОЧЕНЬ больно.

Из частной переписки 

Понятно, что простить по большому счету невозможно, мы прощаем малое, но большое прощаем формально. И в этом, конечно, уязвимость христианства, в его непреложности к жизни. Я не испытываю иллюзий и понимаю, что есть два аспекта, которые мне кажутся уязвимыми и непроговоренными - это прощение и вопрос тела в православии. Есть два хороший богослова на сегодняшний день - Христос Яннарас и Иоанн Зизиулас, оба греки, они стоят на позиции радикальной ортодоксии, которая как раз пытается выйти на проблемы тела и прощения. Их мало кто принимает из современников.

Людей близких по духу очень мало. Зачастую мне кажется, что их вовсе нет. Я могу сказать с уверенностью, что их нет в приходах, ибо там бытовое. Они есть в церкви, но в отдалении. Здесь можно провести параллель с классовым английским обществом, в котором высший класс никогда, нигде не соприкоснется с другими классами - они ходят в другие магазины, на другие выставки и вообще они не ходят. Их можно обнаружить только на выских хай-тейбл.

Это большой поворот, встретить своего другого. Из частной переписки 

Скажу честно-пречестно....не смогу написать то, что собирался, и хотел — то есть про Ваши стихи. Они очень хороши и интересны,только для меня это как странная таинственная загадочная вода, которую я и не умею и не могу пить.

Ну и и к тому же - вдруг пошла новая волна, серия, поток, пурга, лавина собственных стиший. Я сейчас просто не в состоянии больше ничего и делать, и писать. Извините меня.

Из частной переписки 

Летом был, среди прочего, в Ирландии.

Помню о Вашей любви к этой стране.

Очень грустная страна. Островок как бы Европы Восточной в Европе Западной. Везде следы истрических травм: голода, исхода в изгнание, отказа от собственного языка.

Ну и нищеты: за 30 лет (когда уровень жизни приблизился к западноевропейскому) такие раны не исчезают. Тут нужно, по крайней мере, столетие.

Видел Хини за две недели до смерти. Он читал свои переводы из "Беовульфа" на конференции посвященной средневековым Британии и Ирландии.

Встретился с Анатолией Кудрявицким. Помните, был такой поэт в 1990-е годы? Одинокий старик. Но продолжает сопротивляться невзгодам.

Оказалось, что он играет на скрипке.

Из частной переписки 

Я просто удивился (сразу вспоминается Пьер Ришар, переделавший 2-е имя в фамилию)). Задним числом ничего не присылал, в смысле новых стихов - есть 3, но мне они не кажутся удачными. Это прислал на случай, если публикация еще не вышла - как и оказалось.

А литовского я по сути не знаю, во всяком случае сейчас... Так что пишу на том же языке, на котором думаю и говорю. Но безусловно, там есть что-то "чужеродное", этого никак не отменишь. Интересно, что эту инаковость другие определяли как "балтийскую прохладность и прозрачность", но всегда - "строгость" и порой даже "жесткость".

Из частной переписки 

Мне все труднее понять, что происходит в России: потому что она все более остается только в моей памяти. Да и не Россия, а Советский Союз (произношу это название уже с симпатией).

Вот звонил сегодня своей престарелой маме (79 лет), она стала вспоминать, как выглядел советский роддом (в смысле, как там было плохо), а я подумал, что из 12 женщин, лежавших с ней в одной палате в 1958 году, большая часть родилась (в 1930-е годы) без всякой врачебной помощи в условиях чудовищной детской и женской смертности. Для них эта палата на 12 человек с одной акушеркой на всех - было культурным чудом, сбывшейся мечтой, свершение вековых чаяний.

Из частной переписки 

Моя Лейла - чеченка, там другая песня. ... люлюкаю чуть... ну или раньше Лизонька в "Электирчестве" (она оказалась внучкой атамана Дутова, очень мило, что дальше??)

Лола в последней книжке - туречка, хотя я так делаю вид иногда, что иранка. Это дурацкое "Ле", "Лю", "Ля" - работает для поэзии, но для жизни, как мы думали с женой, лучше включать букву "р".

Типа А"рррр"хангел)... Так зверрей зовут. Львов и львиц. Динозавррров. Я соскучился по всяким люлякам, Спасибо за Лейлу и ваще.

...Я ПРОСТО ЗАБЫЛ СЛОВА НА БУКВУ "Л"

Из частной переписки 

...почти дневникового или, лучше сказать, эмоционально-фрагментарного. ...Могли бы возразить: совершенно непонятно, как можно писать о церковной среде по-другому. Во-вторых, на мой вкус многовато «чернухи»: тюрьмы и «дурь», пропащие персонажи, запутанность, ужасные судьбы… И на это можно легко возразить – жизнь такая! Кроме того, все эти ужасы спасают книгу от елейности. В-третьих, очень «костлявый» стиль, но в то же время – ведь это Ваш способ думать и говорить, Ваше индивидуальное письмо. Не идти же Вам сознательно к гладкописи! В-четвёртых, есть родовой недостаток книг о Церкви – елейность или лубочность, когда лубок незаметно подменяет икону… Вы отчасти этого избежали, не в последнюю очередь, за счёт печальных историй изломанных людей… Всё же, это глобальная проблема – как писать о вере и Церкви без лубочности, рецепт только один: трезвость мысли, чувств, письма…

Из частной переписки 

На григорианскую пасху ездил в Геную и сильно разбил машину. Хорошо - не голову. Генуя - как Двор чудес из романа Гюго: огромный средневековый город, совершенно не реставрированный: живые трущобы, сквозь которые страшно пробираться. Но очень колоритно. Не ожидал, что в Северной Италии такое сохранилось.

Из частной переписки 

К сожалению, то, что я сделал в поэзии, заслонено успехом моей прозы, а последняя, видимо, будет заслонена работой в кино. Так бывает всегда, когда качественный материал в избытке. И как не было почти никого, кто мог бы по существу говорить о сделанном мной в стихах - за исключением того, что пытались сказать ты и Эмиль Сокольский - так и с прозой: обсуждался не литературный и культурный эксперимент, а какие-то привходящие обстоятельства. Слава Богу, хоть кинокритика в России и особенно за её пределами ещё не умерла.

Из частной переписки 

...очень высока дисциплина: нужно заранее вывешивать в университетской сети план и тексты, которые будут разбираться, а во время самой лекции на экран нужно постоянно все проектировать (на слух иностранный язык, да еще такой экзотический, как наш, трудно разобрать). Ну и потом - не пошутить, не процитировать узнаваемое, не тронуть души стихотворной вставкой, следовательно нужно сохранять тот же эмоциональный градус иными средствами: картинками, музыкой. А все это нужно подобрать, приготовить. Одним словом, я ни чем другим не в силах заниматься.

Езжу я куда-то постоянно, но это не те романтическик путешествия, о которых я до 46 лет мечтал (в этом возрасте я уехал из России): зимой на дорогах мокрый снег, дождь, туман (особенно в Альпах). Тяжело и порой страшно вести машину. Едешь уже по какому-то конкретному поводу: заезжал, например, в Венецию 23 декабря (раз, наверное, в седьмой), и не был даже на площади Сан-Марко. Был план сходить в Аккадемию (с двумя к) - вот туда и сходил. И - обратно через ночной ливень. Туман был таким густым, что с моста не было видно лагуну.

Из частной переписки 

Работать - не знаю. Дело, как показывает ход развития (кого? чего?) - не в работе -- да, но я не знаю другого способа приблизиться к этому, кроме смотрения и работы. При помощи близких людей, возможно. Прочее (голоса свыше, наркотики и так далее) мне кажется самообманом.  

И не в тонкой рефлексии (ставить под сомнение себя, вытравливать себя мировой кислотой из творения - вчерашний день, по мне). -- но тут нет вчерашнего дня (он в моде и подобном), и нет вытравливания - просто без сомнения (в себе и многом другом) никакое развитие невозможно, оно так и остановится на не-сомненном, на первом или втором попавшемся, то есть. И есть понимание того, что я, в общем, не особенно интересен, и если что-то хоть с какой-то вероятностью и может представлять интерес во мне, то - индивидуальность моего взгляда на что-то другое, да, оптика, и к ее новому качеству кроме сомнения, работы, смотрения, помощи других, от Имхотепа (первый известный архитектор, строил пирамиду Джосера, Вы помните) до Насти Сачевой - вряд ли.

Из частной переписки 

Понимаю, но не верю: Ястреб - фикция. Час пустельги... Это преходяще: слово - крылато, кружит, вонзается в сердце, оживляет. Время петь, кружить словами, целиться и целить. Всем, для кого родина - проклятое/благословенное искусство. Так мне это близко...

Из частной переписки

Интересных авторов очень мало - гораздо меньше, чем хороших людей. И тут ничего не поделать. Только работать, расти, смотреть, не обманывать себя - а там что уж получится.

Из частной переписки

При чтении новостей (про фейсбук я не говорю - это просто зияющая рана) все время сталкиваюсь с чувством, что взаимопонимание с соотечественниками постепенно исчезает (и это не значит, что есть взаимопонимание с окружающими меня здесь).

Веду странную жизнь: много путешествую (хожу по горам, средневековым городам и великим музеям), бываю в опере (в разных европейских театрах), на концертах и даже на фестивалях академической музыки, но все это как бы без органической связи с жизнью как таковой. От меня все это не зависит и повлиять уже, в сущности, не может. Я ощущаю себя пенсионером - человеком на покое (хотя и работаю немного: преподаю в университете).

Из частной переписки

6. 09. 2010

Дорогая Наталья,

простите, что отвечаю скомкано, а иначе, вероятно, быть не может. На будущее -- просто представьтесь, а если виделись, напомните. Стар и т.д. Теперь к вашим буквам. Мне нравится. Конечно, столько поверху много «шума и ярости»... как если бы вы хотели сказать громче всех и я бы и читать не стал, но но за всем этим в самом деле слышна (глазам) интонация, верные предложения, уверенность, несколько поездов мыслей, и это отрадно.

Меня тронули некоторые вещи и в них, простите, я увидел возможные, брезжущие вирши. Я был «обрадован», например, всплывающими (именно всплывающими и тотчас тающими) -- «Что всех теплей, медово и светло, лелеемо в тиши, что ясная лучина — всё ты, дитя. Я мама деревянная твоя, я здесь. Я колыбель и глина... » Последняя фраза важна для вас и для меня. Это серьезно.

Или, например: «О смерти — всегда болтовня — и, тем не менее, всё же о смерти». Мне кажется, что если бы исчезло «всегда болтовня» и стало бы: «О смерти — и, тем не менее, всё же о смерти», вирш ничего бы не утратил, а приобрел (туда же волосатых), и т.д. Хороший вирш. Но все это нужно видеть одновременно и с карандашом :-))

Не знаю... подумайте еще некоторое время, прежде чем решаться на книгу. Пусть остынет, пусть «зальет еще пустые трещины». Спасибо за письмо и доверие. Неизменно ваш -- атд.

Все. Поглядел «вас» всюду. На платье также -- элегию. Так чего вы мне писали? Вы поэтесса (хотите, поэт), здесь все у вас абсолютно в природе вашего письма. :-) Вы меня дурили, понятно :-) Но все равно, погодите с книжкой чуть-чуть. Ваш -- атд.

Из частной переписки

С 1960 года мы с мужем и маленьким сыном Женей жили в Перово, в деревянном домике, оставшемся от моей бабушки. На отшибе, с садиком, без соседей... Правда, с керосинками, печками, вода из колонки и сортир во дворе. Кто у нас только там не жил, месяцами или годами. В 64-м кто-то попросил нас сдать комнату молодой паре студентов-первокурсников. Это были Кублановский и Ира Петухова. Юре еще не было 18 лет, и они поначалу боялись признаться, что они не расписаны в загсе. Их напугали, что они будут жить у верующих и церковных людей... Мы оказались совсем не страшными, и вскоре появились и Аркаша, и Величанский, и Лёня Губанов, да и вся большая компания, и само слово СМОГ... Пили, пели, читали стихи... Прожили они у нас, точно не вспомнить, чуть больше года. Так и остались они все у нас в памяти почти детьми, задорными, нахальными и внутренне растерянными от собственной дерзости. Позже сохранились отношения с Ирой, женой Кублановского, и Леней Губановым. Лёню было страшно всегда жалко, талант его был глубок и огромен, но справиться с сочетанием душевного недуга и алкоголя он не мог...

Из частной переписки

Меня всегда несколько озадачивало мышление критиков - потому что сам никогда почти не оформлял свои ощущения, не артикулировал (хотя была затея написать книгу комментариев к собственным стихам, но, скорее, из интереса дальнейшего промышления того, что там есть, просмотра мыслительной перспективы, потому меня всегда занимало содержание, которое выходит у меня из-под пера - дотоле оно мне никогда не ведомо, вся эта музыка смысла).

Из частной переписки

И все-таки, помимо всего прочего, я в итоге стал понимать, о чем идет речь... вещи, которые затрагиваются, на самом деле касаются не только личного опыта кого бы то ни было, но и хода вещей, независимого от желаний и предвосхищений любого из нас... Поверьте, я буду думать, потому что -- как бы удачно не ответить себе на «вопрос» вчера, «завтра» требует иного ответа.

Из частной переписки

О Берггольц я много думал и даже делал доклад пару лет назад, который все не могу довести до состояния статьи (там есть противоречие между первой и второй частью, требующее написание двух разных статей). Шлю его Вам.  

Кстати, что-либо об антисемитизме там отсутствует. Отец Берггольц был немцем, и после прорыва блокады (зловещая ирония) его (старика) сослали, как всех советских немцев, в трудовую армию, где он вскоре и умер от непосильной работы.  

Вообще это вопрос: почему советской пропаганде понадобилась советская поэтесса в осажденном Ленинграде с немецкой фамилией?  

К самой Берггольц, естественно, этот вопрос не относится. Не думаю, что там была какая-то философия... А вот Ахматова - клинически здорова, и, возможно поэтому, вызывает меньше любви и сочувствия и больше недоверия.  

Насчет "любить литературу": "неактуальное" (то есть, иначе говоря, немодное) читают единицы. Это я и называю любовью к литературе. Читателей "модного" (в понимании московско-петербургского писательского и интеллектуального сообщества, не масскультовского, естественно) тоже на русском языке немного: тысячи 2 на 200 миллионов потенциальных читателей в России, Украине, Белоруссии и эмиграции, то есть одна десятитысячная одного процента. Отсюда такие ничтожные тиражи, которые в Европе характерны лишь для малых стран с населением не больше 10 миллионов, вроде скандинавских и восточноевропейских.  

Из частной переписки

Мне было очень интересно и важно то, что Вы написали о кельтском эпосе.

Дело тут в том, что я многие годы читал лекции по античной литературе, и мне всегда казалось, что кроме специалистов никто не читает ни античную, ни средневековую литературу. И теперь, когда я решил прочесть (и прочел с осени) некоторое количество средневековых текстов, я почувствовал, как действительно трудно было моим студентам.

Кстати, печальная ремарка: Шкунаев умер три года тому назад, ему было чуть больше пятидесяти. Больше переводить некому, как давно уже некому переводить античную литературу: остались одни сугубые филологи, как правило совершенно глухие к живому слову.

Есть у меня и третья книга (о ней Вы тоже упоминали), "Предания и мифы средневековой Ирландии" 1991 года, но не могу ее найти... Жаль: чуть позже будет уже к этому не вернуться.  

Очень рад, что кто-то еще прочтет мое предисловие: я помню, что писал его как стихотворение - ответ.  

И я "Бесов" читал относительно недавно (пять лет назад).  

У нас - южная зима (первый раз вижу в жизни).

Ночью - иней, который может и днем не стаять на северном склоне.

Утром туман на склонах клоками.  

Из частной переписки

Завидую возможностям живого общения в Москве: у нас тут скучновато, русские здешние кость в горле, а американцы чужие были есть и будут.

Стихотворение прочел. Что ж, интересно, обращает на себя внимание богатство лексики, хорошее чувство ритма. Тема... Трагично звучит. Понимаю, что метафора в основе, но так давно сам не писал и не читал ничьих стихов, что, кажется, отупел окончательно. Метафора чего? Вертится на языке, а ответить не могу. Вероятно, тебе видней. Я, как ты, возможно, знаешь, гораздо традиционней, к верлибру практически не обращаюсь. Но дело не в этом. Сдается мне, я эдакий шестидесятник, опоздавший практически на полвека...

В Москве сейчас многие интересно пишут. Но это совершенно новая для меня волна, я вряд ли когда-нибудь запишу так. Давит ноша собственного тяжкого опыта — оттого и тянет к предельной конкретике, мемуарности что ли. Надеюсь поймешь о чем я.

Из частной переписки

О "Меланхолии" Ларса фон Триера

человек может выпадать из класса не в силу потери богатства, а в силу потери того, что Бурдье называет хабитусом. Что и произошло с Жюстиной. И за всем этим, на мой взгляд, стоит европейская цивилизация, которая сегодня тотально деклассирована именно через потерю этого хабитуса. Швейцария - еще не деклассирована, но тем отчетливее видна ее обреченность... А в Париже еще живо, но умирает на Ваших глазах - и поэтому на это так больно смотреть. Слишком много еще живого.  

Переезжаем сегодня через час. Иду загружать машину.

Из частной переписки

Насчет безопасности не соглашусь. Мысль о неравенстве людей в смерти - вообще не такая уж безопасная. Об их неравенстве же в день конца света - по-моему вполне острая. Причем не равенство не в грубой форме: противопоставление "очень богатых" "очень бедным", а противопоставление буржуазии - буржуазии же, но деклассированной в силу личностных дефектов. Потому что традиционная буржуазия как и традиционное дворянство, рыцарство: все время должно быть в форме, в тонусе, владеть оружием. Другое дело, что этот фильм может быть слишком буржуазный. Это не просто прочувствовать в России, где буржуазия отсутствует.

Из частной переписки

Поразительно спокоен тон филипповских строк. Это спокойствие – вовсе не «избранный стиль», потребный для укрощения остроты эмоций, чувств, переживаний, – напротив: эмоции, чувства, переживания поэта набросаны на свободные – подчас неровные, прерывистые – чередования его речи, то удивлённой, то жалобной, то устало-раздумчивой, то печально-шутливой, – в которой слышатся горечь и надежда, томящая нежность и приглушённая взволнованность. Художественное мышление Филиппова преодолевает границы «допустимого», «разумного», в нём нет продуманного либо неосознанного эстетизма. Поэзия его «ненормальна»: образы зачастую «не обусловлены» и даже выхолят за пределы поэтической «смелости», течение мысли непредсказуемо и не всегда уловимо...

Эмиль Сокольский

* Ждала его..., бабочка билась о стекло, и я помогла ей вылететь из окна. И сразу вспомнила стихотворение Лены (Шварц).

Потом, сразу же после Васи, мы поехали в Рождествено, и я хотела собрать всю землянику, все облака, всех птиц и привезти ему (как потом все море и все морские камешки). ...Привезла ему самый красивый морской камень (Вася, я приеду к вам, когда пожелтеют листья).

Вася, Вася. У него стриженые короткие волосы, которые в июле были похожи на скошенную траву, очень бледное лицо на котором расцветают глаза-георгины, удивляясь, бесконечно удивляясь.

Юлия Ламская

Лето. На Подъяческой. После ливня: Пётр Брандт, Василий Филиппов, Максим Якубсон (с вечной своей камерой), я. Спрашиваю: "Вася, ну вы же знали Лену. Какая она была..." Отвечает, хитро на меня взглянув: "Лена была большая". Затем лицо слегка померкло: смотрит в кофейную чашку. Молчит. В кофе Вася разбирается.

Мы в Бурятии. Тут степи и горы. Недалеко за горами — Монголия. В Петербург должен вернутся 30-го. Спасибо за стихи.

С Васй говорили недавно по телефону. Юля его навещает. Перед отъездом в Музее Пушкина показывал видео «два свидания» в сокращении и читал Васины стихи. Было хорошо — утро с Васей в доме Пушкина...

Начало октября скорбное — две внезапных кончины.

Xудожника Виктора Иванова — Мы тесно общались последний год — oн рисовал эскизы к мультфильму по стихам Лены Шварц. Скончался внезапно в Мастерской. Жена сказала — вокруг много эскизов по стихам Лены... Много работал — никак не мог остановится...

Так же внезапно — в возрасте чуть более 50 — скончался когда то и его отец-военный. Родом из казаков. Дед священник.

А 12/10 не стало Риты — иконописицы — подруги Наты. Скончалась во сне. Жила очень трудно последние годы. Много отдачи — и невосполнимое одиночество. Отпевали светло. Встретилась с Димой Тимченко — теперь они снова вместе. Впервые увиделись мы, когда он притащил её на Шпалерную.

Из частной переписки. СПб.

Cпасибо,  Наташа. Хорошо получилось.

19.09 —  годовщина смерти Александра Миронова.

Юля Ламская, помнишь виделись при Васе Филиппове, прислала хорошее стихотворение. Прикрепил аттачментом.

Вася опять попал в Никольское, в больницу Кащенко. Уже давно там. Сейчас вроде полегче.

С памятью святого Александра Невского и наступающим Новолетием. * Cпасибо за чудесные стихи. Сегодня годовщина ухода мамы. Собираемся на кладбище. Она училась во ВГИКе и очень любила этот Сад.

Из частной переписки. СПб.

№6
23 января 1980 г.

…Мне вдруг резко показалось, что обыкновенная техника не может дать уже ничего нового, если, конечно, нет совсем уж своего голоса, как у Пастернака, Цветаевой или Лорки. А у меня, к сожалению, средства выражения не слишком своеобычны. Что-то надо искать. Сверхтехнику. (фу, как звучит!) Ищу. Неудачно. Но ищу. Найду…

Читаю. Очень советую: «Степной волк» (Гессе — у Славика (Мирослав Андреев), «Домой возврата нет» (Вулф — у Славика), «Повесть о Сонечке» — Цветаева » Н. Мир. А из стихов — Ф. Песоа под псевдонимом А. Кампос…

Из писем ЕВГЕНИЯ ШЕШОЛИНА Артёму Тасалову

…3 ночи провёл у Охапкина. Еще гостил у брата поэта Бобышева «очень известного в США» и Смольном районе Ленинграда, ныне живущего в Милуоки. Эти ночлеги — в доме, где Вяч. Иванов всех приглашал на свои среды.

Интересно, что с ещё одной поэтессой знакомился в доме, где жил и умер Блок «у морских ворот Невы». Все они — кочегары и как-то запоем хвалят это. Надо подумать… Гхм… Питер потряс, как никогда (просто ты не привык!)

Из писем ЕВГЕНИЯ ШЕШОЛИНА Артёму Тасалову

№5
31 октября 1979 г.

Очень рад был получить твое умное терпеливое письмо. Конечно, как всегда, согласен не со всем. Так, Пушкин кроме раёшного стиха в — сказке о Балде — писал, как ты знаешь, и сонеты, и терцины, и гекзаметром и т.д.

….Зря ты плохо упомянул Жуковского и Вяземского. Они были, кажется, не так дурны сами, чтобы считать их фоном кого угодно.

…Бунинскую деревню я не представлял матрешкой уже потому, что она не такая. Она не менее, — более, — страшна, чем деревня Лескова, но в ней есть дух, который я люблю и считаю родным. В Изоче этого нет.

Жизнь моя хреновая. Начинает просыпаться спрятанная во мне неуверенность. Я ничего не могу писать, — кажусь себе эпигоном. Мне кажется, что я люблю больше (творчество) других, много понимаю, но нет у меня изюминки, чего-то своего….

…Как я хочу в город! Кажется, я люблю каждый город, и город вообще. Сейчас во «Времени» показывали Арбат. Господи! Почему я — в Изоче? Зачем? Я как в тюрьме! Одно утешение — ваши письма.

…Недавно смотрел творческий вечер Астафьева, и мне понравилось.

Пиши. Пока. Твой Шелошик.

Из писем ЕВГЕНИЯ ШЕШОЛИНА Артёму Тасалову

С Царским Днем! Был на ночной службе в Феодоровском. Недавно с Василием вернулись от Кушлиной. Наконец отдал твои книжки.

Крым — Фарос, храм на горном уступе, холодное и чистое море, низкая луна. Горы над морем, травы.

Конец недели был действительно суетный — Кинофорум, фильмы — длинный, модный, и плавленный французский; японский простой и страшный, перед землятресением, с предчуствием беды и камнями старой Японии — «Ханедзу» Наоми Кавасе; израильский, про борьбу евреев с сионизмом и общение пашквилями в религиозном квартале. Киноведы в штатском и фри. Соколовскому привет. Если захочет повидать Василия — тот будет рад. До 14 августа на Гоголевском 10 — «Два свидания». В том же зале необыкновенная съёмка художника Яковлева

Из частной переписки. 2011 г.

№3

25 октября 1979 г. Первый год работы после окончания института.

Здравствуй Тёма!

…Народничество твоё раздражает, и этим бесцветноглазым, глупым и уже неисправимым я предпочел бы негритят. Русского народа нет (может быть уже, а может, и еще). Хорошо, что есть язык. Кажется, непереносимый для тебя парадокс, но нигде не было такого отрыва поэзии от народного творчества, как в России 19-20 веков. Теперь народного творчества уже нет, т.к. нет и народа. Жаль, — песенки помогают жить. Стихи выше песен тем, что это не перерыв на обед, это дверь в другой мир. Кажется, ты уже готов меня убить? Но трезво, ясно взгляни вокруг: что тут хотя бы характерного, нетрафаретного? Что тут хорошего? Нет, ничего нет. Нищее трудно придумать. Бунинской деревни нет и в помине. Бледно. Сыро. Противно. Надо ехать на юг. Я не целинник.

…. Еще я хочу сказать, что очень люблю твою одинокую душу, и больно было бы видеть, как ты читаешь свои стихи хотя бы избранным в общаге.

И еще, я здесь ближе к корням, «могучим корням великого народа». Они уже сгнили.

…Я приеду на каникулы. Поговорим обо всем. И еще: я никогда не косный. Переубеди! Я гибок. Мне единственно не хватает в этой жизни крепких зубов и силы воли.

Чао! Не обижайся. Пиши. Жду всегда. Женя.

P.S. Как ты насчет самиздата? Почему бы ни заварить какую-нибудь кашу, типа издания в Пскове журнала. Нас трое, да может быть, Вася или еще кто… Надо жить! Не тонуть же в г….! Не заберут!

Вот стишок: *)

Цветы такие же, — пониже
нагнись; а в детстве были ближе;
и те же муравьи снуют,
и точен запах позабытый,
и по настурции умытой
жуки из памяти бегут.

И вовсе ты не изменился,
и ничему не научился,
и раньше, чем родился, знал:
вон та травинка воплощенья
ждала столетья, как прощенья.
А вот и жук с нее упал.

Да, перечитывая Есенина, я понял, что был где-то неправ.
_____________________


*) Cтихотворение вошло в сборник Избранных Стихотворений, который Женя сам составил в 1987 году (далее — Избранное-87), и на который я в дальнейшем буду ориентироваться как на канонический текст. Этот сборник в 2000 г. был опубликован мной на сайте интернет-библиотеки Лавка Языков (Евгений Шешолин. Редактор — Макс Немцов) с моими комментариями. AT

Из писем ЕВГЕНИЯ ШЕШОЛИНА Артёму Тасалову

...все время всплывает фраза из посмертного романа Ольги Татариновой: Господи, помоги все добрым и честным! Это лейтмотив ее романа, рецензию на который я писала от всего сердца, замечательная автобиографическая проза человека, жизнь которого полностью отдана служению литературе и который честно пронес ее тяжесть... что-то я увлекаюсь, она была первым моим учителем в литературе — еще до перестройки...

...здесь намного легче, слава Богу — доходит океанский ветер и зелени много, мы с котом день проводим на диване, активизируемся ночью, по даже ночью по жаре мысли медленнее движутся, и образуется недосып, который мешает, и окончательно замерла литжизнь даже в Нью-Йорке, там вообще около 40-ка...

я отхожу от Нью-Йорка: жара и пробки — в метро! москвичу это и в голову не придет, что в метро могут быть пробки, хотя с нашей точки зрения это и не метро вовсе: практически все поверху — на эстакадах — и линии пересекаются вплоть до сливания.. но океан прекрасен — посылаю вам снимки: вид с моста (Бог его знает, какого, их там штук 30 таких) и храм в отдаленном русскоязычном районе, там служит о.Вадим Арефьев, который основал странноприемный дом для русскоязычных бомжей, храм крохотный, просто купили небольшой дощатый (там такая. на наш взгляд, прямо-таки барачная архитектура) домик и приспособили, собирают средства для строительства, но это, сами знаете, как сложно... но молятся, причащаются люди, Литургия была на нашем языке, рядом - огромный маркет, в котором русско-культурные продукты и отличные пирожки продают — в большом ассортименте, и холодный компот — в жару самое оно... и разговоры соответствующие — русскоэмиграционные, я уже пристрадалась... в общем, сказал бы мне кто лет еще 7 назад, что я вот так буду вам о таком вот писать — крыша слетела бы, не поверила бы ни за что, странны дела Твои, Господи! — больше ничего и не скажешь, разве что — Ему ведомо, зачем это понадобилось — прожить мне такое...

*
№2
до 1979 *)

Эпиграф к письму — стихотворение А.Тарковского «Бедный рыбак».

…Нахожусь на краю земли. При этом должен давать 7-8 уроков в день. Классы по 4-8 человек. Это я так, чтобы ты знал, что тебя ждёт.

Когда вернусь (если вернусь), я тебе расскажу о своей поездке в Ленинград. Там было много интересного. Познакомился с поэтом Охапкиным, коего «весь Питер считает лучшим». Читал он свои стихи из журнала «Апполон» (Париж) — действительно здорово. Из тамошней публики выделяется резко. Но об этом — потом…

___________________

*) Конверт утерян.

*
Норма — есть норма ПАДШЕГО мира... Ученые, исследуя мир, следуют за болотным огоньком в пустоту: они исследуют мир не настоящий, не созданный Богом — но искаженный и извращенный грехопадением... Поэзия же — в лучших своих интенциях — как перводанное от Бога человеку, имеет объектом исследования мир настоящий, первозданнный.... То же и христианство: «Царство Мое не от мира сего».... Потому больным она кажется — больной, хотя и здорова.

Да! отвечаем мы! мы не рискуем жизнью — это она рискует нами... Мы христиане — мы не напрашиваемся... мы смиренно ЖДЕМ. И дождемся. За каждое сказанное в стихе слово мы ответим, — без пафоса, но полностью... —Как подобает мужу, заплачу Непоправимой гибелью последней— — поэзия всегда профетична, это факт; и для поэта сие — не сахар...так что тут и говорить не о чем, дал бы Бог это — пережить...

Из частной переписки. 2011.

*
Ну я не знаю, что такое у тебя родное. Речь о войне. Ты в какой войне участвовала? О войне с акцентом. Сложный сюжет: вероятно, таджик, кот. с нашей стороны. Или — с той сторны, но наши союзники. Точка зрения не ясна. Патриотизмом не пахнет. Сочувствия «врагам» — тоже нет. Душераздирающая ирония. Что тут родного-то? Ну если не считать, что большое произведение — всегда родное: Гомер, Данте, Гете... ))

Ты вот привыкла к лозунгам, и уж никак без них.

Из частной переписки. 2011. О песне группы «Комитет Охраны Тепла» «Кобыла»

*
...надеюсь утром причаститься... сегодня у нас был торнадо, задел краешком, но из-за него отменили Вечерню в храме, здесь такие вещи очень строго отслеживаются... поэтому придется исповедоваться утром, надеюсь, удасться, Бог даст, а то ведь все в одном положениии - все также пойдут на исповедь утром...

я слегка поболела, кондиционеры все-таки вещь двойственная, но сегодня таки закончла расшифровывать свои н-й литзаписи, и если у Вас не отпала охота украсить Ваш сайт моим текстом типа сборной солянки впечатлений о двух тамошних мероприятиях, могу нечто такое написать, можно нечто и о Грушко прибавить...

Из частной переписки. 2011.

*
...кондиционеры работают как в морозильнике, знающие люди прихватывают одеяла (я не шучу, правда, пара-тройка пассажиров достали из сумок легкие одеяла — и это при том что на улице 35 по Цельсию, надо, оказывается, тащить с собой в поездку одеяло или теплую ветровку), а потом на Грушко села у двери, в которую все время входили с улицы — чтобы удобней было фотографировать, хотя меня предупредили, что надует...

но вечер того стоил: Грушко расдухарился вовсю, был изящен, подвижен, весел и говорлив, а главное — от него шла настолько мощная энергия, что если бы не знала точно его возраст, ни в жизнь бы не поверила, что называется, зажигал публику... так исполнял тексты о вожделении молодого Саваноролы к 12-летней девочке и все такое — что слов нет... и музыка потом по-другому воспринималась... притом что поражает его умение передать женское восприятие... вообще, сама атмосфера была как наэлектризованная... он хорошо не то что рассказал, а показал, что его стихи пишутся для симбиоза с музыкой, и даже слегка теории коснулся... ну и слушали, конечно — и отрывки из рок-опер на СD, и старые огромные пластинки...

Из частной переписки. 2011.

*
...всякий состоявшийся поэт, да и несостоявшийся тоже, не вчитывается в чужое, оно ему не нужно, как мусульманину то, что не входит в Коран: если это есть в Коране, то, значит, лишнее, а если нет, значит, вредное.

Из частной переписки. 2007.

*
...У Маккартни (кажется, на «Рэме») была песенка, моя любимая, а точнее — единственная его послебитловская, которую я отчего-то любил, не отчего она так на меня действовала. Поверишь ли, до слез. И это при том, что воздействия текста почти никакого. Ибо я с листа-то английский еле разбираю, на слух — совсем! То есть чистая музыка. Вот эту песенку один мой приятель, оскаливаясь, называл частушками («А, ты об этих частушках»), а мы переводили название все вместе каким-то хитрым образом: «Лунный свет на могиле монаха» (а там в названии и лунный свет, и ягоды, и монах, могилы, по-моему, нет). Так я до сих пор и не знаю, как название переводится. И по-прежнему кажется, что по одной этой песенке можно судить — великий певец. (Меня вдруг ужалила мысль — а поет ли там Маккартни? Потому что у него не всегда в «Крыльях» он сам пел. Но в «Хей, Джуд», в конце. Он тем эже голосом кричал, то есть мог.) Но отчего ж тогда столько сахара у него в песенках послебитловских, вместо того, чтобы вот такие выдавать? То есть сам он выбрал. Никогда ему не мог простить. Он слишком любил девочек.

Из частной переписки. 2007.

*
Как оказалось, папка с письмами не такая уж и большая. Уже не очень хорошо помню, что размещала в начале Диалога. Вероятно, выдержки из писем Анатолия Головатенко.

Данные ниже фрагменты как зеркала; если смотреть сквозь себя, можно увидеть умершие надежды, горячку отчаяния и радость, обращаемую от человека к человеку.

*
...спасибо Вам за краткое предуведомление о публикации в «дневнике». Оно меня поразило мгновенным ясновиденьем. Развернуть соображения и подпереть цитатами ничего не стоит, это уже механика. Наверное, только одним поэтам дана эта способность — угадать главное вслепую, без проб и ошибок.

Из частной переписки. 2011.

*
...собираюсь, Бог даст, в воскресенье в Нью-Йорк — Славникова там со своими дебютцами выступает, хочу посмотреть, как это выглядит, раз уж я здесь... если по судьбе быть здесь лето — надо разгрести долги по текстам, да собрать книгу стихов, выбрать из старых и добавить новые...

...мой доклад о Сидорове был встречен с интересом, впрочем, не особенным... говорили о необходимости посмотреть в связи с ним народническую, баптистскую поэзию, позднего Охапкина и так далее... страшновато писать текст доклада для отсылки, но помолясь, надо сделать, надеюсь, Господь простит мне малознание и может быть езду не в своих санях, постараюсь поаккуратнее, по принципу: лучше не скажи, чем скажи неправильно... но страшновато...

...все настоящие поэты пишут против... собственной, скажем, инерции...

Из частной переписки. 2011.

*
(о новых стихах ЧНБ)

*
...должна сказать, что это — опять выработка новой эстетики, и это навело меня на важную для меня мысль, что многие просто пребывают в этом состоянии, не вытягивая выход из него, а мы ломаем голову над тем — что это, тогда как Вы (по крайней мере до сих пор) — вытягивали выход из этого промежуточго состояния...

более того, я вижу признаки нового, которые есть и у других авторов, но Вы своей мощью меня всегда, и на этот раз, поражаете... это состояние сопровождается наличием не совсем точных слов и фраз, наверняка определять какие — трудно, у Вас в этих текстах я уверена в одной: «не нужное ни одному доктору», ее советую поменять — она точно выбивается из уровня, который у Вас очень высок, простите за сумбур,

Из частной переписки. 2011.

*
Ваш сайт, безусловно, нужен весьма многим. У нас, православных, ведь беда с литературой! Как-нибудь поделюсь с Вами мыслями по этому поводу.

Из частной переписки. 2008 г.

*
У нас чудесная осень. Жаль, что ты не приехала. Если будет повод — ждём.

Спасибо за элегии — разбудили что-то или кого-то дремучего, послушаем.

Из частной переписки. Осень 2010.

*
Днем в воскресенье погребли урну с прахом Александра (Миронова) на Смоленском кладбище.

В тот же день в музее Достоевского был вечер памяти Олега Охапкина и презентация его книжки. У Олега были именины. Он всех друзей звал на именины два года назад, но не дожил до них 3 дня, попал в больницу и там скончался.

В воскресенье все наконец пришли.

А на девятый день смерти Кривулина на Смоленском кладбище Охапкин читал стихи его памяти на могиле. Мой отец снял это чтение. И еще есть съемка чтения Миронова, которое Кривулин устроил для своих студентов в Интерьерном театре.

Перед тем, как погребать урну с прахом Саши были С Ольгой, Галей и Арсением Миронвыми, Лихтенфельдом и Николаевым у Виктора на могиле.  

Все таинственно связаны.

Панихида по Олегу была на Волковском 30-го. После я задержался, чтоб найти могилу Лены Шварц. Кирилл сказал: «Не доходя Понизовского, рядом с церковью черный крест». Поначалу не мог найти. Вдруг гляжу — написано: «Понизовский здесь.» вернулся немного назад, обернулся к церкви, увидел черный крест — Дина Морицовна и Лена.У Понизовского тоже впервые оказался. Прошло 15 лет с его смерти.

За два дня до того были в гостях у мамы Антона Птица, поэта, погибшего совсем юным, лет восемь назад. Я у неё был раньше всего один раз, года три назад, или четыре. Потом был на панихиде на Смоленском кладбище, где лежит Антон. Он заходил на Шпалерную, иногда мы виделись в городе, почти не помню о чем беседовали, может и не успели побеседовать, он читал книги. Bчера разговорился с переводчицей в Доме Кино, Машей. Она училась на философском факультете, а мы там устраивали вечер Аронзона как-то. Спросил: знает ли она Аронзона? Она говорит, да, очень люблю его стихи, мне их давал читать в Университете Антон. Я спрашиваю: Птиц?. Она говорит: «Да.» Смутилась. Сказала: Антон был первым, кто меня поцеловал. Я усыновила мальчика по имени Антон.

Из частной переписки. Осень 2010.

*
Надо будет переправить тебе видеофильм из встреч с Дмитрием.Я его назвал «Квадрат Авалиани»...

Самое для меня важное — визит к Красовицкому в день рождения Аронзона остался незапечатленным, как и положено важным вещам.

Эта осень в Поэтбурге под знаком двух А — В Новом музее царствовал Аронзон, на Пушкинской — Авалиани...

Задумали с Петром Казарновским издание — «Вслух читая Аронзона»: три раздела — комментарии к стихам, свидетельства и воспоминания, исслледования.

Из частной переписки. Осень 2010.

*
Удивительное чувство, когда перечитала эти уже полугодовалой давности письма: будто прошло по меньшей мере сто лет. И уже забылись все жёсткости по поводу современной литжизни, о которых когда-то так любила писать в Дневнике. Будто позади море. И смерть первенцев. Не знаю, отчего этот сюжет так меня привлекает. Отчего многие мои знакомые напоминают мне именно этих внезапно умерших египетских первенцев.

Смелость титана (великана, дракона) ужасна и беспощадна. Но она может быть очень красивой. Хотела бы я такой красоты? Не знаю. Сочувствие и поддержка титана губят человека — ведь титану нет дела до человека.

*
Не падайте духом: усталость от своих текстов — естественна. Вернитесь через пару месяцев.

Так же и с литературной жизнью: Вы ведь не ради нее пишете — значит все в порядке. Расценивайте как физиологический процесс: брать вилкой кусок мяса, жевать, глотать, переваривать — да, мало вдохновляющее занятие.

Тяжело по врачам ходить, но в этом занятии есть что-то сродни отказу от собственного тела, а это, возможно — важный духовный опыт.

Из переписки

Осень 2010 г.

*
Вернулся я с очень тяжелым чувством: ощущение что культурное пространство, адекватное мне, истлело, как старая тряпка.

Но как написать об этом?

Из переписки

Декабрь 2010 г.

*
Что же касается компьютерной культуры — она все дальше и дальше от меня, интернет включаю все реже и по времени — все позже.

Однажды попробовал разговаривать через скайп и понял, что это для меня психологически непереносимо.

Переписываться по почте — действительно неплохая идея (насколько я знаю, практика, распространенная среди буржуазной интеллигенции), но для этого почта должна доходить за день-два (как в Европе). Иначе эмоцианальный контакт невозможен.

Из переписки. Весна 2011 г.

*
Прощались с Толей Головатенко недалеко от Беговой, в огромном ритуальном комплексе. Была православная панихида. Ближе к обеду. Вечером вспомнилось, как Толя вставал на колени, когда предложила почитать Евангелие. Елейного в этом жесте не было ничего, зато было что-то строгое и суховатое, чему очень верилось. Я никогда не видела на улице Толю: когда приезжала, сидели в креслах к него на Грузинах и пили чай. Всегда наливал две трети чашки. Говорил, что больше — плебейство. Рассказчик прекрасный, и потому так ему удавались маленькие полуфантастические прозаические фрагменты. Ощущение трагической потери или смерти нет; будто живой. И за несколько месяцев (летом) в его рассказах уже была нота будущей жизни. Видел себя «махоньким». Очень хорошо, что было так много цветов. Это добрый знак, хотя я сама срезанные цветы не люблю. Люди были самые разные. Прощались трогательно. Но место чудовищное (а чем?). Волосы у Толи остались длинными — тоже добрый знак.

*


Книга Д. Веденяпина хороша, и это разочаровывает в ней больше, чем что бы то ни было.

Мастеровитые, но непритязательные стихи, незатейливая, не перерастающая дневник, проза. Медитация над семейным альбомом. Безделка.

Блеклая история благородной московской семьи, коллективный портрет на фоне скудного быта. Не воплощенное ни во что и оттого вызывающее досаду «мерцание чего-то невероятного».

Книга элегантных, но не срастающихся в художественный мир высказываний. Полинялый язык, там-сям инкрустированный «необыкновенными» метафорами.

Элементарность фабулы: «с каждым годом жизнь безадамней», попытки вернуться в рай безуспешны, остается видеть «в бреде вещей» «чудо подлинной жизни».

«Молитвенными не прожечь словами / разворошенный этот неуют», но помраченное «спесью» зрение очищается слезами «заплаканной памяти».

Ассоциативные ходы очевидны, а иногда и навязчивы; «память» — «заплакана», «воздух» — «стеклянен»; «терраса» дома — «храм»; много «булавок»: это секунды, капли дождя и пр.

Сентенции проникнуты невероятной благостностью: «Есть мир и Бог; мир, человек, и Бог; / открытость миру и открытость Богу». Поэту остается лишь «кротко и просто поведать о Духе».

Драматизм полностью дезавуируется банальностью бытия; «очки смерти», они же «очки Савонаролы» не позволяют рассмотреть ничего, кроме «солнечных пятен».

«Несделанность» книги сводит лирическое сообщение к вороху устойчивых, но слабо связанных чувственных ассоциаций, к «цветным точкам паутинных вспышек».

Их несколько: это «солнечная пыль», «зеркальность», «равновесие».

Книга перенаселена зеркалами: есть и «зеркальные сквозняки», и вечер с «зеркальной основой», и, разумеется, «очнувшееся и сросшееся» зеркало памяти.

Много «блеска и сверкания»: «радость, сияние, и теплота», мир «рассечен световыми ширмами», «августовская пустота там-сям просквожена крылышком из перламутра».

Равновесие неустойчиво: «нас бесстрашно держат на весу», «память бьётся на весу», «осталось спокойно держать на весу / снопы и царапины света».

Иногда имеет место «переопыление» этих ассоциативных рядов, что не меняет общего впечатления от книги как брошенного на полпути вязания.

«Неправда в обобщениях» лишает книгу единственного, на чем бы она могла держаться — чувства ностальгии, привнося в текст автопародийный элемент: «Какие были времена! / Теперь не то — Бен-Ладен, Путин… / А раньше — сосны, тишина, / «Во всем … дойти до самой сути...».

«Немота перевернутых слов» то и дело вытесняет высказывание, отчего читателю делается неловко и за себя, и за автора.

Впрочем, ещё более неловко за поэтическое сообщество, отметившее эту книгу как лучшую книгу года, возведя отсутствие события в разряд значимого литературного факта.


*
Мне показалось совершенно необходимым разместить это верное и изящное, хотя и очень эмоциональное рассуждение в Диалоге. О поэзии говорить можно только с восторгом или молчать. Высказывание Александра Житенева пронизано восторгом, но это восторг высвечивает в предмете все трещины и точки. Житенев принимает поэзию Веденяпина как она есть и создаёт подобный ей текст: текст-портрет. Он держится на цитатах из книги — особенностях поэтического лица. В хорошем портрете черты сами о себе говорят больше, чем кисть мастера (на то она и кисть мастера). Так и в тексте Житенева цитаты говорят больше, чем комментарии автора текста, но эти комментарии задают им единственно узнаваемый ракурс. Сияние, благостность, и тут же — автопародия, смятенность, жест в сторону Георгия Иванова, разочарованность, беспомощность. Всё это есть в книге Веденяпина и есть в тексте Житенева. Однако, совпадает мнение читателя с моим (и мнением автора текста), судить читателю Диалога. Предлагаю, как альтернативу, подборку стихов Дмитрия Веденяпина, с любовью составленную Татьяной Нешумовой, с её же предисловием.



*
Как и Дневник, Диалог будет расти теперь вверх макушкой, не вниз корнями, как это было прежде. Каждая последняя запись размещается наверху. Когда добавляла ссылку на материал «Середина мира» из энциклопедии мифов, ещё раз пересмотрела проект Петра Брандта о ленинградской неофициальной культуре. Составлен он с поразительной и пронзительной любовью, тем для меня важен. Воспоминания и мнения людей, которых я никогда не знала (я ведь мало кого знаю лично из авторов питерской неофциальной культуры) приобретают весомость.

О том, что есть такой поэт Лев Лосев я узнала только после его смерти.

В мае день рождения Елены Андреевны Шварц, важнее (для меня).

Мне ближе дендизм церковной позиции.



*
В первую голову о Саше Попове. Мы его печатали в первом (по-моему) «Твердом Знаке», в начале 90-х годов (собственно, об этом вспоминает и Лукомников — как я сейчас понимаю, Саша дружил с его отцом). Потом Попов куда-то пропал с нашего горизонта. Быть может в машинописном архиве у меня есть и тексты его пьесы (по-моему, одной)... К сюжету о Попове присовокупляется небольшой рассказ. В Таллинне, в конце 70-х — начале 80 — х годов была такая полузабытая теперь группа «Белый Аквилон». Её составляли замечательный (как минимум, в ту пору) поэт Андрей Мадисон и блистательный (то есть подающий головокружительные надежды) композитор Ави Недзвецкий (нынче он под именем Ави Беньямин — один из лучших композиторов Израиля, но специализируется по театральным мюзиклам — всё более или менее понятно; у Недзвецкого существовала еще такая группа «НЕ ЖДАЛИ» — он там не участвовал, просто музыку сочинял им совершенно на шару, по приколу). Ну и вокруг всего этого круговорота несколько лет бытовала насыщеннейшая всероссийская тусовка — система в системе (в круг входил и первый советский хиппи Сась Дармидонтов, и множество других прикольнейших людей и персонажей). Мы праздновали бездники Джона, Джима и Йоко (в отличие от большинства сверстников мы очень любили Йоко и до сих пор считаем "Двойную фантазию» и «Сезон стекла» сногсшибательными шедеврами)... Дело шло своим чередом, но со временем, как это бывает, у Недзвецкого появилась жена — Ида Бляхман (Блехман, понятное дело). Близким другом самой Иды и был Саша Попов (познакомились они как-то в Сайгоне, в 80-е годы не раз и не два бывали у меня в Челюскинской, потом, с отъездом Иды на историческую родину, как-то всё растворилось, и что сталось с Сашей в 90-е — не знаю, только из текста Брандта понял, что он погиб). Попов совсем не был грубым, грубоватым человеком, как о нем написал Брандт, — это какой-то интеллигентский взгляд, — он принадлежал к очень распространенному в ту пору типу безумных метафизиков... кстати, лучше всех нас знал Писание, и канонический текст, и гностиков, и Талмуд, а мы более или менее увлекались всем этим... На меня он всегда производил сложное впечатление, я стремился балансировать на границе между культурой и контр, маргиналами и «большим обществом», безумьем и адекватностью, машинкой с чернушкой и преподаванием в православной гимназии (это уже в 90-е, правда). Саша был далеко за этой гранью, причём не в привычном, околорок-н-ролльном смысле, а в каком-то ином, изначально-традиционном (тьфу-тьфу на всех перепевателей Геннона скопом). Он действительно был скорей страшен, чем красив, прекрасно-опасен, как бывали опасны люди той эпохи, — безо всякой ностальгии (я и сам сегодня, сидючи на кухне, признался, что изрядно присмирел). Еще Саша был талантлив особым талантом, который свойственен сумасшедшим. Даже и не знаю, как это описать, — в свете авангардных экспериментов от Парижа до Лианозово, — чтоб видно было отличие...

Существовал ещё один потрясающий метафизик-безумец (и, кстати, очень интересный поэт) — Алексей Кадацкий, который в начале 90-х сгинул у себя на родине, в Элисте. Происхождение этого человека вообще теряется, он был приемыш, из детдома, явно с турецкой или какой-то еще резко-восточной кровью, выкормыш поздних теософов. Учился он сперва в Элисте, на одном курсе с будущим иеромонахом Романом, потом, в начале 80-х — в аспирантуре истфака МГУ (разумеется, ничего не защитил). "Твердый ЗнакЪ» его тоже публиковал, в первом номере очень характерное эссе "Воскресение чаемое и восхищаемое», в третьем — стихи. С Кадацким мы дружили, насколько можно было дружить с человеком такого рода, и Саша Попов общался, они на удивление быстро нашли общий язык...

...Так вот, эта встреча пронзительная...

Вторая, скорей забавная. Чуть раньше, в 70-е еще годы, фланируя в Питере между Сайгоном и домом питерских писателей Козыревых, Марианны Львовны и Алексея Александровича, которые оказали на меня формообразующее влияние, я почитывал разные самиздатовские антологии тогдашних питерских поэтов. И честно мне, по отрочеству ли, или еще почему, мало что нравилось — ни Шварц не нравилась, ни Кузминский, ни Эрль, ни Ширали, ни Драгомощенко (высокомерный я был юнош). Единственно, кто мне там приглянулся, был как раз Пётр Брандт...



*
Диалог, несмотря на осень, пустил ветви. Ниже — публикация материалов, которые должны бы стать печатным изданием. Надеюсь, что так и будет. Это сборник бесед о поэзии, составленный из статей, стихов, фрагментов писем и высказываний авторов ленинградской независимой культуры. Многие материалы обладают высокой культурной и исторической ценностью. Всё вместе представляет довольно пёструю, но и объёмную картину. Впечатление подчас очень живое; диалог сразу в нескольких пространствах, но и вне времени.









Часть первая:
вместо предисловия.

Часть вторая.

Часть третья.

Часть четвёртая.


*
По замыслу составителя и редакторов к тексту прилагаются фотопортреты, из которых некоторые, на мой взгляд, просто уникальны (например, фото Олега Охапкина, Константина Кузьминского, Николая Матрёнина и несколько других). Пока что опубликованы не все фото, но в течении месяца, думаю, опубликую все. Показалось важным сначала заверстать текст. Фотопортреты нужно разместить так, чтобы это не нарушило концепцию сайта: без картинок.



*
ВИКТОР КАЧАЛИН

МОЛВА. МОЛИТВА. МОЛЧАНИЕ




Почему-то думают, что корень любого искусства — горделивое противопоставление «себя» и «мира»; лики такого противопоставленья неисчислимы.

Всё наше страдание и вся наша радость заключены в том, что мы пытаемся увидеть Мир в преображённом, а не в действительном или воображаемом виде.

Ты говорил, что любовь — это попытка избавиться от засилья собственного сердца и от тирании слов. Пусть все это услышат.

Что такое философия?

История бытия, рассказанная философами, то есть любителями мудрости; иначе говоря, излюбомудрствованное бытие.

Что такое поэзия?

Бытие, возделанное поэтами, примиряющими пастуха, кузнеца, земледельца и странника в одном лице.

Что такое сказка и песня?

Лестница и порожек бытия, по которым бытие снисходит.

Есть ещё молитва.

Худо-бедно, но мы похудеем и закажем всем долго жить, долго-долго.

Да, пожалуй, все «поэты, мистики и гуманисты» суть «позитивисты» в существе своём: для них «всё едино», потому что пронизано их личным, уникальным чувством. Для них непонятна уникальность времён, народов и других личностей, пускай и современников. Они охотно признают отличность, чужестранность, экзотику; неповторимость же в полном смысле этого слова для них закрыта. Поэт должен всё окрасить, всё занять, всех ослепить на миг своим бесподобно-пристрастным видением мира. Вникнуть он не хочет или не может; слишком уж скоротечен век его… Мистик отрешён от мира (в мечтах). Гуманист озабочен и деятелен; он — сын красильщика. Выходит, что лишь аскет способен показывать вещи в их совершенной неповторимости. Ведь он по правде может сказать: «Предчувствиям не верю, и примет / Я не боюсь…» (Арс.Тарковский). А это «не боюсь» означает лишь то, что он отмёл лихорадку жизни и отныне пребывает — со зверями, с растеньями, с вещами, с людьми, с ангелами… с Богом, если Бог даст. Он бежит всякого упрощения и ускользает от всякого усложнения. Ему чужды и экстаз, и мечта, и мёртвая отрешённость, выдаваемая за духовное величие. Одним словом, аскет понимает больше поэта, мистика и гуманиста; настолько больше, что он молчит.

Москва, 8.9.-9.11.91