на середине мира алфавитный список город золотой СПб Москва новое столетие АНАТОЛИЙ ГОЛОВАТЕНКОстихи 2006 — 2007
НЕ В ЭТОМ ДЕЛООсенние пририсовки *** Десятка три берёз, пяток замшелых лип — По осени так дерзостны аллеи. А в зимний вечер кажутся подлее Те, кто в комфорт каминный клейко влип. Любой сезон, однако же, — не клип. За кадром каждый — несколько смелее. Каменья собраны, и пусть поленья тлеют — Но станет кличем истеричный всхлип. Не хныкать, не пускать без мыла пузыри Пустых несоответствий — это ли не догма? Где были улицы — торжественные стогны, Где был стрелой проспект — заулок стал, изогнут. Оболган взгляд сквозь слюдяные окна, И искажён простой приказ: узри! *** Истинный запах опавших листьев стынет зимой. Но всегда по весне он возвращается — пусть ненавистен, но всё же пронюхан в скабрезнейшем сне. Кому-то — поллюции, кто-то полярник, кто-то — в полиции, кто — полиглот. Чем жизнерадостней — тем популярней… Достался охотнику дёшево лот. Потом — созерцание. Повод для бденья — На зависть медведям глазеть сквозь сезон. Из тёплой берлоги — на бой с хладной тенью — с Орфеем бок о бок выходит Язон. Один — гимнопевец, другой — победитель, но оба сумели сгубить своих жён. Охотник прицелился; древние, бдите: Ведь кто-нибудь будет стрелой поражён. А впрочем — здесь торжище, а не охота: почти не стреляют, а бьют молотком. И в самую морось да слякоть — из года Катают античность в сезонный ком. *** Грубым даётся радость… Сергей Есенин Осень — это вымысел античности, в нашем климате её не разглядеть; прирастает кольцами годичными и в путину хмуро травит сеть. Это, может быть, излишне личное; рыбный промысел, сдаётся, не про нас. Сухопутно-стихотворное каприччио — а рыбак, напротив, коренаст. По сезону — каждому и ловля. Грубому — удача по перу. На прибрежье приосеннем изготовлен неприкрытый кровлей скорбный сруб. *** Осень совсем не барочна и вовсе не дань классицизму. Время для года — бессрочно. Осень — античная призма для преломления прочих скупых на сомненья эпох. Это лишь грань. И — короче: осень дарует нам Бог. Октябрь 2006 г. Словеса словес Рукопись Рука уже не в силах записать Тринадцать лёгких строк — Но ровно в два касанья Всегдашний даровитый мастерок Слова мурует в вечность. Дальше — сами Научимся предвечное бросать Через плечо — и ровно в срок. Из слов же возведём чертог-острог, И не побрезгуем подпорками-лесами. Иродиаде — призрачно плясать, Пророку — властвовать над драгоценным блюдом. Пусть из писаний прорастают голоса, Но нелюдимый — как и впредь — неведом люду. На подступах к книге Подступишь наугад — и сразу же поймёшь, что Слово избавляет от словес, и пресекает блажь, и отвергает ложь. А что по-прежнему болтаем — то промеж и букв, и духа, Но допрежь — ведь был словам противовес? Ведь молчаливо строил Гильгамеш для будущего Бога зиккураты? На подступах к словам — безмолвствует оратор. Книга Книга начинается сюжетом В жёстком листоряде бытия, В мелочных записках на манжетах. В переплёте, намертво прошитом, Книга — просто просьба: не грешите Там, где есть из слов лишь Ты и я. Книга продолжается интригой, Пробирается сквозь фабулы тишком, Сбрасывает исподволь вериги — И срывается — избыточным прыжком. Книга завершается внезапно, Из иных писаний переняв Свойство манускриптов: тихой сапой Сберегать, взрывать и сохранять. Сентябрь 2006 г. Местоимения *** Лирический герой, безликий он, Читает свой коан и смело входит в реку. Все беды ведь уже Лаокоон Впредь предсказал, попав на кисть Эль Греко. В реке, понятно, рак. В крови же — лишь лейкоз. Пролёт стрекоз — явление грамматики. Крах горестен на первых лишь порах. На всех парах, проворен и раскос, Герой скользит по мифам давней Аттики. Он вновь — возможно, со щитом, А хоть уже совсем горизонтально — К нам возвращается. Зайдёт и в отчий дом — Примерить пару сношенных сандалий. *** Запах сандала, привкус скандала: Муки Тантала отдали Сизифу. В звоне кандальном картинно рыдала песня Некрасова. Да, некрасиво. Песня — не стон. Это знает и он. Стойкий в бореньях глупеет в успехах. Стой, погоди! Ни к чему для потехи минусом метить судьбы катион, ставить в дороге убогие вехи. В звуки и запахи вязко вплетён, он отдыхает. И тут не до смеха. *** Когда надежды превращаются в наждак, а вежды, смежившись, не прикрывают взгляда, — приходится признать: сто лет прождав, ещё лет сто он будет ждать. Возможно, кряду. Когда невежды выстроились в ряд, им верится, что все они — когорта. А может быть, фаланга. Иль отряд, способный всем тут прищемить аорту. Он и они — пошлейший романтизм, скользящий к неизбежному распаду. Местоимения всем удалит дантист, но даже самой дерзкой эскападой не одолеть приверженность к шабаду. Не для субботы — для иных времён, да, не для отдыха — покой лишь Блоку снится, он будет ждать — назойлив и умён — пока надежда не падёт ресницей, пока не ослепит последний свет, пока не схватит шуйцу шустрая десница. Он будет ждать, хоть знает, что ответ довольно прост: прозреть и поклониться. Октябрь 2006 г. КОТОРЫЙ ЧАС
Почерк в пустоте *** В тягучей мягкости удушливых перин, в приваженных кругах приедлых дискотек, в сусеках для заначенных про чёрный день утех, в случайных россыпях умелых попурри — скрываются, осклабясь, маски тех, кто не участвовал. И не был. Без помех — коль нужно что ещё — смелей бери. Пори уж лучше вздор, чем девок на конюшне. Окружен путь, а запах слишком душен. И глупо полагать, что куш нам Незнамо Кто безвестно подарил. *** Что там? Пещеры, потерни, каверны — полости зряшные. Да, пустота. Запах же серный. Не злачно, но, верно, терний достанет. За фук ведь взята самая лучшая чёрная шашка. Дальше в игре — небольшой интервал. Это такая случилась поблажка. Ну а в финале — обычный провал. *** Преисподние околичности, инфернальные карнавалы. Причт силён лишь своим количеством, но подсчётов пора миновала. Уповали — теперь уж привыкнуть наступила — на пятки — пора. Рыкнуть можно, конечно, и цыкнуть — но уже открывается лик нам. Это почерк — не проба пера. Декабрь 2006 г. Иван Зеркальный Случайный шаг, немытый враг — В тебе самом. А если будет всё же крах — Не повредись умом. Сейчас же — путь. Не будь дурак — Есть смысл в пути прямом. Есть маза перейти овраг — И заглянуть в трюмо. В том зазеркалье — мрак и прах. Но путь ведёт домой. ________________ …Иван подрядился помериться с тенью Остатками призрачных сил. Он честно сражался, подмётки сносил Во время нарядов и бдений. О большем Ивана никто не просил. Где риск — там и ризка. Где цель — там прицел. Кто цел — будет рядом и близко. На подвиги Ваня немного подсел. Не нравится? Ну и катись-ка. Накатом по чёрной от дури Чечне, По зыбким абхазским прибрежьям — Он стал хоть немного точней и прочней, Но контуры светятся те же. Иван оболгался и всласть пострелял. В мишенях — успех пораженья. Невесело в местных военных ролях, Коль дальней земли уроженец. Хоть здешний, хоть тамошний — Будет за страх Служить, нанялся раз на совесть. Такая вот повесть — в надгорних горах Лишь завязь. Не портил бы строя Зеркальный Иван, побывавший в героях. …Нас всех телевизор, как чёрный платок, Испуганной ложью прикроет. Скользит по основам унылый уток — Из ниток сплетается новость. Из мрамора солнце — ползёт на восток. Канова сечёт Казанову. А тут вот скромнее. Потеет Иван Под грязным сырым одеялом. За зеркалом вспять заспешил караван, Но Лермонтов спит у Дарьяла. Иван чуть проспится — и взгляд отразит Любые повадки-нападки. Иван приготовил уже реквизит: Шинели, палатки да скатки. А если чуть холодно — не просквозит И мимо пройдут осадки. ________________ Осадок лишь зовётся твёрдым — А сам сыпуч, устойчиво ползуч. Погода — сапогом по морде; То не беда. Обидно, что присущ Дождю и снегу призеркальный запах. Кто отражён? И кто глядится, Не соблюдая оптику традиций, В расколотое мутное стекло? Кто подобрался тихой сапой И катит время под уклон? Иван уже не знает, кто же Стрелял навскидку в дальний силуэт. Повержен враг, но в зазеркалье ожил — Двойник глумливый, вечный оглоед. Как ни стреляй — а всё на пораженье. Фантом победы снится неспроста. В потугах тысяч призрачных рожениц Являются на свет — числом побольше ста — Младенцы, годные к потехам оружейным, И тут же — под ружьё, и сразу же — ристать. …Иван заснул. Сейчас он на привале. Теперь он отражается во снах. Иван Зеркальный, будь прозрачен! Vale! И будь внимателен — тебе был явлен знак! ________________ Был бой, а может быть, мираж. Был знак — а может быть, приказ Атаку отразить — но не впадая в раж. Не поле битвы — лишь каркас, Муляж чужой войны. Не грунт под сапогом — левкас Под декорацию: Кавказ, На фоне гор — не дремлет страж… Ничьей здесь нет вины. Июнь 2007 г. Между циферблатами Провисшие часы Пока из колбы в колбу песчинка всё скользит, пока не перевёрнуты песочные часы, пока у императоров случился вновь Тильзит, который всё ещё — обозванный Советск, — империи просыпались, испортились весы. Не взвесим силу духа. Дух — сделал нам визит? Пасти осталось стадо испуганных овец, печалиться не надо. Мы в паузу — парадом. Со сцены удалился охлопанный певец. Читая гностиков Принадлежностью к поколению погордится любой богослов, прочитавший — с уныньем и ленью — два трактата гностических. Прочих козлов, всех иных, мы с успехом отвадим. Им кадилом бы — да и в табло. Фимиам — ведь не Бога же ради! Это что ещё тут подгребло? То ли ветхий ковчег к Арарату, то ли скутер к родным берегам… Все пираты хотя б однократно получали всерьёз по рогам. *** Было время — ходили евреи по пустыне, а не в синагогу. Было этих евреев немного, но за ними следило око. Обошлось путешествие боком, потому что не эмпиреи, а всего лишь Святая страна им была в поученье дана. Но евреи понаторели в воспитании всяких пророков. А ещё иногда и манна осыпалась с безличных небес. Было, кажется, слишком рано, и залез к ним в историю бес. Бестолково раздвинулась вечность, но евреи путём поперечным приучились остаться у дела. Подошли аж к тому пределу, где Воспрянувший взял да воскрес. Ноябрь-декабрь 2006 г. Детская площадка *** От песочницы и до помойки расстояние — ох небольшое. Пустыри порастают лжою, всюду привкус вчерашней попойки. Слишком бойкие — вышли из детства. Слишком радостные — слабоумны. Жить же лучше легко и бесшумно. В крайнем случае — встать и одеться и отправиться хоть за Граалем, хоть в какой-нибудь дальний скит. Мы в песочнице долго играли — а теперь не просеять тоски. Сгинуть, сглазить, скрутить карусели в несусветную псевдоспираль. На скамейку мы тихо присели — поразмыслить: пора, не пора ль? А Грааль — он достанется тем лишь, кто без страха сумел убояться, кто под потною маской паяца всё ж расслышал: «Дерзай, если внемлешь». *** Качели — не компас, но и без магнита они намекают на правильный путь. Ты можешь блуждать, но — хоть что учини ты — качнувшись, очнёшься. Потом — как-нибудь — увидишь, где верх тут, а где провисанье пространства меж парой случайных минут. Порой мы играем в одно касанье, порой мы герои чужих сказаний — но раз мы качаемся, нас не сомнут. *** А ещё бывают карусели: сели, покружились и — глядишь — поседели уж, и облысели. А вокруг не гладь, а только тишь. Втихаря кружиться непристойно. Стоя же — недолго и упасть. Если слишком раскрутиться — неспокойно будет спать, и ляжет сон не в масть. *** По кружным путям аттракционы Помогают добрести из низменной долины до высот Синая и Сиона — от песков до первозданной глины. По дорогам обходным, колдобистым просёлкам, созерцая жухлый куст да выцветшую зелень, можно двигаться — но будет больше толка, если путь проделать в праздничном веселье. *** Гигантские шаги близ очень русских горок. Досуг не горек — горестно понять: аттракцион немыслим без подпорок, в пороховницах — бутафорский порох. Пусть есть к кому взывать, но некому пенять. *** А мы опять в песочнице. Насыпать совков пятнадцать в детское ведро теперь возможно только с недосыпу. Песок — известно всем — немного зыбок, но есть и в нём извечное ядро. Декабрь 2006 г. АНАТОЛИЙ ГОЛОВАТЕНКО
«На Середине Мира» Из книги «Обиняки» Осенние пририсовки Из «Книги пустоты» в Диалоге страница Анатолия Головатенко станция: новости у врат зари на середине мира новое столетие город золотой |