на середине мира
алфавитный список
город золотой
СПб
Москва
новое столетие



Воробьиные боги...
стихи

Возвращение Нильса
стихи


СЕРГЕЙ    ИВКИН

ВОЗВРАЩЕНИЕ НИЛЬСА

стихотворения


* * *
И разверни за оглобли дорогу...
Геннадий Жуков

1.
Ты же слышишь этот неумолкаемый шёпот
Тише шороха в библиотеке
Лишних слов, небольших замечаний
Ложных, вычурных, несусветных

Это бесы, — прошептала мне Ася:
Лето кончилось — вот и резвятся
Ветер поднимается — будет ливень
Чай поставим — они приутихнут



2.
Травы собирали на побережье
Трассы разворачивали за бампер
Тратились на кольца, на амулеты
На обещания вечного счастья

Кольца рассыпались — передарились
Сердце отболело и перестало
Птицы прилетают, садятся
Долгие ведут разговоры…




* * *
перепелиное дерево где на спилах
лёд проступает небо в седых дельфинах

пепельный город в белом окне пустого
(до горизонта почвы и пепла) слова

белка берущая с прошлой моей ладони
ягоды спёкшиеся в бидоне

окоченевшие пальцы на бережной флейте
шесть одинаковых цифр
в счастливом билете

всё остальное забудется извините
(белое-белое солнце стоит в зените)




Памяти Дмитрия Кондрашова

Небеса корабельные в самом топтыжьем углу.
Горизонт растворяется в белой эмалевой кружке.
Записал «жи-вы-все» под диктовку ветвей по стеклу.
Нужно ждать и любить, а скорбеть и бояться — не нужно.

Посмотри, в опечатках следов отражается свет —
здесь от сопок Манчжурии до островов Соловецких
бесноватые камни привсплыли в таёжной траве,
словно гиппопотамы стянулись погреться.

Небеса колыбельные в каждом проёме двери.
Поднимая ресницы, как флагман сигнальные флаги,
говори, говори, говори, говори, говори
миру, Риму, тому, кто глядит из-под белой бумаги.




* * *

самолёты не приземлялись — летали встык
отвечали потомки Кибальчиша
хорошо не слышащим с высоты
позывные центра звенят в ушах

ничего от сих не видать до сих
эмираты Снежинск и Аркаим
там обратно пользуют керосин
и горит паркет у кого камин

часовые сдвинуты пояса
эскадрильи прапорщик Востряков
на рабочем месте в цветных трусах
спит лицом в штурвал — и ему легко




Facebook

так и спросила: ты счастлив? — не было ничего
просто ей нравился мой позапрошлый дом
просто ей нравилось в гости входить в него
просто ей нравились те, кто в нём жил вдвоём

просто ей нравится ставить меня в тупик
здравствуй, Набоков, зря я тебя читал
ну, допустим, плюнешь ей в юзерпик
выключишь комп, вырубишь Jethro Tull

странная штука — счастье. Поди — пойми
позже окажется: искренне, не насчёт
вот я нашёл невесту себе в Перми
вот напечатан в Нью-Йорке. Чего ж ещё?

сука, — шепчу я, — зачем же ты так со мной?
что же тебе я сделал, чтоб так под дых?
офис пустынный, кофе совсем дрянной,
плоттер, жующий плёнку: кудых-кудых





* * *
белое пламя в очах совы
просто завидую что Всевы

шний отвечает твоим устам
там где был воздух звенит хрусталь

мне говорят о твоих руках
о животе о твоём лобке

так говорят о чужих краях
о путешествии по реке

и я подумывал даже но
я понимал что не ты женой

станешь моею а потому
нечего пищу кидать уму





Письма из Вавилона

1.
Ты замечала? хронометры в доме спешат.
Я протираю на полках стеклянных мышат
и нахожу твои баночки, тюбики, спреи.
47 раз я сегодня смотрел на закат.
Фазы луны за окном поменяли скорее.


2.
Дом без тебя, словно книга без первых страниц:
нет жалюзи, заводные машинки мокриц,
чистых рубашек висит не разобран конструктор,
в туесе с надписью «Мёд» отсырел рафинад
и на столе дозревают квадратные фрукты.


3.
Я по ночам слышу пение с кухни, когда
я остаюсь в одиночестве. Выйдешь: вода
точит ножи (метроном подростковой обиды).
Из недосказанных фраз я сложил реферат:
твой Гераклит убедил моего Парменида.


4.
В день, когда мы заказали в «узбечке» долму,
я произнёс, отложив кулинарный талмуд:
я бы хотел этой жизни остаток с тобою...
Не возвели на одном языке зиккурат
(впрочем, название можно поставить любое).


5.
Как ни крути — моя жизнь превращается в шар.
Ты береги себя там, дорогая Иштар,
в лязге и дрязгах газонокосилки оркестра.
Да сохранят твою музыку Тигр и Евфрат —
на берегах для неё не оставили места.





Имена
В библиотеку имени меня…
Роман Тягунов

Мы всем деревьям дали имена:
шурша листвою в сумерках с работы,
мы говорили с каждым: «Вот те на!
а мы и не узнали сразу, кто ты».

Не Дантовская выставка искусств,
а души выходили из тумана.
Взъерошенный весёлый тощий куст
мы окрестили именем Романа.
Ему махали: «Здравствуй, Тягунов»
(его кора была почти горячей
и дольше всех зелёное руно
на нём держалось на углу со Стачек).

Там были и Блаженный, и Парнок,
обэриуты между гаражами,
горел на Бродском золотой венок,
К.Р. и Блок друг другу руки жали.
Глазков стоял, невзрачен и сутул
(секретный часовой Поэтограда),
и Решетов ладони протянул
над детским садом.

Клён Мандельштам пёр сквозь кирпич стены,
Ахматова смотрела на витрину…
Но не было рябин и бузины,
чтобы одну из них назвать Марина.

Немые собеседники в снегу,
и не осталось никаких эмоций,
но вот уже два года не могу
идти пешком к метро по Краснофлотцев.





Зависть

1.
Не нарезай надо мной круги,
женщина с пястями пустельги,
сердце моё улыбается каждому знаку.
Не существует преград на небесной тропе,
мой звукоряд не под силу прощёлкать тебе —
это такое библейское имя: Инаков.

Белые-белые области нелюбви…
Лишь человеческий неликвид
их переходит в малиновых мокроступах.
Чем набивают здесь люди карманы пальто?
Выйдя обратно, кладут на ближайший лоток
и на трофеи диверсий таращатся тупо.

Дева Обида — тебе прошипел Ярополк, —
что ж я опять утыкаюсь в твой голый пупок,
что мне до чьей-то высокой развесистой клюквы?
Не занавешивай завистью мой окоём:
я отгадал иллюзорное царство твоё —
все 33 превращённые в олово буквы…



2.
Ангелы снова напутали: в этот сквер
в здание с эркерами зачем-то
я попросил поселить меня. Глядя вверх,
начал придумывать интерьер,
белые скатерти и каркадэ (с печеньем).

Вот мне тогда приблазнились вязь оград,
окна на улицу, громкие звуки (джаза).
Нет, всё нормально, правильно, очень рад,
что не по лисьим чаяньям виноград.
Просто забавно, как выпали эти фразы.

Здесь я сидел на лавочке, пил своё
тёплое пиво, рассматривал в приближенье
это окно на третьем (сейчас твоё),
думал о том, что без щебета воробьёв
слова не вставишь, не сделаешь предложенья.





Возвращение Нильса
И сам с собой полночи говорю.
Андрей Санников

Мне важно, Мартин, чтобы в час ночной
твой ангел, пролетая надо мной,
моих волос коснулся, мол, не бойся.
Не говоря, а так вот, проходя,
привет, мол, передавший от тебя,
мол, не болей, не ври, не беспокойся.

Пойду окно на кухне отворю,
пузатый чай покрепче заварю
и газ, цветком сиреневым раскрывшись,
мне нарисует на стене сады.
Я из под крана наберу воды
и буду до утра смотреть на крыши.

Встречая клины каждую весну,
мне страшно, Мартин, отходить ко сну:
ты не узнаешь ни окна, ни ставен.
Проходят злости, остаётся боль.
И вот я снова говорю с тобой
изогнутыми птичьими устами.

Я по земле прошёл по городам,
где мы с тобой снижались. Знаешь, сам
я видел их глазами лилипута.
Как будто некто мой издал роман,
он грамотно оформил все права,
но строки в нём местами перепутал.

Я скоро нечто важное пойму —
такого не расскажешь никому —
и стану я стрелой, а не мишенью.
Тогда я через небо полечу,
и воздух плотен, словно каучук,
и ты крылом мою обнимешь шею.





* * *
Т.К.

1.
вечерний макияж: замазать атавизмы
здесь щупальца у рта здесь жабры вдоль спины
таким как мы хватает оптимизма
хватает нервов ждать падения стены

срезaть шипы, щитки и запасные пальцы
(всё отрастает за четырнадцать часов)
чтоб только не шептать очкарику
не пялься
на левый мой висок на правый мой висок


2.
когда придёт вода или поглотит магма
мы даже под землёй попробуем дышать
нас обучали ждать пока не скажет ангел
что может выходить на белый свет душа

не помня ни единого закона
готовиться начать единственный полёт
авось посмотрит Бог с высокого балкона
авось и нас в ладонь из воздуха возьмёт

я так люблю тебя — ты мне меня дороже
я принесу кусок — не выходи туда
не надо, не меняй оттенка этой кожи
ещё огонь грядёт ещё придёт вода





* * *
Александру Павлову

озеро с обвислыми краями
выложено белыми камнями

небо в центре водного холма
маленькие жёлтые дома

мне пять лет я знаю так бывает
и всегда сирена завывает

ангелы похожи на Ганешу
говорят я ничего не вешу





Мертвец
Damn braces. Bless relaxes. William Blake*

посреди сумасшедшим художником разложенной требухи
я потерял оправу, иду вслепую.
да, я — Уильям Блэйк. Вы читали мои стихи?
поочерёдно в обоих спускаю пули.

вечное возвращение — ежели не огля…
я не хочу никуда уходить отсюда
и говорю полицейскому: это моя земля.
Бог — мне судья, и значит, суда не будет.

с дыркою возле сердца, в чужом пальто,
с выстрелом каждым всё легче смотреть иное.
кто с тобой, парень, идёт по тропе? Никто.
это плохая примета — идти со мною.

________
* Проклятие укрепляет. Благословение расслабляет.
Уильям Блэйк





Двое

Я вслед за ними вечность отшагал —
беременная птица и шакал.

Доходный дом со ста тремя глазами —
и по брусчатке не метель, а заметь.

Сплошная мга, туман замёрзший, пыль,
ворота парка, искривлённый шпиль,

бу-бу-бу-бу голодного шакала,
ограды идеальные лекала.

Таким запомнил я Санкт-Петербург.
Купюрой крупной вырванный из рук,

он кружится над мерзостью канала.
Я ухожу, не досмотрев финала.

Я знаю: птица не сойдёт с ума,
закончатся та осень и зима,

закончится потребность в алкоголе,
надоедят поэзия и горе.

Стоят у Поцелуева моста,
он наклонившись, а она привстав;

и то ли нежность, то ли отвращенье
повсюду отключают освещенье.





Провинция

1.
Птицеликий, даже между нами…
Просто счастлив тем, что я живу.

В сердце моё встроенный динамик
надрывает вечный Азнавур.

Через полувыжженный рассудок
тянутся глухие поезда…

Просто помню, я ведь не отсюда
и по смерти съеду — не сюда.


2.
Внутренний Решетов — истинный мой фольклор.
То, что запомнил сызмальства, так держать,
где выходил до рассвета в поганый двор,
после заката прикидывал клюв разжать.

С юга на север по облаку след саней.
Чёрное небо горит на моих плечах.
Та, кто прижалась всем телом к моей спине,
та и осталась кукушкой меня встречать.


3.
Тута своя мифология, басни, сны…
Вот и развешаны шторы моих миров.
Те, что сознанию (вроде бы) не страшны —
те недостойны слов.

Ну, под изнанку потянешься подсмотреть,
что за рыбёшка забьётся в твоей горсти.
Вместо такого знакомого слова «смерть»
сам не припомню кому написал
«Прости».


4.
Самым последним властителем был Колчак.
Вот он (на карте) контур Пустых земель.
Где по старинке из бересты колчан.
Вместо перины под изголовье « ель.

Русская речь — неприятная никому —
ищет болото, мечтая его воспеть.
Я просыпаюсь и долго смотрю во тьму.

Через дорогу протезом скрипит медведь.


5.
Так я родился
пламенем на камнях.
В каждую выемку добрый бензин разлит.
Горные ветры, питающие меня, —
не получивший ревизии реквизит.

Над темнотой партера парящий птах
хвойный бомонд озираю, что твой лорнет.
Пусть этот мир остаётся на трёх китах,
если на космос больше надежды нет.





* * *
Стекающая сверху нагота.
Резиновое зеркало испуга.
Тот самый выход за пределы круга.
Тот самый выдох за пределы рта.





Прощание

чудь начудила да меря намерила
не отпускает вода
снег опускается медленно-медленно
не долетая сюда

осень бессмертная незаменимая
всё веретйница спи
только любовью моею хранимая
вот мои слёзы и спирт

не бездорожие а нежелание
жить где бы либо ещё
эта река не имеет названия
если ты спросишь насчёт

слушают птицы мои откровенности
мой поминальный дымок
чистая нежность без примеси ревности
сахарный в горле комок





Другой жёлтый ангел

Открываю глаза: ни шатров, ни тебе огней.
Зырят двое патрульных сверху: «Давай, вали».

Мне вчера обещали море на тридцать дней.
Все понятно в доску (считай) свои.
Хохотала Маша — бубенчики на башке:
«Оберон, танцуй для нас, Оберон!»
Мы трясли достоинствами в кружке,
и на нас смотрели со всех сторон.

Из трясин Йюггота разумный гриб,
а не жёлтый ангел сошёл сюда.
Для чего мне нужен весь этот трип,
для чего всё делается, когда
я стою один на пустом шоссе
со своим убожеством визави…

Отдалённый голос прошелестел:
«Для любви, мой маленький, для любви».





* * *
вот дерево 109 раз и дым
вот облако вода вода вода
на самом деле не было беды
у нас её не будет никогда

вот наши двери сорваны с петeль
вот эхом отдаётся каждый шаг
мы сочиняем воздух и теперь
еженедельно учимся дышать





СЕРГЕЙ ИВКИН
На Середине Мира


Воробьиные боги...
стихи

Возвращение Нильса
стихи




НАВИГАЦИЯ


вести
на середине мира
станция
новое столетие
город золотой
корни и ветви
озарения

Hosted by uCoz