без числа

Посвящается Генсбуру Александры Киселевой можно назвать единым циклом, хотя в нём стихи очень разные по форме и настроению. Тема возникает, развивается, затухает, но потом снова возникает, уже в другой тональности. Это тема беседы с человеком, которого нет. Общение может быть без слов, интонациями; в стихах - речевыми фрагментами, на первый взгляд, несвязанными между собою.


Всем плохо со мной.
— Мне с тобой хорошо. Я вечно буду тебя любить.
Воспаление цвета над верхней губой.
Я бы позволил тебе жить.


Несуществующий адресат приобретает прозрачную (воспаление цвета) плоть, голос, мерцающий словами. Весь цикл - печальная повесть об отсутствующем, о гнёте внезапного опустошения. Это не просто пережитая личная драма - это наблюдение. Личная драма выступает как фокус, с помощью которого поэт видит и фиксирует мерцающими словами необратимые изменения в себе самом как представителе человечества. Человек говорит с тем, что было человеком - "я не человек, я был им" - Дантовская тема здесь не случайна. Адресат поэта - назовём его Генсбур - лишён внешности, но он явно присутствует во всех стихотворениях цикла. Он косноязычен ("их лица становятся прозрачными от истинного несчастья катастрофы", "цветы надо сломать", "отражаться от диких зверей"), Возможно, он говорит на чужом поэту языке. Но поэт понимает его и пытается записать его речь своим языком. Слышащий и говорящий объекты для читателя сливаются в один. Тема вьющегося растения, напоминающего трещину мироздания, которая, однако свидетельствует о его былой целости, возникает ближе к концу и становится одной из ведущих тем цикла. Вьющее растение - символ слияния собственно говорящего (поэта) и говорящего говорящему (Генсбура). Возникает ситуация присутствия, библейская ситуация, и возникает сама по себе, без каких-либо видимых усилий её моделировать со стороны поэта. Текст начинает вибрировать на грани, за которой от поэзии остаётся только не очень приятный смех - смех над стихами. Это стихи о поэзии за гранью поэзии и о том, как возникают такие стихи. Вспоминаются ранние опыта Беллы Ахмадулиной (пятнадцать мальчиков) и дальше - вглубь: Георгий Иванов, Вячеслав Ходасевич. В этих стихах ещё много юного, мягкого, почти девичьего. Иногда это придаёт необычную окраску стихам, иногда - вредит им. Но эти стихи очень глубокие и я бы сказала даже дерзкие.

без числа

"Сестра и другие" Марка Кирданя - стихи, на мой глаз, идеально отображающие все тенденции поэзии десятых годов двадцать первого. Но ровно настолько, чтобы подчеркнуть личность автора и растущий из неё фантасмагорический мир. Стихотворческая тенденциозность (прежде всего в лексике и эпитетах) здесь тянет в свою сторону, личность - в свою. Получается разделение - я и время, я и они, составляющие время. Апологией "их" (в романтическом контексте - толпы, но тут романтический контекст с хорошей трещиной) является сестра. Сестра и другие.


Ты в джинсах, в качелях, ты в даче, в качелях и в джинсах,
Ты вся вечереешь, ты веешь, в качелях и в джинсах,
Ах как бы тебя наименовать, и выдрать глаз твой. И себя отравить.
Бессмертная сестра, бесплодная сестра, сестра безжизненная.


Это "бессмертная" и "безжизненная" по отношению к одному предмету употреблены настолько логично, что порой хочется протереть глаза: стихи ли я читаю? Если бессмертна, то уж конечно и человеческой жизни в ней нет. Но вот возникающее в середине "бесплодная" придаёт образу сестры (и толпы тоже) мучительную симпатию. Она, она одна во всём виновата. Потому что она одна есть, она одна реальна и она одна выражает как предмет всё, что намеревается сказать поэт. Она - как антистихотворение. Она прекрасна и пошла одновременно. Переживания красоты и пошлости увеличены во много раз. "Ты вечереешь, ты веешь, в качелях и джинсах" - вспоминается из текста Александра Васильева: "ты хороша как узор в прямоугольной бумаге". Это магнетический, завораживающий глаз образ, но он именно "хорош", он не вырастает до "прекрасного". Он как нарисован - "ты в джинсах, в качелях, ты в даче", он настолько реален, что разместился на обложке стихотворения (стихотворение как журнал - магазин, с английского) и теперь им можно пол помыть, и ему ничего не сделается. Он останется всё таким же привлекательным (бессмертным, безжизненным). Именно этот образ - который "хорош" - выражает основную идею стихотворчества наших десятых годов и времени: прекрасного не нужно. Нужно хорошее; нужно впечатление, а не качество. По сути, все стихи "Сестры и других" - о голоде на впечатления.

Читать эти опусы довольно трудно. В них есть плотность, и очень высокая плотность, а плотность - противоположность загруженности текста. То есть, его длине, длине его строк и насыщенности информацией (какая может быть в поэтическом тексте; тут снова мысль о впечатлениях). Кирдань пишет убористо, скупо и строго. Но как человек десятых годов, стремится к универсальности. Потому эти стихи могут показаться оксюморонными - мол, что это он лепит, что в голову взбредёт. Отнюдь. Это поэзия умная; поэзия как инструмент, вдруг начинающий говорить.

без числа

Спит лилия Михаила Удлера - развёрнутое лирическое полотно, на котором, как на старом гобелене в новой реставрационной мастерской, "всё смешалось". На нём разбросаны - а кажется, что спят в забытьи - фигуры разных эпох. Они увидены глазом нашего современника, немного ироничным и уже привыкшим к резким неожиданным сочетаниям. Эта привычка снимает остроту переживания каждой отдельной фигуры, но не снимает некоторых линий, отчасти берущих на себя функцию фигуры, и оттого линия кажется более трогательной и достоверной, хотя это вовсе не так порой. Удлер довольно много умеет в свободном стихе и придерживается того, что умеет. Его метафора неярка, как карандашный рисунок, так, что растворяется в ландшафте стихотворения, и читателю уже нет дела, что это - метафора или нет. Современные опыты версификации Удлер любит, но у него получается "состарить" их как бумагу для рисования с помощью слабого раствора чая или кофе, так что эти стихотворные "новости" (которые на самом деле конечно новостями не являются) приобретают искомое значение - сокрописи древних ближневосточных рукописей. Можно сказать, что стихи Удлера - поэтическая игра в архив, которого нет на самом деле. Но в этой игре есть подлинная нота лиризма и чувства исчезающего времени. Эти стихи можно читать, как слушаются грустные пустынные песни в долгой дороге.


некоторые люди не догадываются о том, что они люди.
и что это значит.
некоторые боги не догадываются о том, что они боги.
и что это значит.

когда он потянулся за чистой нотной тетрадкой,
зелёная муха пустилась в пляс под неоновой люстрой.
умерло две звезды в туманности андромеды.
где-то в оклахоме пьяный индеец застрелил бармена.
где-то в бирме слониха родила здоровую двойню.
где-то в балашихе подросток сиганул с крыши.

некоторые бездны не догадываются о том, что они бездны.
и что это значит.
некоторые тайны не догадываются о том, что они тайны.
и что это значит.

без числа

Растерянные Евгения Никитина - традиционны и сюрреалистичны. Вспоминается хрестоматийное "Пролетарский Амок" Рене Шара: "и чей-то труп в телеге". Ритмы вошедших в публикацию стихов довольно разнообразны, слышно даже неискушённому уху. От элементарного ямбо-хореического "я был дом - я был дым" или "свечное пламя мается, дрожит" до остросовременного, сухого и резкого: "словно прострелено его горло". Это дважды "го" - очень новый на мой глаз признак. Оно ни нарочно, ни случайно, а мгновенная, какая-то черновиковая прихоть: изобразить русскими буквами иероглифы. Эти два го с паузой - иероглиф, дублирующий глагол "прострелено". Однако - отошла в сторону. Стихи Евгения Никитина все - в ритме, ритм - их стихия, даже если Никитин пишет нерифмованным стихом. Но ему нравится размеренность строк, нравится искать рифму, он знает ей цену (потому и может выбрать из банального - наиболее оригинально-банальное, как аристократ - торговку апельсинами). Крайне важна звук опись, она может быть очень эпатажной: "буддизм для быдла", "обомлевшим окнам". Здесь - хорошо прочитанный ранний Гандлевский.

Но мне интересны в этих стихах не столько стихотворческие моменты, сколько фокус зрения поэта, а он почти идеально соответствует тому, что мной читалось о фокусе сюрреализма. Но стихи Никитина сюрреализмом назвать нельзя. В них много тёплого и живого чувства к действительности, чего сюрреализм не предполагает. Сюрреализм видит всё вместе ("и дырявая автомобильная шина", Е. Головин). В стихах Никитина всё вместе просто не может быть; там могут быть только те вещи, с которыми есть отношения. Не просто отношения, а созданные тёплым симпатическим чувством. Эти стихи оставляют на некоторое время в растерянности. Если по злому неведению принять совсем всерьёз самобичевания автора, можно возмутиться: что это за прилюдная исповедь слабого человека! Но вглядитесь: говорящий эти стихи прозрачен и изменчив, он неуловим (что отлично изображено в первом стихотворении публикации), он скорее лукав, чем простодушен. Но в нём есть некое подлинное свечение, в котором видны окружающие вещи и отношения; лучше, чем они есть, их любишь...

без числа

Стихи Татьяны Грауз - "Где ты как я" - как короткий летний сон в середине дня, поэтическая сиеста. По-видимому, поэтесса не ставила особенной задачи, выбирая стихи, что-то нарочно показать и продемонстрировать. И тем не менее, сон - возможно, что и сон в летнюю ночь - оказался глубоким. Сон о постижении другого существа и о тихом согласии со своим сердцем - отпустить это возлюбленное существо, другого человека, как отпускают птицу. Каждое стихотворение - от бабочки в начале публикации и до муравья в конце - играет; крупная капля в жару. Это стихи с чёткой формой. Разрядка и отступы даны поэтессой как грани кристаллов. Сон и мир этих стихов - кристаллический. Сон стихов - это то, что видят они сами. Ведь стихи иногда ведут себя как живые существа. Живые кристаллы. Иногда эти кристаллы умеют летать. Летающие кристаллы - как есть растущие камни. Мир - это их обрамление, но так же их соль, из чего растут. Из авторов - Елена Гуро, Геннадий Айги. Негромкая и самая нежная линия русской поэзии. Да, эти стихи словно спят, как будто прошло сто лет, а не два-три часа летнего сна в середине дня. Ещё хотелось отметить - это стихи внутренне чистые, сохранившие голос древнего девичества, но с особенной очень женственной игрой интонаций. Стихи Грауз - прециозные, как говорили в восемнадцатом веке - обладают поэзией свежести и тайны. Но возможно самый значительный для избалованного современной поэзией читателя недостаток - их нежное обаяние и отчуждённость от мира. Так фея в замке, Леди Шалот - не монахиня и не жена. Я очень рада представить эти стихи На Середине Мира.


ДОМОТКАНОЕ

кто-то выткал
бликами домоткаными
эту утреннюю речную и пёструю воду
              и птиц
              и их тени летящие
              и небо над выгоревшим покоем августа
              и душу
        спрятавшуюся в загорелых телах
твоё-домотканое-завтра

без числа

Начинаю выкладывать ссылки и тексты летнего обновления. Записи о стихах - позже.

без числа

Последняя запись в июне. Всех Святых, от века Богу угодивших. Альманах почти готов. Чувство полной неуверенности, но не потому что она есть. Самочувствие хуже. Писать в тетрадках карандашом? Эстетство. Надо бы, и ещё - рисовать.

без числа

Вёрстка продолжается. Стихи Марка Кирданя. Эти полотна гораздо более насыщенные и может потому непривычные. Но они очень хороши.

Тревога - тень слабости. Даже если от болей в позвоночнике.