ВЕСТИ — ЕВГЕНИЙ ШЕШОЛИН

1 Выбуты — старое городище недалеко от Пскова вниз по течению реки Великой, где, по преданию, родилась княгиня Ольга — основательница первого храма на Руси во имя Святой Троицы на месте современного Пскова более тысячи лет назад.

2 Крыпецы — смотри примечание к данному стихотворению в моем эссе о Евгении Шешолине. Место, где находится монастырь Св. Саввы Крырецкого, одного из учеников Прп. Евфросина.

3 Хлебная горка — возвышенное место на Запсковье, где расположен храм во имя Иоанна Богослова и старое кладбище. Примерно 500 метров от домика поэта. Церковь ныне восстановлена и передана РПЦ.

4 ПСКОВСКИЕ ВИРШИ — на мой взгляд, одно из лучших стихотворений Евгения, проникнутое живой аурой древнего Пскова. Написано в форме терцин — трехстиший, где рифмуются первая и третья строки; вторая строка задает рифму первой строке следующего трехстишия. Критически относясь к современной социальной действительности Совдепа, любовно изучая культуру Европы и Азии, он, как оказывается, глубоко любил и ту культурно-историческую реальность, в которую поместило его Провидение. Больно сознавать, что современный Псков так до сих пор и не понял, какую честь оказал ему Поэт своей бескорыстной любовью. Местные «литературные и административные бугры», судорожно вцепившись в свою местечковую «славу», до сих пор сквозь зубы произносят имя Евгения Шешолина. Впрочем, сейчас что-то сдвинулось — произведения поэта начинают включать понемногу в сборники и антологию местной писательской организации (через 10 лет после смерти).

Ниже приводятся доступные мне сейчас сведения по историческим персонажам, упоминаемым в этом стихотворении:

Ольгина родина — равноапостольная княгиня Ольга считается основоположницей и покровительницей Псковской земли.

Великая — река, впадающая в Псковско-Чудской водоем; на слиянии рек Великая и Пскова, на возвышенном месте стоит Свято-Троицкий Собор, заложенный княгиней Ольгой, — исторический и современный центр Пскова.

Малуша — наложница князя Игоря Святославича, мать князя Владимира — Крестителя Руси. По преданию, Малуша — древлянского племени; была маленькой девочкой, которую пощадила Ольга, уничтожившая древлян.

Владимир князь — равноапостольный князь Владимир — Креститель Руси — внук Ольги. Некоторые его потомки княжили в Пскове.

Авраамий — преподобный, первый игумен Мирожского монастыря в Пскове. В Спасо-Преображенском соборе Мирожского монастыря сохранилось 80% фресок XII века. В этом же соборе под спудом покоятся мощи преподобного Авраамия.

Албазин — русская крепость на левом берегу Амура, построенная Хабаровым в 1651-89 гг. Упразднена по Нерченскому договору.

Святая Евпраксия — в миру Евфросиния, преподобная Псковская, супруга князя Ярослава Владимировича, княжившего в Пскове в 1214 г. и тетка благоверного князя Довмонта-Тимофея, чьи мощи ныне в Троицком соборе Пскова. В 1243 г. Евпраксия основала в Пскове женский монастырь во имя Рождества Иоанна Предтечи; одноименный Собор XII века ныне является украшением Пскова и шедевром древнерусского зодчества. В начале 90-х годов я состоял в общине, которой передали этот Собор. Тонны мусора и кубометр человеческих костей в этом мусоре пришлось нам выносить из собора. Святая была убита пасынком и погребена в этом соборе.

Островок Николы — блаженный Николай, юродивый, который жил при храме Святой Троицы в Пскове, и который противостал Ивану Грозному, когда тот во главе опричнины пришел из зверски разгромленного Новгорода в Псков с теми же намерениями. Блаженный, по данной ему благодати, сумел устрашить царя-кровопийцу и Псков уцелел. Мощи Николы почивают в Троицком Соборе.

Клинком Александра — Св. благоверный князь Александр Невский, разгромивший рыцарей-меченосцев на льду Чудского озера.

Досифея покой — преподобный Псковский, ученик преподобного Евфросина Псковского; основал около 1470 г. на Псковском озере монастырь Петропавловский Верхоостровский и был его игуменом.

Евфросин — преподобный, Псковский чудотворец. Родился около 1386 г. С юных лет имел тягу к монашеской жизни и был пострижен в Святогорском монастыре (ныне действующий женский монастырь под Псковом на берегу Великой). Оттуда ушел в пустыню — глухие леса, где долго жил в одиночестве, пока не собралась вокруг него монашеская община, ставшая основанием известного Спасо-Елеазаровского монастыря, который ныне передается опять же женской монашеской общине. Прожил 95 лет; имел много святых учеников, среди которых особо известны преподобные: Савва Крыпецкий, Досифей, Иларион Гдовский.

Никандр — преподобный пустынник, Псковский чудотворец, родился в 1507 г. Подвизаться начал в юности и был пострижен в обители Саввы Крыпецкого. Имея строгое житие, удалился в пустыню (глухой лес), где и прожил в безмолвии 15 лет. Народ вынудил его вернуться в Крыпецкую обитель, но вскоре по наветам завистливых братьев ушел и уединился вновь. Умер на 76-м году от рождения. На месте смерти его и погребения несколько лет спустя была основана Никандрова пустынь, развалины которой являются одним из любимых мест паломничества ныне. Мне приходилось там бывать — место глухое и благодатное. Имеется несколько незамерзающих родоновых источников.

Кирилл — вероятно, преподобный Новоезерский. Основатель Кириллова Новоезерского монастыря, находящегося в Новгородских землях, которые всегда были тесно связаны с Псковской землей. Скончался в 1532 г. Имел дар пророчества. Нетленные мощи были обретены в 1649 г.

5. Этот диптих Евгений считал для себя программным — здесь, как он сам считал, ему дано было выйти на новый уровень понимания жизни и поэтического мастерства.

6 Я тело пронесу любимым переулком — здесь опять высказана тема отверженности поэта, который остро ощущал себя изгоем в современным социуме. Некая обреченность, о которой мне приходилось уже говорить однажды, была присуща мироощущению Евгения, который никогда не питал иллюзий относительно зловещей сущности социума Совдепа.

7 отверженных жрецов — тема поэта-жреца, которая здесь вскользь обозначена, на самом деле исполнена глубокого смысла и последнее время все больше занимает меня (см. в моей книге «Воздух» в «Лавке Языков», стихотворение «Жертва Забвению»). Неожиданно для себя, я обнаружил глубокое высказывание на эту тему у малоизвестного пока у нас немецко-американского христианского мыслителя Ойгена Розенштока Хюсси, чью первую изданную у нас книгу «Бог заставляет нас говорить», изд. «Канон+», 1997, мне посчастливилось купить, как ни странно, в Пскове. Здесь я только приведу цитату из этой книги, точнее из приложения к ней — очерка о жизни и творчестве мыслителя, написанного переводчиком книги и ее комментатором, доктором философских наук профессором А.И.Пигалевым, который как раз излагает взгляд Хюсси на интересующую нас тему из тех его трудов, которые не вошли в данное издание. Сама же обозначенная тема требует отдельной медитации и эссе, к которому я только приближаюсь. Итак:

«...Слова, справедливо считает Розеншток Хюсси, могут сохраняться очень долго лишь тогда, когда они порождены необходимостью защищаться от опасности возвращения хаоса, от угрозы впадения в животное, дочеловеческое состояние. А это значит, что язык не мог возникнуть в сфере повседневности. Он мог сформироваться только на собраниях рода в состоянии экстаза. ...Подлинно человеческий язык должен был назвать невидимое, сверхчувственное. Таковы, прежде всего, события до рождения человека и после его смерти, и язык обеспечивает единство, непрерывность рода человеческого. Язык позволяет сохранить присутствие умершего предка среди живых. Поэтому первой, исходной формой языка должно быть признано имя. Хюсси считает, что исходным именем следует считать имя умершего предка, выкрикиваемое во время ритуала его погребения, и имя остается после его смерти. ...Хюсси настаивает, что процесс называния должен был использовать в качестве исходного не нейтральный именительный, а эмоционально насыщенный звательный падеж... Имя умершего предка магично в том смысле, что оно не только сплачивает людей вокруг себя, но и придает межчеловеческим связям вполне определенную структуру. Этим же обьясняется перенос имен умерших на новорожденных: такой перенос означает реинкарнацию...

...Хюсси считает, что местом рождения языка является не повседневность с ее расслабленностью (теплохладностью! — А.Т.) и рутиной, а экстатические ритуалы рода, в ходе выполнения которых рождался возвышенный язык священных имен (вспомнились ведические гимны богам индийского пантеона — А.Т.). С помощью этого периодически повторяемого ритуала воспроизводилась структура рода, структура первых общественных отношений, установленных умершим предком в качестве культурного героя. Именно ритуал предписывал каждому человеку его место в структуре рода. Поэтому в роду танцевали все его члены (!), и ритуальный танец был своеобразной выбраковкой, распределением социальных ролей, назначением на должность. Хюсси подчеркивает особо, что танцам человеческих тел в ритуале соответствует танец священных имен. (ср. танцующий Заратустра у Ницше, танцы в стихах В.Хлебникова и многие другие могут вспомнится имена и танцы! — А.Т.) Бледной копией этого параллелизма танца тел и имен являются, например, детские считалки: в них, как в древних ритуальных танцах, происходит одновременно распределение ролей и присвоение соответствующих имен. (Кто не помнит ни одной детской считалки? Вот и я помню: Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить, все равно тебе водить! Уже совсем горячо! — А.Т.) Поэтому ритуальные танцы рода и сопряженные с ними танцы имен — это своеобразная матрица социальной структуры рода.

Однако ритуал не может длиться бесконечно, рано или поздно он заканчивается, а имена, переходя в сферу повседневности, остывают. Как же быть? Ведь предоставленная самой себе сформированная ритуалом организация рода неизбежно распадется в соответствии с законом энтропийного рассеяния. ЯЗЫК, согласно Хюсси, как раз и служит цели сохранения, выступая в качестве ЗАМЕСТИТЕЛЯ РИТУАЛА в промежутках между его выполнением, то есть в то время, когда род не собирался».

Дальше будет еще интересней, но здесь надо оборвать цитирование и высказать догадку о том, что дело поэта состоит и в том, что бы хранить слова-имена горячими и не давать им остыть совсем в теплохладных сердцах обывателей мира сего. А для этого поэт обречен пребывать всем существом своим в священном танце имен, хотя б этот танец и был сокрыт от любопытных и праздных глаз и ушей. Отсюда — постоянное состояние напряжения в жизни поэта и риск ранней, преждевременной смерти, ибо легко оступиться в бездну, стоять на краю которой — его призванье, ведь только священный ужас перед бездной непостижимости жизни способен быть источником вдохновенья. Обыватель не хочет стоять на краю, он обживает смерть, поэтому поэт для него изгой — нежелательный элемент энтропийно тлеющего мира. Поэт — пассионарий по призванию, а не по рождению. Как хранитель священных имен, поэт — жрец, свершающий ритуал; как изгой отвернувшегося от небес общества, поэт — жертва забвения. Как христианин — поэт смиренно склоняется к ногам Иисуса Христа, который есть единственный Первосвященник по чину Мелхиседека и единственный непорочный Агнец для заклания, взявший на себя грехи всего мира. После Креста поэт как жертва и жрец осмыслен постольку, поскольку он свободной волей и верой причащается Жертве Агнца и входит в Его священство, бесконечно умаляясь в своих глазах, подобно Иоанну Предтече, узревшего идущего к нему Иисуса. Это, конечно, максимальное определение, к которому можно только стремиться. Искусство постхристианских обществ, игнорирующее Голгофу, обречено на дурную бесконечность вечного возвращения к неискупленному миру, которого в сущности уже нет. Среди русских поэтов, если взять только имена Пушкина, Лермонтова, Блока, Есенина, Мандельштама, Пастернака, Ахматовой, Цветаевой, Бродского, Галича, Высоцкого, Башлачева — то не знаю как для кого, а для меня очевидна христоцентричность их творчества и судьбы.

8 Я волнуюсь травинкой в крещеной орде — Россия как «крещеная орд» — на редкость удачное выражение, вскрывающее некую существенную черту нашей страны. Вспомним слово Лескова о том, что «Россия была крещена, но не просвещена». Имея по матери польско-католические корни, а по отцу — тюркские, Евгений чрезвычайно остро ощущал эту двойственную природу России, которая до сих пор, по многим признакам, остается именно «крещеной ордой». И в самом деле, русский крещенный, но не просвещенный человек скорее найдет общий язык с азиатом, нежели с европейцем. И это ни хорошо, и ни плохо — это факт нашей истории, хорошо осмысленный в книгах Льва Гумилева. В этой связи вспоминаются так же любимые Евгением восточные поэмы Хлебникова, с которым его обьединяла любовь к путешествиям, к Востоку, бездомность и нищета.

9 Корень мой вырван... — проблема укоренения в земной реальности всегда была актуальна для Евгения, впрочем, как и для многих подлинных художников. В этом стихотворении, как и в некоторых других, выбор сделан в пользу дороги — «просекой в небо...»

10. татуировку рек — Россия как тело зэка... Эпический образ.

11 и двойник улыбнется с далеких небес — лично мне тема очень близкая. Уверен в том, что у каждого человека есть вечный прообраз в Боге, который здесь воплощается нашей судьбой настолько, насколько наша свободная к добру и злу воля соизволяет. В какой мере человек позволяет воплотиться в жизни своей своему прообразу — в такой мере определяется его посмертное бытие. Если вглядеться — становиться очевидным тот факт, что прежде того, что нам дан мир, в котором мы живем, — мы сами себе даны, как некое семя в землю, как некая загадка и задание. Спелый плод сам собой благодарно сходит в руку Садовника. Между семенем и плодом — феномен самосознания. Человек создан «по образу и подоби» Божию. По толкованию св. отцов: образ — вечная данность, подобие — задача во времени. Образ и подобие абсолютно тождественны только в Богочеловеке. В некоторых стихах можно видеть искрений порыв Евгения к небу. В «Четверостишиях возвращения» (см. ниже) он скажет уже так: «...скажи, что упали с небес золотые мосты, что мы остаемся, что мы от сомнений чисты...» Здесь виден некий отказ от порыва и смирение с бессилием. Без такого смирения двигаться вперед невозможно — таков парадокс христианского пути, по которому он шел как умел.

12 мох бессильно вцепился зачаточным корнем — вновь тема тщетности усилий укоренения в социуме — равнодушном, сонном и, все же, до боли родном.

13 и болезненно-нежно-зеленых — не хочется думать, что речь идет о поколении россиян начала XXI века...

14 что имели в виду вы, уйдя без меня? — тема обреченной, но стоической потерянности со всей силой прозвучит в «Четверостишиях возвращения». В этой связи вспоминаются слова Романо Гвардини из его прекрасной книги «Господь», — слова о том, что человек покинут в самых основах своего бытия. Не осознание ли этой покинутости является исходной ситуацией поэта и мыслителя, о единой миссии которых, как стражей «языка — дома бытия», говорит Хайдеггер? Не осознание ли этой покинутости является «стоянием в просвете бытия», о котором говорит Хайдеггер как о призвании человека?

15 Там коттеджи вдоль теплого моря стоят...Kак и в стихотворении «Цветы» (см. ниже), Евгению, как мне кажется, было дано заглянуть в тот мир, где он, может быть, находится ныне.

16 Заамвонная молитва — в конце Литургии, после причащения верующих, священник выходит из алтаря за амвон (предалтарное возвышение) к народу, от имени которого, повернувшись лицом к алтарю, обращается к Богу с молитвой о благословении: «Благословляя благословляющих Тебя, Господи, и освящая на Тебя уповающих, спаси людей Твоих и благослови принадлежащее Тебе, полноту Церкви Твоей сохрани, освяти любящих благолепие дома Твоего, Ты их прославь Божественною Твоею силою и не оставь нас, уповающих на Тебя. Мир миру Твоему даруй, Церквям Твоим, священникам и всем людям Твоим. Ибо всякое даяние благо и всякий дар совершенный — свыше, сходящий от Тебя, Отец светов. И Тебе славу, и благодарение, и поклонение возсылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь».

17 Надеется прозреть дворец несчастный — вероятно, имеется в виду человек, который по определению Евангелия есть «храм Духа Святого». В Библейской книге Премудрости Соломона можно прочесть следующие слова: «Бог создал человека для нетления как образ вечного Своего бытия». Отсюда следует, что человек как некое целое, превосходящее относительное деление на дух, душу и тело, есть уникальная форма (дом, храм, дворец, образ) для восприятия и упокоения Божества.

18 Врачу Г. — реальное лицо, бывшее, если не ошибаюсь, Главврачом диспансера, когда Евгений там находился.

19 ПИСЬМО ИЗ КОТЕЛЬНОЙ — Жене пришлось поработать еще и оператором газовой котельной, для чего пришлось окончить двухмесячные курсы. Приходилось и мне там бывать. Место чистое, но не очень веселое. И Женя за столом с вечными книжками и тетрадками в центре клубка железных шипящих змей. Еcли есть понятие «антиутопия», то стихотворение это, хотя бы отчасти, — антипослание на «Во весь голос» В.Маяковского и, в целом, на весь литературный оптимизм эпохи «развитого социализма».

20. говоря, как с живыми — живой — ср. «как живой с живыми говоря» В. Маяковского, которого Женя тем не менее защищал от нашей уничтожительной критики.

21 череп пробит — вспышка предвидиния своей гибели? Вообще, все стихотворение трагично. Приятие такого видения чрезвычайно болезненно, но позволяет стоять в просвете бытия и соблюдать язык как дар свыше.

22 трилобит — ископаемый гигантский моллюск со спирально закрученной раковиной.

23 акция гнейса — гнейс, если не изменяет память, — разновидность гранита — коренной породы материка, в отличие от пород осадочного происхождения.

24 А осенью вспыхнет как елка аллея... Одно из волшебных его стихотворений. Эффект плавного перетекания достигается благодаря такой форме стихотворения, где вторая и четвертая строка предыдущего четверостишия являются соответственно первой и третьей строками последующего.

25 ЦВЕТЫ — одно из самых волшебных и таинственных его стихотворений. Для меня в нем с наибольшей полнотой сказалась душа Жени Шешолина.

26 Яффа (греч. Иоппия) — портовый город на средиземноморском побережье Палестины. Согласно еврейскому преданию, был основан сыном Ноя Иафетом (отсюда название города) через 40 лет после Потопа, является древнейшим портовым городом на земле. Ныне Яффа — часть Тель-Авива.

27. а в небе холодные змеи реют — эпизод из Библии, когда во время перехода через пустыню израильтяне начали роптать против Бога и Он послал на них множество ядовитых змей, которые, в одной из живописных трактовок сюжета, падали на них с неба.(Числа 21:4-9)

28. «Или, или, лама сафахвани!» (в синодальном переводе — савахфани) — что значит: «Боже мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» — слова из 21-го Псалма Давида, которые были сказаны Иисусом на Кресте. (Матфей 27:46)

29 Рипсимэ (греч. — Рипсимия Армянская) — св. дева-мученица. В числе 36 других дев убита по приказу армянского царя Трдата в IV веке.

30 Нарекаци — великий армянский поэт, монах, (XI век?) написавший «Книгу скорбных песнопений», ставшую классикой армянской литературы. Один из самых любимых моих стихов и, кстати, у Жени — один из самых ранних.

31 чудо Гаваона Он повторит — Гаваон (евр. «город-холм») — город к северу от Иерусалима, выделенный колену Вениамина, считается городом священников. Чудо одно из двух: 1) Над Гаваоном по молитве Иисуса Навина Господь остановил солнце, когда израильтяне сражались против 5 аморрейских царей, чтобы народ Божий успел истребить врагов (Нав.10:12-14); 2) Во времена Давида на вершине Гаваона находилась скиния, сделанная еще в пустыне, с жертвенником всесожжения. Здесь царь Соломон, сын Давида, принес жертву и просил Бога во сне о ниспослании мудрости, которую и получил. (3 Цар.3:5)

32. Толику, Кобе, Гуржи — Толик, он же Анатолий Нестеров, наш общий старший друг, родом из Пицунды, где жила его мать. Если не ошибаюсь, летом 1984 года Толик, Женя и я гостили у нее в квартире, недалеко от берега моря. Жаль, конечно, что Женя не помянул меня в посвящении, но когда он писал этот прекрасный стих мы были в долгой ссоре, о причине которой писать здесь неуместно. Пребывая там в непрестанном питии местных вин, мы постоянно общались с Гуржи и Кобой — друзьями детства Анатолия. Колоритные весьма ребята. Пили-то пили, а вот Женя, как всегда, сумел приметить и пережить приметы места и времени. Это внимание к конкретике по сравнению, например, с моей «метафизикой» раскрывает ту его теплоту и человечность, которые по причине его социального изгойства мало кто видел со стороны.

33 Отец Златоуст — святой епископ-исповедник, один из великих каппадокийцев, отец Церкви Иоанн Златоуст был удален с Константинопольской кафедры за обличения распутства императорского двора и в 404 году сослан в г.Кукуз (Армения), где пробыл два года; оттуда его отправили в Питиунт — совр. Пицунда, но он скончался в пути, не доехав до нее. Обратим внимание, как, оказывается, часто Евгений обращается в своем творчестве к библейским и церковным сюжетам. Рискну здесь сказать (неожиданно для себя самого), что библейский миф (который А.Лосев считал абсолютным мифом), является контекстом всего его творчества в целом, а может быть и судьбы.

34 Гуляя в предгорьях недалеко от Пицунды мы видели целые поселки из «вилл» торговцев, вероятно, мандаринами и апельсинами на столичных рынках. Стайки полосатых поросят перебегали не раз нам путь. Их полосатость от диких пап, вероятно, вызвала у Жени в памяти полосатую шкуру витязя Шато Руставели.

35 эстонец, рожденный в Китае — это Коба, по национальности — эстонец, родился и впрямь в Китае. По комплекции и жовиальности напоминал Евгения Леонова в полтора раза больше ростом. Странный такой эстонец. Любил слушать в моем пьяном исполнении чтение «Персидских мотивов» Есенина, которое записал тогда же на диктофон. Щедро нас всех поил местным портвейном. Больше мне так пить уже не пришлось.

36 пьют эвкалипты чужой океан — чужой, потому что растут только в Австралии, т.е. — эндемики.

37 как тут — имеются ввиду ягоды тутовника или шелковицы. Я советовал Жене переделать это неловкое, как мне кажется, «тут как тут», но...

38 там, словно плач зурны, смеются вязью стены — как просто и точно сопряжены орнамент в музыке и архитектуре. Не литературовед я и не культуролог, а все же скажу, что из русских поэтов никто как Евгений не подошел в творчестве так близко с сердцу исламского мифа.

39 Колли — еще один пример ясновидения поэта — живое видение и проникновение в душу собаки. Здесь вновь всплывает образ овчарки Жэрри, о которой я упоминал выше.

40 Нецауалькойотль — как долго я недооценивал этот фантастически прекрасный стих! Как Женя проник в этот бесконечно от нас удаленный миф индейцев центральной Америки? В этом, порабощенном демонами обществе, — как одинок этот царь со своей тоской о вечной красоте! Кто подарил поэту это живое виденье? Ясновиденье... тайна! Искусство.

41 Змейка жизни — не хочу разбираться в чем тут дело, но это одно из его волшебных стихотворений!