|
на середине мира алфавит станция москва После каждого письма, под длинной чертой, а так же в скобках (курсивом) в тексте письма — даны примечания, составленные Артёмом Тасаловым. * №25 12 июня 1985 Вот сижу опять в своей котельной, ничего впереди не предвидится хорошего в материальном смысле, и надо бы смириться. …Вообще-то, более всего хочу поделиться стихами… (далее — некоторые из написанных в письме стихотворений) Весенняя прогулка *) О, дачников безмолвные упреки! — О, наши столь полярные пороки!... Перехожу деревню-недеревню; как в сказке, зацветают лжедеревья. Бесстыдный май. В осоке бродят соки. Болото — то же! — широка душа! — Поёт влюбленный, раздувая щеки, — о, песня молодого лягуша! Как пожелтела мыслимая башня!... Еще одно я лето разменял. Куда зовешь, так далеко и страшно, весенняя кукушка, не меня ль? Много нынче гуляю за городом один. Это меня успокаивает. Стихотворение, как мне кажется, передаёт часть меня этого времени. Псков окружён вторым городом — дач. Панегирист **) (мусаддас)
Камолу Исмаилу
Глазами разума смотрю вокруг себя, себе на страх: страшнее званья, чем поэт, в обоих не найти мирах! Поэт — как птица Хумаюн, — хоть рыщет с голоду в костях, в тени счастливого крыла проходит гордый падишах! В пустом кармане нищеты, в далеких, призрачных веках забыт мой мускус, мой талант, — ты слышишь? — он, духмян, запах! Смотри: вот славный Исфахан перед тобой во всей красе несет жемчужные дома, как роза в утренней росе; вот — ярким яблоком — базар, вот — в синих сотах — медресе: вино небес и соль земли... А вот и люди, — все, не все, но лишь лепешка промелькнет в каких-нибудь худых руках, — и зубы, зубы, зубы всех заблещут у тебя в глазах!.. Я вспоминаю не тебя, но аромат волос, что свят; и волосы расчешет ночь, — и звезды искр уже летят... Не ближе я к тебе в стихах ни на волос, как говорят... Перебираю дни свои, как волосы твои, подряд... Хоть волосок един в глазу открытом, — весь уж он в слезах, но смотрит глаз и ночью мой сон о любимых волосах! Открыта даль, могуч порыв, мала земля и мал поэт; в пустыне мертвой и скупой родник души искал поэт; лишь за горой сыпучих слов от зноя отдыхал поэт, и чудо взял из ничего, и ни за что отдал поэт! Приготовление к Суду — вот жизнь поэта, о Аллах! — и в мире праха у меня просыпался меж пальцев прах! Я переулок присмотрел, — мне тихий домик нужен лишь; судьба неверная моя, ты чистой свечкой догоришь, и полетит моя душа над ребусом садов и крыш, и будут медленные дни, и ты страницу отворишь, и, предвкушая сладость встреч, влажны глаза мои в мечтах, как сладок от стиха язык, — как будто сахар на устах! Все строки с рифмой на «ах» — вольные переводы бейтов Камола. Остальные — мои… Ещё вспомнил: 3 строфа — у Камола есть касыда, где 102 раза упоминается слово «волосы» в разных изощрениях… Далее: *** Где же эти перелески и куда ведет дорога Кто же эту деревушку равнодушно доказал Видишь чья-то тень шагнула да с родимого порога Солнце бьет загробным светом по еще живым глазам Такая бытовая мистика очень мне по вкусу. Ездил недавно на 2 дня к одному знакомому в Изборск. Там тихо. Видел руны у Труворова Креста. Далее: Пантум ***) На нищем кладбище под вечер Разбой святого соловья, И нечем крыть, хотя по плечи Уже во тьме судьба моя. Разбой святого соловья На нищем кладбище, но проще: Уже во тьме судьба моя, — Я буду двигаться наощупь. На нищем кладбище, но проще — В серьёзном городе — чудак… Я буду двигаться наощупь, Усыпан звёздами за так. В серьёзном городе — чудак, — И нечем крыть, хотя по плечи Усыпан звёздами за так На нищем кладбище, под вечер. Такая вот интересная малайская форма. Я тону в Стихах буквально.****) Неужели лихорадочность — от предчувствия — чего?... Тучи, кстати, сгущаются. Написать не могу.*****) Далее: Триолет Черёмуха обречена, Она в грехе греха не знает, Когда весенней, чем весна, Черёмуха обречена И, сна быстрее, облетает, И ягода горька, черна: Черёмуха обречена. Она в грехе греха не знает. Символизм въелся мне в сердце. Какой я порою высокопарный! Какие несоответствия! Где я?! С кем? О, мои бездонные безделушки. …Далее: Газель Как ландыши чисты вначале ты и я; Слова или цветы роняли — ты и я? Я находил во льду далёкую звезду, Когда одним огнём пылали — ты и я. Кого ещё зовём, не чудом ли вдвоём Под утро на глухом вокзале — ты и я? Далёкий небосклон, — как в воду смотрит он; На дне морском — не жемчуга ли — ты и я? Начертано за мглой рассветною иглой На вечной голубой скрижали — ты и я. Газели, конечно, лучше пишутся в известном состоянии. Далее: Хайку «Мяу!» — с помойки… Ухо отрезать что ли? Весенний вечер. Нашел заблудившегося прекрасного сиамского кота. Взял — Пино.******) Назвали — Герц. Хайку правильная (5-7-5), слоистая. Далее: Весенний вечер Рассеяны, забыты чары счастья, И мысли стройно сходятся к нулю; Никто мне взора вольного не застит, Но кажется, кого-то я люблю. Цветёт сирень спокойно и прекрасно Под беспризорным нежилым окном, И замер вечер как всегда — напрасно, И это слово высветилось в нём. Спокоен я. А говорят, что горе. Но год, как мартом, мной переболел. И синева глубокая, как море Во времена летучих каравелл. Такие вечера подорожали. Отдам талант, чтоб заглянуть сюда. Я где-то здесь. Дрожит над гаражами Совсем несовременная звезда. Как будто из смертельного пореза Течёт и отливается в слова И эта свалка ржавого железа, И эта непрестанная трава. Я обхожу спиральные лазейки И думаю, что доля нелегка — Стоять на узком, зыбком перешейке… А за спиной — простор материка. Моя судьба, не больно, — как подарки Перебираю каторжную цепь; Весна горит, как поцелуй хазарки, За городом — бушующая степь. Рассеяны, забыты чары счастья, И мысли стройно сходятся к нулю; Никто мне взора вольного не застит, Но кажется, кого-то я люблю.
Увы, никто стихи мои не читает. А вообще, мир сейчас так неспокоен, так дик, так хочет (даже если скрывает это от себя)
чего-нибудь настоящего, чтоб рукой можно было схватить. Дочь моя продана в варварство...
Вот, буду заканчивать. Это не всё, конечно, написанное за это время. Сейчас пишу венок сонетов. Немного завяз, но 9 (из 14 сонетов) — уже готовы. Пишите, звоните. Да хранит Вас Бог! Всегда Ваш Шелошик Ж. _______________________ *) Стихотворение вошло в Избранное-87 **) Это изумительное, на мой взгляд, стихотворение вошло в Северный Диван, который есть у меня в авторской редакции 1988 г. (далее — СД-88). В примечаниях к первому СД (1884 г.) Женя пишет: «Мусаддас — строфическая форма персидского стиха с рифмовкой: аааааа, ббббба, ввввва... Мусаддасы могли писаться на бейт другого автора, который, в таком случае, повторялся в конце каждого шестистишия, а рифмовка становилась такой: ааааАА, ббббАА, ввввАА...». Камол Худжанди — выдающийся поэт-суфий, писавший на фарси.Родом из Ходжента (Таджикистан). Жил в 14 веке. Умер в Тебризе. ***) Не знаю — почему Женя не включил это прекрасное стихотворение ни в Избранное-87, ни в Избранное-85… Зато, в Избранно-87 вошел ещё один Пантум «Не помню, где вдвоем с собой мы были», который он написал чуть позже. ****) Полагаю, что это письмо дает повод полагать, что на 1985 г. — год его тридцатилетия — приходится пик творчества поэта. Подтверждение этому выводу мы видим в дневнике самого поэта, который цитирует в своей статье М. Андреев: «1985: Итоговый год: разнотемье по всем направлениям. Пик». *****) Не могу сейчас сообразить — что он имел ввиду… Вероятно, это было ощущение некоего инфернального присутствия поблизости. ******) Пино — Игорь Паначёв. Наш общий друг. В настоящее время живёт в США. Служит протодьяконом Свято-Никольского патриаршего собора в Нью-Йорке. №26 7 июля 1985 …Очень хочу приехать сейчас, теперь — и не могу. Здесь мне невыносимо. Практически, я — один. Часто окружающие кажутся мне сумасшедшими. Я остро чувствую болезненную камерность, точнее — сектантство этого города; по-прежнему, однако, любимого. *) Пока я ещё в силах этому как-то внутренне сопротивляться, но всегда это длиться не может. Духовно же я как-то даже оправился… Очень много написал я в последнее время — неравноценных, к сожалению, стихов. За этот год — уже около 150. Закончил венок сонетов и т.д. Здесь хочу переслать одну изящную газельку. Назире на газель Хафиза На севере о ветреной весне и сна довольно, И той вон ивы у обрыва, что грустна, довольно. О Боже мой, не дай мне стать одним из ста фальшивых! Пусть будет чистая монета, пусть одна, — довольно! За сумму добрых дел коттедж на небесах даруют, А мне, бродяге-попрошайке, и вина довольно. У сточной речки, чтоб понять, как время протекает, Тебя увидеть, быстротечная волна, довольно. Базар. Не делится товар. Товарищи бушуют. Вам мало прибыли такой? А мне сполна довольно. Есть некто, дальше, чем звезда, — не обожгутся пальцы. Но мне того, что эта ночь освещена, довольно. Ты прав, Хафиз: корить судьбу всегда несправедливо, — Нам плавных слов и что б газель была вольна — довольно. Может быть, ты приедешь в конце июля? Привет Ирине. Всегда о вас помню. Живу, баюкая смешные надежды на свои скромные перемены в этой бренности. Пиши. Всегда с тобой. Женя Ш. (Далее — продолжение письма на отдельном листе плотной бумаге в форме круга. На одной стороне — продолжение письма, один сонет и одно восьмистишие, на другой — пророческое стихотворение «Письмо из Котла» «о потомки в заоблачной кроне…»***), написанное по периметру круга письма, сужаясь к центру. В центре надпись «Водоразбор. Городская больница. 25 июня 1985 г.») Здравствуй ещё раз! Где-то затерял письмо, долго не отправлял, потом нашел, теперь дописываю. Иссох я. Надвигается некое равнодушие. Так всегда: весна, начало лета что-то навевают, обнадёживают, и вот тонешь уже(!) в непролазном июле, и выхода быть уже ясно не может… Поехали ребята на Хвалынское море, в тёплые травы (!), а то я умру везде! Ну сколько мы живём на свете? Думаю, вам достаточно было бы денег на дорогу, а остальное я смог бы взять на себя! Ну??!! **) Стихи пришли, Тёма! Напиши!! Был в Резекне… Сестра всё дальше. Тону!!! Прощайте!!!!! 5 июля… Данте Сонет В рассчитанном так холодно кошмаре Вергилий реки обращает вспять, Но женщина — превыше, но понять Что может Беатриче Портинари? Но для неё все времена и твари Заключены бессмертье испытать Под острых губ печальную печать И в этих глаз пронзительном ударе. Но цифра однозначная порой Верней числа, где вслед за ней, забыты, Нули кружатся, пустотой пробиты. Итак, значков непримиримый бой, И эмигрант, чьи помыслы бездонны, И склеп над прахом безответной донны. *** Так мы дошли до самооправданий, До третьих полусогнутых колен. Когда орде и время по колено. И лень срывать последние кресты. Нет больше ран: одна большая рана, И больно так, что даже боли нет, И страшно не того, что происходит, Но то, что может так происходить. ****) ____________________________ *) Псков и ныне производит такое двойственное, парадоксальное впечатление. Как и Женя, я воспринимаю живую, мудрую ауру этого города отдельно от большинства людей, в нём живущих. Из своего опыта жизни здесь в течение 25 лет могу сказать, что интеллигентная, культурная прослойка здесь исчезающе мала, а каждая яркая, неординарная личность, как правило, обречена на одиночество. **) К сожалению, я так и не смог составить Жене достойную компанию для осуществления его грандиозных планов. Один раз было совсем собрались ехать в Крым, да в последний момент я не решился и он, грустный, поехал один. С некоторых пор я был очень тяжёл на подъем и вплоть до переезда в Псков и воцерковления в 1988 — страдал тяжелой формой астении. ***) Стихотворение вошло в Избранное-87 под названием «ПИСЬМО ИЗ КОТЕЛЬНОЙ». Здесь, ради экономии места, я его не привожу. ****) Стихотворение в составе цикла миниатюр «сухой букет» вошло в Избранное-87. №27 22 августа 1985 …Очень бы хотелось увидеться, поговорить или хотя бы помолчать. …Я никоим образом не могу вырваться — у меня никогда нет даже 10 рублей на дорогу (!) (цена плацкартного билета на поезд Псков — Москва в то время). Так в этот год я никуда и не вырвался. Это, конечно, очень для меня тяжело — как серпом по крыльям… Приезжай (те)! №28 23 октября 1985 …Давно не писал Вам… Едучи во Псков, я был решительно созерцателен (от вас — из Резекне — в сентябре) и мне было странно окунаться снова в жизнь этого оскоминного города. И вот, уже 2 месяца я, всё же, ввергнут Богом в какую-то новую жизнь, и я волнуюсь, куда-то бегаю, где-то живу, ещё лёгкий, ещё, как выяснилось, могу даже любить!.. Что будет дальше, к счастью, как всегда, не знаю. Конкретностей писать не хочу, но примите моё письмо как часть моей к вам любви. Итак, стихи!!! Это стихотворение вошло ещё в июле: *) *** Змею узорчатую розой замани! Сюжетов не счесть, но выбирает Низами. Загулял в семи своих дворцах, от удивления, кусая пальцы, шах. Скачет солончаками подслеповатый странник. Прячет буквы разноцветный семигранник. Соленый барашек на вертел наверчен. Луноликий царевич, как мальчик, доверчив. Таинственной изнанки сладкая расцветка. Вяжет глаза надломленная ветка. Как в саду, не вняв ничьим словам, надышался синей розой пахлаван! Тёма, может быть, у Зульфикарова есть подстрочники газелей Бедиля? Спроси, пожалуйста. Далее: Нецауалькойотль **) Я, Нецауалькойотль, великий царь, пью чоколатль в прохладном дворце... Долго ли пить чоколатль?... Я, Нецауалькойотль, плачу: все-то мои владенья длятся одно мгновенье! Что же я плачу, несчастный?!... Ослепительны песни мои, как солнце! Есть ли другое, вечное солнце? Жарко поют яркие цветы! Есть ли другая земля, без смерти? Горят ли там яркие цветы?... Как я могу удержаться?! Разноцветные цветы — под ногами!.. Что еще меня может утешить?!... Есть ли там яркие цветы?! Ах, зачем я ушел оттуда?!... Опьянел я от благоуханий! — в нетерпении цветы срываю, хочу, чтоб они не увяли!... ... Зачем я иду туда?! Пурпурные цветы под ногами!... Одни лишь цветы веселятся! Усладится ли тот, кто уходит? Горят ли там яркие цветы?! Одно мгновенье продлится радость!... Вот и допил я прекрасный чоколатль... Нет, не будет там больше печали!... Тёма, если нет подстрочников Бедиля, то должны быть, хотя бы, персидские тексты… а лучше — и то, и другое… Пожалуйста!.. Газели Бедиля, по-моему, выходили на фарси в Таджикской ССР. Далее: Латвийский сон Я рвал во сне цветы для желтого венка. Текла холодная молочная река. А счастье ждет, чей конь преодолеет страх. А берега — в языческих кострах. Алмазного холма сколь крут, сколь скользок склон... Копыта у коня разъехались... Поклон! ...Мне снится, что иду по улице-ханже, и снег летит в лицо, как мокрое драже. И мельница, сошедшая с ума, все мелет в море соль, — бесплатно и сама. У знакомых ничего нового. Когда к вам приеду, уж и совсем не знаю, — дай Бог к лету!.. А впрочем… посмотрим… а вы?.. Далее: Из Мирзы Галиба ***) Никого там, где хочу жить, пусть не будет! И кого-то поговорить — пусть не будет! Пусть не будет в доме ни стен, ни дверей, и нужды тот дом сторожить — пусть не будет! Пусть никто не сидит надо мной больным, а умру — никто слезы лить пусть не будет. Решил пока ограничиться этим листом. Буду ждать письмо, — начинаю ждать через 10 дней. Ж _________________ *) Это прекрасное стихотворение вошло в Избранное-87 под названием «Персидские миниатюры». **) Это гениальное стихотворение вошло в Избранное-87. Как долго я недооценивал этот фантастически прекрасный стих! Как Женя проник в этот бесконечно от нас удаленный миф индейцев центральной Америки? В этом, порабощенном демонами обществе, — как одинок этот царь со своей тоской о вечной красоте! Кто подарил поэту это живое виденье? Ясновиденье... тайна! Искусство. ***) Это пронзительное, пророческое стихотворение заключает скупую подборку переложений с персидского (всего 10 переложений), которые он включил не только в СД, но и в Избранное-87. В этой мини-газели Галиба явлено то преобладающее настроение духа, которое было свойственно Жене в последние годы жизни. Я определил бы его как ПРИЯТИЕ: судьбы, себя, смерти, — всего того, что ДАНО свыше. №29 10 сентября 1986 (Это письмо из Резекне состоит почти из одних шедевров творческого гения Евгения, с небольшими пояснениями. Привожу его здесь полностью) …Вот образцы моего личного восточного производства: ГАЗЕЛЬ В родимую степь жаркой зимой Иосиф вернулся.*) К отцовскому очагу, домой Иосиф вернулся. Пирамида власти... Золотой, без берега, Нил... К дому детства, от встречи немой, Иосиф вернулся! Юная дочь чистых небес, тысячи лет назад подведи брови тонкой сурьмой, — Иосиф вернулся! Из звездного колодца, в белоснежном плаще, бесценных перлов с полной сумой Иосиф вернулся! Ликуйте, братья мои! Заколите тельца! Завалите стол красной хурмой! Иосиф вернулся! Вечность рыдает во мне! Вернется блаженный час! Очи твои во сне! Боже мой! Иосиф вернулся! Далее: ГАЗЕЛЬ ИЗОЩРЕННАЯ НА РИФМУ С ПРИВРАТНИКОМ **) Этой жизни я совсем от любви не понимаю: жизнь такая, что зачем от любви не умираю?.. Только вспомню, — из груди рвется флейтою гортань, — ручейком бегу к реке, от любви пересыхаю. Оказалось: ничего я не знаю о любви, — только знаю, что не то от любви еще узнаю!.. Подкрепи меня вином, яблоками освежи, — я, как разоренный царь, от любви изнемогаю! В этой древней, золотой клетке, — словом, от любви, сладко снова повторять: «От любви!..» — как попугаю! Так на веру нет надежд, что в надежду веры нет... По меньшой из трех сестер от любви изнемогаю! **) С привратником — это когда редиф идёт первее рифмующихся слов. (примечание Е.Ш.) РУБАИ Те взгляды мои — рога изобилия — где? Та — знал я! — немыслимая идиллия — где? За тысячи непроходимых лет я заброшен… Та лилия, между тернами лилия — где? Далее: Мухаммас ***) на газель Артема ****)
А.Т.
Сердцу грудь-одиночка казалась темнее темниц... Все меняется в жизни, как в шахматной партии «блиц»; Покажите границу! — Не вижу я наших границ, Жизнь летит на меня, словно стая испуганных птиц, Золотая смола цвета солнца на хвое ресниц. В этот мир, умирающий, мертвый, бездонный, ничей, В темноту, где зарыты цветные обломки лучей, В безначальную смерть, в череду беспробудных ночей Раскрываются веки — живая обложка очей, Бесконечная жизнь начинается с этих страниц. Начинается стихотворение — сдвиг бытия,— Отворяется в слове изменчивый лик бытия: Растворением слова кончается миг бытия, Сотворением слов начинается крик бытия, Повторением слов забавляется эхо гробниц. Беззаветно на зов палача отвечает дитя, И на хохот вокруг, хохоча, отвечает дитя, Трепетанью травы, трепеща, отвечает дитя, Лепетанью листвы, лепеча, отвечает дитя, Научились молчать безнадежные души убийц. Все сейчас происходит, коль сердце с душою не врут, Так в глазах у кого-то кровавые волны встают; Говорю я: две эры проходит ли, пара минут, Забывая отчизну, рабы на галерах поют, Расцветают под плетью цветы изувеченных лиц. Это мир повторяет святую ошибку Отца, Это роза зарделась, услышав коленца певца, И раскрыла, забыв о шипах, лепестки до конца, И поют соловьи, обезумев от розы лица, Разрывают шипы красотой очарованных птиц. То ли роз лепестки, то ли платья униженных жриц, То ли роз лепестки, то ли крылья умолкших певиц, То ли роз лепестки, то ли теплые перья синиц, То ли роз лепестки, то ли перья разорванных птиц Осыпают, кружась, утоленные стрелы ресниц. Над забытой деревней огромная туча прошла, Над забитой деревней звезда золотая взошла, Засияла, как ясли, холодного неба зола, Беззащитный ребенок уснул на обочине зла, И седые волхвы перед ним опускаются ниц. И пока большинство прямо с неба срывало куски, Недоумок Шелошик с похмелья попался в пески, Но ему, недоумку, больнее другие тиски: Недоумок Артем проживает в темнице тоски, Я глаголю ему в синем свете духовных зарниц! 8-9 сентября 1986 г. Тёма, это на день рождения, хоть и с опозданием… Люблю!! Далее: ИЗ ГАЛИБА. ГАЗЕЛЬ *****) Пока любим людьми мой опьяняющий диван станет, вино старинным без моих непьющих прихожан станет! Меня не станет, и моей звезды настанет апогей: известно о моих словах на сто известных стран станет! Почтят чернильницу мою живой газельей железой, — тогда от мускуса и черновик благоухан станет! И станет вызывать соблазн и буква каждая моя; гордиться ею станет шейх, мечтать о ней брахман станет! Но будет! что я говорю!? Коль будет продолжаться так, огонь мою тетрадь чернить, листать, и яр, и рьян, станет! Уставится незрячий глаз в пустое зеркало мое, и грубо кудри поправлять поэзии — профан станет. И мысль-красавица уйдет из города моей души, — и разгребать руками пустословия бурьян станет. И станет ворон полевой крылами хлопать песне в такт и подпевать на пьянке тем, кто духом нищ и рван, станет. О сердце бедное, пляши в кругу мелодии своей, что стонами души, что скоро воспарит из ран, станет! Затмится свет, зажжется тьма, огонь допьет мою свечу, надломится крыло, и тишиною ураган станет. И будет занавес открыт, и обнажатся жизни всех, и сном разъединенность христиан и мусульман станет. Осядет, будто пыль, воображаемое бытие, и солнечной волной в груди единства океан станет. У Галиба подвал вина под каждым словом утаен, и, кто пришел, прочтет его диван, — и каждый пьян станет! Далее: ИЗ СААДИ. ГАЗЕЛЬ ******) Влюбилось сердце, — от него с тех пор житья не вижу я... Где нет любви? — Где те счастливые края? — Не вижу я. Единый миг, любимая, я в жизни не провел с тобой!.. Кому вдохну я душу, о, мои друзья?! — Не вижу я. То тайна у меня в груди слезой висит, кровоточит; Ту тайну тяжело нести, но где друзья, не вижу я!.. Не вижу исцеления от боли, боль в глазах тая; От жажды — боль, — целительного пития не вижу я. Блажен безумный средь людей, но тех блаженных, хоть убей, С тех пор как познаю себя, нигде жилья не вижу я. Ты видишь, до чего дошел, при всех бесстыдно слезы лья? — Мои глаза полны слезами по края. Не вижу я. О, Саади, душа моя! — Молчи теперь, открылась дверь, Пришла любимая, смотри, — она — твоя!.. — Не вижу я. Диван свой сильно реставрировал: убрал более 50% и примерно столько же нового ввёл. Вообще накопилось приличная масса, некуда девать вирши. Скумбрия в томате. …Ещё одного латыша переводил, а так же Камоладдина, Джамалладина, Низари, ещё Хафиза, ещё и ещё Галиба, Бинои, Икбала, Низами… Жаль места не хватило! (в письме) Далее: ИЗ ХАФИЗА. ГАЗЕЛЬ *******) Лепестки розы гиацинтами заслони! — То есть, лицо отверни! То есть весь мир смахни! Росинки пота рассыпь с лица и весь цветник, как чаши наших глаз, живой водой опьяни! Хоть как-нибудь сонные нарциссы глаз раскрой! — Ревнивые вокруг нарциссов глаза сомкни! Если не можешь не убивать влюбленных, что ж: вино раздели с другими, а нас упрекни! Шипящие пузырьки в чаше вина, — смотри! Прочность этого мира с пузырями сравни! Раз начали осыпаться дни розы, мы пьем по кругу розовое вино, — к нам заверни! Запах фиалок вдохни, кудри милой возьми, на алый тюльпан взгляни, пить поскорей начни! Молитвою о встрече умоляет Хафиз: молитву брошенных душ, Боже, не оттолкни! ИЗ ГАЛИБА. ГАЗЕЛЬ ********) Как можно по взгляду твоему томиться, — взгляни! — Я — как слеза, повисшая на реснице, — взгляни! Ты так сторонилась моей беспокойной любви... Ну, вот: покоюсь теперь в этой гробнице: взгляни! Я научился думать, что ты не видишь меня! Чего стоило этому научиться! — взгляни! Из зерна — куст, где Хума вьет гнездо; вот и силки, — Это я сыпал зерно в ожидании птицы, — взгляни! Светлая, ты не смотрела тоске прямо в глаза; в моих глазах тоска по свету таится: взгляни! ИЗ ГАЛИБА. ГАЗЕЛЬ 9) На печальной чужбине я — вдвойне один, как в зеркале, — что и в родной стране — один. Все мы — горсть праха, рассыпанная вокруг... Боже, скажи, каждый — в какой цене — один?! Ты — зеркало бытия, Галиб, и ты — нем... Ты снова себя узнал, как во сне, один. ИЗ ГАЛИБА. КИТЭ 10) Никого там, где хочу жить, пусть не будет! И кого-то поговорить — пусть не будет! Пусть не будет в доме ни стен, ни дверей, и нужды тот дом сторожить — пусть не будет! Пусть никто не сидит надо мной больным, а умру — никто слезы лить пусть не будет. Тёма, стихи твои очень понравились — почти все и понравились — все. Подробно можно когда-нибудь поговорить, хотя как-то неудобно о лебединой (ведь?) песне 11) … Лебедь ты наш многосмертный! Книга Зульфикарова — замечательная (есть, по-моему, и лишнее). Привет Ходже (Т. Зульфикарову) из промокшего-сонного-темного-кленового-старПскова! Далее: (Ну, это — лирика…) *** Мы ничего не понимаем, 12) но мы предчувствуем во сне... Проснуться бы зеленым маем зеленой шишкой на сосне в глухом лесу. Иль безымянным притоком северной реки, — бежать навстречу по медвяным полянам: травы, ручейки. Проснуться соловьем на стройке заброшенной, — в своих кустах, со вкусом солнечной настойки, со сладким зудом на устах. Вон там береза, — что за слово?! — стоит, как будто человек, не помня века золотого, под дождичком слепым, в четверг. И нежный августовский вечер с далеким звоном в голове, и растворяется кузнечик в захолонувшейся траве. И осень налетит Мамаем, и все расскажет о весне... Мы ничего не понимаем, но мы предчувствуем во сне. ***
«...Но в короне из литого серебра...»
(Гумилев) Н.Р. 13) На тебя, как будто на море смотреть, — темно-синим синим пламенем гореть; и для радости в тебе предела нет, и тоска, как недоступный самоцвет. Иль играет в перевивы тленных тел эта женщина, чей образ пенно-бел? — Самоцветами глаза ее полны, и две вечности, как вышла из волны! Что-то улицу я плохо узнаю: не на шутку кто-то крыши покосил; за прогулку равнодушную мою ты в седьмом уже проехала такси... И у брошенных, придуманных палат наливается душа моя свинцом вдоль аллеи полуженщин-полульвят с одинаковым загадочным лицом. Вот и небу больше нечем угрожать; эти звезды не мигают, но дрожат; в этот миг и ты поднимешь где-то взор; это — тайный наш, единственный узор. Не хватает неразменного гроша... Да удачи не бывает боевой!.. Где ты, девочка-невинная душа? Где ты женщина с кошачьей головой?? Куст сирени, — как с созвездия Тельца! — и тебя в тени бесплотного куста я целую без начала и конца в ослепительно-бубновые уста. *** далеко на севере в глухой провинции на улице Крупской глубокой осенью над домом в котором жить невозможно самый красивый клён Ну, это Псков, конечно… А вот и Питер: ВОСПОМИНАНИЕ О ЛЕНИНГРАДЕ 14) Тот темный дом, нетронутый войной, я вижу, как за рамою двойной. И медный конь, так благородно ржавый, и объясненья первые с державой. И цветники парадных незабытые, и ангелы взмывают недобитые. И синей паутинкой рвется след моих болгарских сладких сигарет. И некий счастливый юг: ТАМ 15) Небо в недалеких звездах, слепомудрое зерно, розовый от ласки воздух и воздушно вино. И в соленой, чистой пене, и не помня обо мне, ты осталась по колени в набегающей волне. Ты не мучаешь грехами, ты железом не коришь, ты певучими стихами о погоде говоришь. Голову ломать не надо, — не узнаешь ничего; яблоки несет из сада нам Геракл, — для чего? Там в пустыне раскаленной не страдают от идей, и обидой распаленный зла не держит иудей. Ярче — радость, слаще — горе, время вспять идет пешком, лодка солнечное море рассекает гребешком. Между Сциллой и Харибдой по лазурному руну, между правдою и кривдой в затонувшую страну. Пусть Ирена (Привет ей!) по приезду в Псков не забирает пока твой альбом (не подарен?)16). Скоро очень приедет Мирославик, хотелось бы почитать вместе и (не подарок?) что-нибудь для себя перепечатать, и не всё еще глубоко прочитано. (конец письма) _______________________________ *) Эта прекрасная газель вошла в Избранное-87 без первого и пятого бейта. Сюжет обращен к библейской истории патриарха Иосифа — одиннадцатого сына Иакова. Драматическая история судьбы Иосифа, которому суждено было стать Наместником Египта, изложена в книге Бытие, главы 30-50. **) Эта прекрасная газель вошла в Избранное-87, поменяв местами первый и третий бейты. ***) В примечаниях к первому СД Женя пишет: «Мухаммас — строфическая форма персидского стиха, с рифмовкой ааааа, бббба, …хххха. Мухаммасы могли писаться на газель другого автора, бейты которой последовательно увенчивали каждое пятистишие». Таким образом, из последних бейтов каждой строфы можно составить мою исходную газель, которая очень нравилась Жене. ****) Этот мухаммас Женя не включил ни в Избранное-87, ни в СД., т.к. справедливо не счёл его достаточно совершенным для своего Избранного. Но именно поэтому я и привожу его здесь, не смотря на большой объём: может статься — он больше нигде не сохранился. Тем более, что это единственный мухаммас, который известен мне у Жени. И, наконец, мне просто очень дорого это свидетельство нашего творческого единения в одном стихотворении. *****) Эта изумительная газель, которой я бы открыл сборник всех переводов Евгения, вошла в СД и, на мой взгляд, является недосягаемой вершиной конгениального источнику поэтического перевода не только великого поэта-мистика мирзы Галиба, но и вообще — всех известных мне не переводов даже, а переложений великих мусульманских поэтов-суфиев на русский язык. Большая часть таких переложений даже близко не стоит к творчеству Евгения Шешолина по глубине проникновения как в мистическое содержание текстов источника, так и в мастерство владения персидской формой стиха. ******) С удивлением обнаружил, что этой замечательной газели нет ни в Избранном-87, ни в СД… *******) Эта изумительная газель вошла в Избранное-87 с переработанным пятым бейтом: «Пелена на очах, — взгляни! — как пена вина! Законы этой слепой жизни с пеной сравни!» ********) Вошла в избранное-87 с переработанным четвёртым бейтом: «Взошли семена кустами для гнезд; где же Хума? Мои силки, мои семена для птицы, — взгляни!» 9) Вошла в Избранное-87 10) «стихотворение из урдуязычной части творчества Мирзы Галиба» — примечание Е.Ш. Характерно, что именно это стихотворение заключает скупую подборку переложений в Избранном-87. Китэ — короткое стихотворение с рифмовкой: ба, ва, га... 11) Речь идёт о стихотворениях из книги «Воздух», которыми я тогда собирался завершить своё поэтическое творчество. 12) Вошло в Избраннное-87. 13) Вошло в Избранное-87 без посвящения. 14) Вошло в Избранное-87. 15) Вошло в Избранное-87. 16) Имеется ввиду моя рукописная книга «Воздух», которую я передал Жене на время для чтения. №30 23 сентября 1986
Пишу оттого, что тон моего письма к тебе на полях не соответствует, увы, действительности…
Просто я был в некоторой эйфории от твоих стихов, от книги Зульфикарова… Всё гораздо хуже (м. быть, лучше?).
Невыносимо трудно ходить по этим чёртовым («ещё темнее тень Люциферова крыла») улицам.
Ладно бы, да хочется ещё пожить, написать (таков я), помудреть, наконец. Может быть, и мудрею, да путь этот —
увы мне! — часто и часто представляется чужим. Холодно мне — физически и всяко. Ты уж прости, что плачусь,
но как-то хочу, ведь ты поймёшь, а не пожалеешь. Вот: Шелошик (всё видит, чувствует — а главное — свою
недостаточность — то есть даже способность видеть лишнее, — то бишь, страх. Гнёт. Смеяться могу,
но боюсь, что не смогу) и мир — нелепый, безжалостный (а ведь прекрасный!) — в виде Пскова.
В общем, если я в ближайшее время не осяду, что-нибудь может во мне сдвинуться — на этот раз — внутренне. (Казалось бы — что, собственно, такого? Но я часто просто не знаю, куда — чисто материально — двигаться, а быть на месте мне негде.) Не хочу ни гипертрофировать всё это, ни преуменьшать. Тёмные силы кружат ещё — и совсем, разув глаза, низко, близко, — так что, письмо, может быть, и оправданно. *) Очень бы хотел увидеться — просто так. …я хочу выучить фарси, переводить Галиба, Бедиля, курить, писать, писать… Посылаю стихотворение своё: **) *** Сентябрьский одиноко-вспыхнувший клен в моей душе отразился воплем что это я осыпаюсь совсем один так прекрасно зачем срывающийся мой немой голос корнем уходит в жизнь каждая трепещущая ветвь жизни моей горит Эссе твоё любопытно индо-христианским синтезом, но, всё равно «философ — остывший мудрец» ***) — схема, схема. Стихи, конечно, богаче, глубиннее. Мне всё так же кажется, что творчество (особенно словесное — и — особенно — лирика!) путь в другой, ещё и всегда неизвестный мир (за глазами человека) и бесплодность его только прекрасна, так как каждый плод чреват. Но и это — схема. Прости за дурацкое письмо. Надеюсь, что мы встретимся — скоро, и что нас не повезут на креслах-качалках навстречу друг другу. Привет многоуважаемой Ирине! ____________________ *) Это одно из самых грустных писем Жени. Вспоминаю, как, примерно, в эти же годы, Женя мне рассказал такой случай: после очередной бессонной ночи, проведенной им где-то в компании, он под утро шел по улице вдоль Летнего Сада к мосту через р. Пскову в свой маленький домик, где он жил последние годы. И вдруг на ветвях одной из яблонь сада Дома Пионеров, справа от себя, за оградой, увидел некое чёрное существо в образе, как он сказал, чёрта, которое призывно махало ему рукой, зовя к себя. Женя поднял голову и огляделся. На крышах близлежащих домов сидели группы подобных существ и жгли костры. Женя не испугался, но, конечно, был поражён. Можно списать этот случай на больное воображение поэта, но я, например, убежден в том, что он спонтанно вышел на астральный уровень восприятия мира и увидел именно то, что там было. Подобные случаи не редкость в опыте творческих людей. Вспоминаю сразу свидетельства Гарсиа Лорки и Марины Цветаевой. Во всяком случае, это тревожный знак для того, кто видит подобное. **) Вошло в Избранное-87. Странно и приятно видеть в этом стихотворении точку пересечения наших с Женей, столь разных, стилей: полное ощущение, что это стихотворение могло быть написано мной. Какой-то кровеносный сосуд был у нас общий. ***) Неточная цитата из притчи Тимура Зульфикарова, где говориться о том, что: «мудрец — это остывший поэт, а пророк — разгневанный мудрец». №31 19 ноября 1986 Здравствуйте, Тёма, Ира! Пишет вам многонесчастный Шелошик. Тёма, очень тебе благодарен за Цюй Юаня, — хорошая книга — новый друг. Жизнь моя полна всяческих житейских недоразумений, и мне даже радостно, что есть близкие мне (верю) люди, совершенно их не касающиеся. Потому и не буду об этих своих мелочах, в общем-то. …Тёма, Ира! Имею — простите — просьбу! Я отослал свои переводы (около 50) Г. Ю. Алиеву. Он что-то долго молчит. Боюсь, не дошло. № телефона в «справочнике союза писателей» его — неверный (очень старый). Позвоните ему, пожалуйста, и спросите, получил ли он из Пскова — от меня — заказное письмо; привет ему от меня. Сделайте, пожалуйста! Его адрес: Ленинский проспект, д.92 кв.150; Алиев Газанфар Юсуфович. *) Пара моих переводов из Галиба: (стих силлабический; читать нараспев) (все нижеследующие переводы мне известны только по этому письму) В картине мирозданья на чью прихоть ропщет всё и вся века? Бумажные одежды на жалобщиков надела чья рука? Воистину, бездонна ночного одиночества глубина!... Дождаться зари — пробить русло, — и хлынет молочная река! Мучительная вспышка страсти в сердце неудержима, легка; Вырывается дыханье, как лезвие из груди клинка! Раскинул разум слуха сеть, но хоть она широка, хоть верна, Сказанного смысл уловить труднее, чем поймать птицу-Анка! Ты в плену, Галиб! — Это огонь желаний сжигает тебя! — Любое кольцо в цепях на ногах — опалённого волоска! Далее: *** Приди! Небосвод мы с тобой развернём, Мы кубком вина рок с судьбой развернём! От мерзостей мира глаза отвернём, Схитрим и ковёр пред собой развернём. Мы двери закроем, мы сядем вдвоём, Мы стража порядка домой развернём. Угрозы визиря мы перенесём, От шаха придёт вестовой — развернём. Кaлим позовёт — никуда не пойдём, Нагрянет Халил пресвятой — развернём! Мы розовой влагой дорожку польём, Мы с розами пир под луной развернём. Мы звёздам смущённые очи сомкнём, — Любовь без стыда мы с тобой развернём. Задержим вдох утра мы страстным огнём И в небо безжалостный зной развернём. Проснувшихся мы в заблужденье введём, Стада с пастухом на покой развернём. Ломающих розы угрозой любой От сада с корзиной пустой развернём. И пташек, взлетевших рассветной порой, По гнёздам от скорби дневной развернём. Не верится Галибу что-то в любовь. Приди! Небосвод мы с тобой развернём. Далее: *** Мной, как игрушкой, злой рок играл всю жизнь… Всю жизнь я на счастье уповал, всю жизнь!... Я, — нищий в богатстве! — всю жизнь мечтал. Никто не обещал, а я ждал всю жизнь. Далее: *** Хоть кроху раздобыть сокровищ красоты твоей стараюсь, Как будто муравей гумно зерна решился захватить. Часто вас вспоминаю и люблю. Надеюсь увидеться в будущем году. До свидания. Ваш Шелошик. * Если будете мне писать, то: 180000, центральный почтамт, до востребования, мне (Петровичу) ________________________ *) Алиев Газанфар Юсуфович — литературовед, переводчик с персидского. Его построчными переводами, помещенными в одной из книг вместе с исходным персидским текстом Женя воспользовался для многих своих переводов с фарси и урду. Эту книгу я держал в руках в домике у Жени. К сожалению, сейчас я обнаружил в Интернете только одну ссылку на этого интересного автора на сайте . Точнее, на его книгу: «Темы и сюжеты Низами в литературах народов Востока» / Г. Ю. Алиев, 332 с. 22 см, М. Наука 1985. Далее, я привожу свой ответ Жене по этому автору. Вероятно, тем, кто будет изучать творчество Евгения Шешолина, предстоит более подробно исследовать тексты книг Г.Ю. Алиева с тем, что бы установить с каких подстрочников Женя делал свои переложения. Письмо Артёма Тасалова в ответ на вышестоящее письмо Евгения. *) 2 декабря 1986 …Просьбу твою выполнил, и как ты не звонишь, то вот — сообщаю: Адресат твой умер. Скоропостижно скончался 2 года назад в Баку. Поэтому и не отвечал. А у вдовы рука не поднималась писать об этом. После смерти его вышли ещё две книги, вот ты и думал, что жив он. Печальная история. Прими мои соболезнования, т.к. насколько я мог понять, это был хороший и талантливый человек, который любил помогать людям, и для тебя мог бы быть очень полезен. Говорил я с его вдовой часа полтора, так же и в гости зван был, т.к. она женщина сейчас одинокая и поговорить ей не с кем. Так что если есть у тебя интерес — могли бы сходить… __________________________ *) привожу это письмо имея виду важность личности и творчества Г.Ю. Алиева для анализа переложений Е. Шешолина с фарси и урду. В дополнение укажу, что вдова Алиева высказала свою уверенность в том, что муж её умер не своей смертью. Ещё одно письмо Артёма Тасалова от 11 января 1987. Это письмо я решил здесь поместить, т.к. в нем я успел дать высокую оценку переложениям друга с персидского и его оригинальному творчеству в персидских формах стиха. Этой оценки я придерживаюсь и теперь. …Я рад тому, что, возможно, смогу тебя обрадовать, посылая тебе книжку о твоём любимом Галибе. *) …Листая книгу о Галибе, вздохнул я о том, что нету в ней твоих переводов. Увы! Попробуй, Женя, списаться с автором книги (если она тебе понравится) — может он сможет заменить тебе Алиева, хотя бы отчасти. Перелистал вчера твой Северный Диван, но дальше касыды, которую я очень люблю (оказывается!), углубиться не смог, ибо стало мне очень и очень грустно. Ради Бога, не оставляй это дело, Женя, ибо поистине — это невиданный раньше сплав Персии и России, который чреват благоприобретённым богатством новой духовной Индии. Мне представляется, что присущий тебе готический дух христианской Европы избавит твои газели и касыды от избыточной сласти чувственных эпитетов и метафор Востока и в то же время — приоткроет именно восточный колорит русского языка и русской души. Это отчасти сделал Тимур с той разницей, что он прошёл мимо прекрасной и вечной формы восточного стихосложения: касыды, газели и многих других, тебе хорошо известных. И если тебе удастся разбудить этих спящих красавиц, да ещё одеть их в русские сарафаны и телогрейки, то ты будешь единственным в своём роде поэтом, воплотившим этот неповторимый сплав. **) _____________________ *) Речь идёт о книге Пригариной «Мирза Галиб». **) На самом деле — Женя уже вполне БЫЛ таким единственным в своём роде поэтом… №32 4 февраля 1987 …Спасибо за книги о Галибе. У меня уже собралась подборка о нём: книга персидских и урду-текстов с подстрочниками Г.Ю.А. (Царство Небесное!), сборник статей о нём (индо-пакистано-совдеповский), и теперь — Пригарина. Я с ней уже сталкивался не раз; несколько её статей имею в разных сборниках по перс. и урду-поэзии. Кажется, она умна, но суховата. Как переводчицу — не ценю. Однако, было бы для меня небезынтересно предложить ей свои переводы. Но адреса её у меня нет. Может быть, её знает Т.З. (Зульфикаров)? *) Если будешь заходить в «академкнигу», то смотри, пожалуйста, для меня не только персов (а у них, кроме индийского стиля, — Галиб, Бедиль, Саиб, Файзи, Урфи, Калим и др., — меня очень интересует Хафиз и его окружение, — Хаджу Кирмани, Камол Худжанди, Салман Саведжи, Ахведи Мераги, Факих, Вали, — а так же, великие суфии: Руми, Санаи, Аттар), но и китайцев (ещё раз спасибо за Цюй Юаня), к которым очень в последнее время льну. Ещё и японцев, — через них для меня лежала дорога в Китай. Если будет III выпуск ежегодника «Восток-Запад» и будет того достоин, — возьми обязательно. …Очень лестные прочёл твои слова о своих восточных формах. Но касыда… Если ты о «касыде возвращения» (АААА), то она вовсе не касыда, больше так не называется и значительно переделана.**) …Вот пара странных примеров переложений из Ли Бо с хорошего подстрочника по авторитетным рекомендациям: (I — очень известное) Думы в тихую ночь Просыпаюсь, смотрю: лунный свет под окном… Или это — снег, — на полу, в доме моём?.. Голову вверх, — и луна смотрит в мой дом. Голову вниз, — дума о крае родном. Мелодия чистой воды В чистой воде светла луна, — себе под стать. На южном пруду кувшинок хочу нарвать. Лотос — цветок… Баловень! — хочет сказать… Гребца сумел смертной тоской объять. А вот о любви, так сказать… (лично моё!) Кто по дрова, а я — в сосновый лес; ***) найдется заповедная опушка, — и жизнь моя, как спящая царевна, очнется, вспомнит все вперед, и зарыдает русская кукушка, и хлынет на меня такая даль, как будто стоит сделать шаг, и ты окликнешь... *** Кто в лесу так знакомо молчит? Кто чужими глазами кричит? Вот застыть бы, листвой порасти, Полюбить безраздельно… Прости! Но я вспомнил, что ты — из огня И кусты обнимают меня. Из Басё *** О, Мацусима! О!.. О, Мацусима, о! Мацусима… О! Мацусима — по общеяпонскому мнению — красивейшая местность. *** Соловей помёт уронил на лепёшку. Край галереи. *** Один, без зонта Промокаю под дождём? Ну и отлично! *** Эта дорога… Ни одного путника. Сумерки. Осень. На этом заканчиваю вместе с листом. …Всегда твой Шелошик ________________________ *) Тимур Зульфикаров вскоре передал для Жени адрес отдела литературы института востоковедения АН СССР, где работала Пригарина. Как дальше развивалась эта тема у Жени, не помню. **) В Избранном-87, которое размещено на сайте «Лавка Языков» я дал как исходный вариант этого прекрасного произведения, так и исправленный. ***) Вошло в Избранное-87. №33 5 марта 1987 …По поводу «Майи» …Теперь в составе «чужаков» почти не будет (кроме Ожиганова, *) которого мы любим и «протежируем», — все его забыли, он где-то, безвестно, в Самаре, и очень талантлив). Будут Богомолец, Славик, я, Нейник (возможно, если нас устроит качество), Сергей Рязанцев (у него очень неплохие юмористические прозики и несколько таких же стихов «а ля С. Черный»). Не будет (к моему, в общем-то, облегчению, при всём уважении) и «тёмного» Соколова, хотя, возможно, войдут несколько его переводов сонетов Шекспира. Судя по тому, как я представляю, это будет вполне зрелое явление, равного которому не вижу ни в Питере, ни за кордоном, не говоря уж об официозе. (Не знаю про Москву.) …Посылаю тебе 3 своих перевода из Галиба: 1й и 2й — силлабическим стихом; 3й — классическим 8 ст. ямбом с перебоем в смысле цезуры в I мисра предпоследнего бейта. 1й — «поэмка» — месневи. **) Будь непридирчив и внимателен! (Из-за большой величины «поэмки» — может быть ограничиться только его названием? Однако, если в издаваемом сборнике стихотворений Евгения этот текст не предусмотрен — есть смысл его привести здесь, т.к. это — выдающееся произведение.) ТУЧА РАССЫПАЮЩАЯ ПЕРЛЫ В глубинах своей души Бога взрасти, взлелей, — и Он дарует дар проницать душе твоей. Из тысяч уст летит хвала вновь и вновь к Нему, — мысли многих переполняет любовь к Нему! Видишь: и вправду раб очарованьем горит и кумира, как безумец, из камня творит. Но знай: поклоняясь истукану, верит он, что всеобщий Создатель в том камне заключен. А этот, огнепоклонник, чей взор замутнен, кто осадком из чаши ужаса опьянен, надежды сердца обратил к солнцу потому, что лик друга в том оконце видится ему. Другие, смятенные, в степях и городах рыщут повсюду с именем Его на устах. Своему обычаю одному следуют; в Иездана верят и путем к нему следуют. Но все взорам открывается итог один: у Бога много служителей, а Бог — один. Зеркалом Истины должен быть мир наречен, — вечный Лик на его просторах запечатлен! В каждой мельчайшей частице его строенья явлены знаменья единого творенья. Придет день, — и все люди толпой соберутся, и в покинутые тела души вернутся. Тогда, о Боже! прости своего раба! — оглянись: ведь так бесплодна моя судьба! Не смогут плечи весов тяжесть грехов нести! Грехи мои — без разбору все — отпусти! Разбором грехов Ты умножишь мою беду, — лучше взвесь тяжесть жизни, под которой иду! Свободным Ты дал в оправданье вольную речь, а моей жизни ключ может лишь горечью жечь! Не спрашивай о моем горе, — Ты знал о нем, — разворачивал свиток бед моих день за днем... Что ж, если таков сужден конец, то в конце концов, если нужно держать ответ мне за тьму грехов, Ты силу мне высказать все прямо сейчас дай! — но обещанье прощенья за этот рассказ Ты — дай! Не ищи моих оправданий, — истерзан я, — тяжело мне и будет грубой правда моя. Сердце заливается кровью — скрывать зачем? Что на душе — Ты и так знаешь — молчать зачем? Значит, Ты знаешь, что не был кафиром я, не кланялась огню и солнцу душа моя, что я не воровал, разбойником не бывал, по наущению Ахримана не убивал. Лишь вино, — от него в искрах могила моя! — окрыляло, как в последний полет — муравья. Утолить тоску свою мог я только вином... Чем еще, Боже, пекшейся о рабе своем?! За вино, музыкантов, аромат по садам — пусть платит Джамшид, или Парвиз, или Бахрам! — от вина их лица жарче костров пылали!.. И косые взгляды клеветников — пылали!.. А мне — чем платить? — я от страсти к вину горел, руку тянул за подачкой, от стыда чернел. Ни винного погребка, ни сада, ни дворца, ни преданного друга, ни дастанов чтеца!.. И не мне плясали красавицы на пиру, и не в мою честь музыканты вели игру, но гнала меня за вином по ночам без сна любовь к моей возлюбленной, хмельнее вина!.. А утром жаждали пьянящей крови моей виноторговцы с безнадежной правдой своей! Если кончилось время речей — что говорить!... Если пересох жизни ручей — что говорить!.. О, сколько светлых дней, сколько ночей при луне исчерна-чорными без вина виделись мне! Небо в месяц бахман туча скрывала одна, но в чаше моей вино не прикрывало дна. Розами благоухал мир, тюльпанами цвел... О, келья моя, придавленный камнем подол!.. Было счастье агонией судорожной всегда, — не успевал я им насладиться, нет — никогда. Раскалывался жемчуг, — ведь это я вел нить! Разбивалась чаша с вином, — не начинал пить... Хлебал я вражду соседей, да правду лжецов, у подлецов одалживался, у подлецов! От унижений перед глупцами — пыльно в глазах; треснули губы, целуя перед купцами прах! Мне в удел дворец несчастья без стен Ты отдал, и сердце мое страстям в вечный плен Ты отдал. И у щедрого шаха дарить не было рук, — да так, чтобы каждый подарок — золота вьюк! Да чтобы мог я слона золотом нагрузить! Да чтобы мог я то золото нищим дарить! И красавицы не нашлось для любви моей, и не я распутывал длинные косы ей. От постылой жизни, я терпел день за днем, колется колючкой душа в халате моем. Столько бед в этой жизни было, столько преград, что не сможет меня утешить и райский сад! Все равно сердцу: Эдем, иль пугают огнем, — адское огненное клеймо — уже на нем!... Вина я святого попью в раю по утрам, но утренних нет звезд и старого кубка там. Как здесь бывало — застолья ночного — там нет, шума и гама застолья хмельного — там нет. Тот питейный дом блажен, покоен и вечно наш; в нем не место стону флейты и перезвону чаш! Нет там разгула туч, дожди не хлынут туда, осени — нет, и весна не нужна — навсегда!.. Для гурии страсть — ничто, — нечего ей беречь; нет ни слез, ни разлук, но нет и восторга встреч! Ждать любви незнакомой красавицы? но — какой? Счастьем ли будет встреча, если не ждешь с тоской? Та, что оттолкнет и вырвется из рук, — та — где? Та, что дает клятву и нарушает вдруг, — та — где? Гурия отдается, она не злословит, — бесстрастно утоляет страсть, не прекословит!.. Где томление взоров, лукавый тот взгляд — где? В стенах этого рая — окно в ночной сад — где? А этого всегда хотело сердце мое! И забыть тоску не сумело сердце мое! На каждое обвиненье я в оправданье выставлю из перечня мук мое страданье! Скажи, что толку от Суда и его решенья, если больше моих грехов — мои же лишенья?! ГАЗЕЛЬ ***) От счастья, что ты пришла, мне вся бы земля вошла в объятья, а ты легко заключила, простодушно взяла в объятья. Какой прекрасный испуг! Слышу сердечка неровный стук! А лоб как морщишь, как ловишь руку, чтоб не влекла в объятья! Ох, платьице, — тонко-тонко, — все проступило легко, а пот — от стыда, без платья когда ко мне пошла в объятья. Незваная, утром пришла, в расстегнутом платье вошла, с тайным приглашеньем шаха за пазухой легла в объятья. Бойся, о Галиб! — Ты знал покой, но султан послал за тобой... Она тебе посланье султана преподнесла в объятья. ГАЗЕЛЬ ****) Солончаками я бреду, но где ж забвенье я найду, — мою газель стрелок беды все время держит на виду! Я прост душой и не таю вражды ни к одному из вас, я не приманка, я — силок, — я сам настороже, я жду. Нет положенья у меня, и чести не было и нет; Юсуфа продали за так; я тоже ни за грош сойду! Изгой последний, в круг святых я никогда не попаду; но среди грешников я — свой, и — первый человек в аду! Искусан бешеной собакой, бежит несчастный от воды... Искусанный людьми, Асад бежит от зеркала в бреду! Все радости, что я пою, воображеньем рождены: я — соловей, и песнь мою услышат в сказочном саду! Ещё хочу поделиться новым стихотворением. История создания его такова: Читаю очень интересную книгу о поэте хинди (бхакт, вишнуит 5)) слепце Сурдасе. 2 половина книги — подстрочники, — там есть умилительнейшие песни о детстве Кришны, — у меня загорелись глаза; но я не знаю (хоть там кое-что и есть) их системы стихосложения, и переводы не были бы обоснованы. Там же попалась красивая легенда (?) об Акбаре и Сурдасе. И я соединил 2 своих «перевода» с сюжетом в одно это компилятивное поэмное стихотворение: Сур Дас и Акбар Песне внимал Bеликий Могол, Бабурид, Акбар-падишах, а пел слепец Сур Дас, богомол с кольцами солнечными в ушах: На сына посмотрит, на небо, — и снова скажет Яшода: «Приди к нам, луна, — слышишь, — тебя зовет мой сынулька-крошка! Приди, дорогая луна, — покушаешь вместе с сыночком, — он манго тебя угостит, отдаст половину лепешки; в ручонки тебя он возьмет, с тобой поиграет немножко, — не бойся, — ни разу сынок тебя не уронит под ножки!» — И полное блюдо воды берет и подносит к окошку: «Не бойся, луна, — прямо сюда сбеги по своей дорожке!» — И полное блюдо воды на землю опять опускает: «Смотри-ка, сынок: пришла луна, — в воде — золотые рожки!» — А Кришна уже засмеялся, полощет в воде ладошки! Никогда не слышал великий шах, — даже в детстве, — песни такой, хоть каждый его драгоценный шаг воспет на века золотой строкой. И так сказал государь: «Певец, тебе запретен священный хадж, но потому, что ты столь умел, дарую тебе золотой венец, а ты о том, сколько славных дел я совершил для княжества Брадж, песню мне спой!» — И Сур Дас запел: Ножку Кришна сосет, чмокая маленьким ртом; с собой он играет, свою колыбельку качнул он солнечным днем... В мыслях у Брахмы — древо святое в море растет мировом... Боги в испуге: пралай 6) наступает; слоны дрожат вчетвером... Муни в испуге: головы Шеша 7) землю колеблют огнем... А жители Браджа знали, что Кришна ножкой сучит перед сном. Очень хочу вас Ирой увидеть. Пиши! Всегда помнящий и любящий Шелошик _________________________ *) На сайте «Литературный Арьергард» я нашел сейчас такую информацию об этом авторе: «Александр Ожиганов родился в 1944 г. в Молдавии, рос в Одессе, а вошел в литературу в составе блистательной плеяды имен ленинградской неподцензурной поэзии рубежа 60–70-х, вместе с Виктором Кривулиным, Еленой Шварц, Еленой Игнатовой, Олегом Охапкиным... Позже судьба забросила его в Самару, сделав в 90-е годы постоянным автором журнала «Волга» и газеты «Цирк "Олимп"», а затем и в Москву, где глуховатый голос Ожиганова, сумрачные тона его стиха временами напоминают о себе в одном из литературных салонов. Первая книга поэта — «Трещотка» (2002)— конспект первого этапа его творческого пути». **) Эта «поэмка», как и газель Галиба из письма от 10 сентября 1986 — вершина мастерства Евгения в поэтическом переводе. Ничего подобного среди известных мне переложений великих поэтов-суфиев на русский язык — смею утверждать — нет. Вошла в СД-88. ***) Газели нет ни в Избранном-87, ни в СД-88 ****) Газель вошла в СД-88. 5) В индуизме бхакт — практик бхакти-йоги — йоги любовного поклонения Богу. Вишнуит — поклонник бога Вишну, как верховного Божества. Кришна — его земное воплощение. 6) Пралай — состояние вселенной между разрушением и творением; чистая потенциальность. 7) Шеша — в индуистской мифологии змей, плавающий в водах космического океана; на кольцах этого змея возлежит Вишну. №34 6 апреля 1987 (Это последнее письмо, которое я получил от Жени. В июне мы с женой переехали в Псков, где ещё 3 года имели возможность общаться с Женей лицом к лицу…) …У нас здесь внешне — нового практически ничего, тем более, что я по-настоящему общаюсь только со Славиком. Он печатает свод своих произведений. Плодовитость у него потрясающая. Я сейчас не пишу за отсутствием вдохновения, но переводил в марте Мицкевича (7 сонетов), благо были польские тексты и подстрочники. Вот пример: Аюдаг (18-й, заключительный сонет из «Крымских сонетов») Взойдя на Аюдаг, люблю я погружаться В игру бессчётных волн, — они то закипают, То чёрные ряды торжественно смыкают, То в радугах цветных божественно кружатся. На мелях изойдут, о камни сокрушатся, Но, будто рать китов, на берег набегают, И празднуют триумф, и снова отступают, И раковины вслед, и жемчуга ложатся. Душа поэта, ты — такая ж по природе; От страсти ты темна, как небо к непогоде, Но лютню он берёт, и снова — на свободе. Уходит навсегда он в глубину забвенья, Роняя за собой бесценные творенья, Но их вплетут в венец иные поколенья. В остальном у меня так. Устраиваюсь на работу сторожем. Послал стихи в «Н. Мир» О. Чухонцеву и там взяли 26 стихотворений. Может быть, напечатают. *) А вот Пригарина уже более месяца не отвечает на моё письмо. Тёма, верный ли был адрес? Нет ли другого? Письмо не очень ценное, но неужели она так уж завалена письмами? Есть ещё одно, к чему я хочу обратиться в этом письме, хоть говорить мне, зная твою самолюбивость, будет трудно. Это по поводу твоих мировоззренческих тенденций. Здесь мне многое непонятно. Например, я считаю, что ты губишь свой талант, отказываясь от поэтического творчества. От этого веет сухостью и сектантством. …Кстати, и в стихах (в письмах и некоторых в «Увертюре к молчанью») наметились тревожные для меня симптомы схематизации, неживой абстрактности. **) Откуда — это? Мир необозрим, неожидан, весь — тайна, » ты это знал раньше. А мир Божественный, видимо, ещё необозримее, ещё таинственнее. Что наши голые схемы здесь? А Там??.. Где твои тополя? Листья? Или они — неживые теперь? …Помнишь ли ты примерно 1977 г., когда мы с Мариной жили на ул. Солнечной? Какое было тогда вкусное вино — прямо из горлышка! А я ведь совсем не изменился. Надеюсь, встретимся летом. Пиши о своих планах. Напиши обо всём, мне интересно. До свиданья. Прости за некоторые откровенности! Жду твоих писем и стихов. Женя Ш. _______________________ *) Насколько мне известно, — публикация не состоялась. **) Речь идет о второй книге моих стихов «Воздух» (1985-1987), где отразился мой мировоззренческий поиск, проходивший в изучении религиозно-философских систем Востока и Запада. |