станция
дневник
алфавитный указатель
указатель авторов по разделам сайта
указатель авторов и публикаций
МАЙ — ИЮНЬ — ИЮЛЬ — АВГУСТ — СЕНТЯБРЬ — ОКТЯБРЬ 2012
без числа
Закончен примерный крой для "Корней и ветвей". Публикация стихов Андрея Вознесенского назвалась будто сама собою: "Кроны и корни". В рифму. Чему немало порадовалась. Сегодня гружу первую часть. На страницах есть ссылки: материалы о поэтах (эссе, воспоминания, о стихах).
Наяву и во вне (после обедни) побывала в удивительной стране и чрезвычайно легко взобралась на вершину покрытого соснами перевала. Внизу, по трассе, огибающей странной петлёй вход на перевал, носилась слишком жёлтая с противнейшим воплем машина. Я будто бы уходила от неё. А в парке утром, когда ещё был морозец, было... почти Рождество.
Закончен примерный крой для "Корней и ветвей". Публикация стихов Андрея Вознесенского назвалась будто сама собою: "Кроны и корни". В рифму. Чему немало порадовалась. Сегодня гружу первую часть. На страницах есть ссылки: материалы о поэтах (эссе, воспоминания, о стихах).
Наяву и во вне (после обедни) побывала в удивительной стране и чрезвычайно легко взобралась на вершину покрытого соснами перевала. Внизу, по трассе, огибающей странной петлёй вход на перевал, носилась слишком жёлтая с противнейшим воплем машина. Я будто бы уходила от неё. А в парке утром, когда ещё был морозец, было... почти Рождество.
без числа
Коты - болезнь нашего времени. Кругом коты. Но иногда - бывает. Вижу фото или кого... Забрала бы себе, если бы дом был. Несколько дней назад - всё думала написать, и забывала. Женщина у метро, молодая, похожая на учительницу. В кожаной курточке и джинсах, на корточках. К ней прижимается сытое, черепаховой масти, существо. Спиной ко всем прохожим: я вас боюсь. А ты меня не отдавай. Холоодно существу. Сворачивается и отчянно вцепляется, как и моя мурзильда. Видно только спину и широкую холку. Ужасно страдает. Да и женщина его отдавать не хочет. Беда, видимо, случилась.
Написать оду магазинам. Это же как медицинские исследования проходить - всё эти отделы, палаточки.
Коты - болезнь нашего времени. Кругом коты. Но иногда - бывает. Вижу фото или кого... Забрала бы себе, если бы дом был. Несколько дней назад - всё думала написать, и забывала. Женщина у метро, молодая, похожая на учительницу. В кожаной курточке и джинсах, на корточках. К ней прижимается сытое, черепаховой масти, существо. Спиной ко всем прохожим: я вас боюсь. А ты меня не отдавай. Холоодно существу. Сворачивается и отчянно вцепляется, как и моя мурзильда. Видно только спину и широкую холку. Ужасно страдает. Да и женщина его отдавать не хочет. Беда, видимо, случилась.
Написать оду магазинам. Это же как медицинские исследования проходить - всё эти отделы, палаточки.
без числа
Свёрстаны стихи Геннадия Шпаликова.
...А он подпрыгнул и ударил рукой в солнце - и получился гонг. Солнечное било.
Вот и холода. Мертвец умеет танцевать - говорят суставы и кости.
Свёрстаны стихи Геннадия Шпаликова.
...А он подпрыгнул и ударил рукой в солнце - и получился гонг. Солнечное било.
Вот и холода. Мертвец умеет танцевать - говорят суставы и кости.
без числа
Пока думаю, как представить новые позиции в разделе "Корни и ветви". Две уже свёрстаны, дело за расположением. Может быть, получится благословенный хаос. Что ж, ждём.
Сон с тонущим кораблём. Огромный лайнер; его так просто не потопить. Однако в одном из отсеков открылась течь. Не вполне понятно, была ли диверсия намеренной, или именнов следствие аварии началось возмущение. Где-то середина Атлантики. Бунтовщиков пятеро. Требования более чем странные: лайнер они угонять не хотят, просто пытаются установить свой порядок и показать власть. Сон запомнился с момента казни пятерых. Впечатление необыкновенно живое. Вижу, как стреляют в людей и почти сопереживаю казнимым. Первый - аккуратный китаец; орёт что есть мочи, сиреной, падает в воду (казнь происходит в поражённом отсеке) и его крик растворяется в воде. Остальные падают, немного изумлённо, как куклы. Я рада - избавлена от мук. Отчего-то с этими хозяевами связаны личные переживания, муки.
Сон с рассадой. Хлопочу по дому, вернувшись из магазина. Рада: новые вещи, хорошая еда. Возле плиты - крохотные горшочки с рассадой: укроп, тмин, базилик, другие растения. Земля ароматная, хорошая. Растения тонкие, нежнейшие. Вдрег появляется Н. и начинает, едва ли не дыша пламенем, забрасывать меня всякими обвинениями. Вспоминает старые прегрешения, убедительно показывает мою никчёмность. А я, рыдая, смотрю на рассаду, и она на меня смотрит. Н. уходит, я продолжаю хлопотать над рассадой, ожидая, что у Н. переменится настроенние.
Пока думаю, как представить новые позиции в разделе "Корни и ветви". Две уже свёрстаны, дело за расположением. Может быть, получится благословенный хаос. Что ж, ждём.
Сон с тонущим кораблём. Огромный лайнер; его так просто не потопить. Однако в одном из отсеков открылась течь. Не вполне понятно, была ли диверсия намеренной, или именнов следствие аварии началось возмущение. Где-то середина Атлантики. Бунтовщиков пятеро. Требования более чем странные: лайнер они угонять не хотят, просто пытаются установить свой порядок и показать власть. Сон запомнился с момента казни пятерых. Впечатление необыкновенно живое. Вижу, как стреляют в людей и почти сопереживаю казнимым. Первый - аккуратный китаец; орёт что есть мочи, сиреной, падает в воду (казнь происходит в поражённом отсеке) и его крик растворяется в воде. Остальные падают, немного изумлённо, как куклы. Я рада - избавлена от мук. Отчего-то с этими хозяевами связаны личные переживания, муки.
Сон с рассадой. Хлопочу по дому, вернувшись из магазина. Рада: новые вещи, хорошая еда. Возле плиты - крохотные горшочки с рассадой: укроп, тмин, базилик, другие растения. Земля ароматная, хорошая. Растения тонкие, нежнейшие. Вдрег появляется Н. и начинает, едва ли не дыша пламенем, забрасывать меня всякими обвинениями. Вспоминает старые прегрешения, убедительно показывает мою никчёмность. А я, рыдая, смотрю на рассаду, и она на меня смотрит. Н. уходит, я продолжаю хлопотать над рассадой, ожидая, что у Н. переменится настроенние.
без числа
Cоставленна Еленой Пестеревой публикация стихов Алексея Цветкова завершает позицию "Московского времени" "На Середине Мира". Представлены как ранние, так и недавние стихи. Что замечательно - стиль Цветкова изменчивый, плавающий. Хотя страстные, энергичные интонации узнаваемы всегда. И когда пишет загадочную балладу о лесе. И в лирике - уходящей меж пальцев дней недели. И в фольклорных мотивах. Страстность, противоречие ходу вещей и вместе с тем полупризнание (почти признанание) некоей высшей власти делают эти стихи поистине драматичными. Так что иные строки идеально вписываются в каноны романтизма. Как и полагается романтику, Цветков играет в цинизм, неверие. Это игра - или он действительно не верит? Вспоминаются стихи Шелли.
Однако романтизм в современном мире приобрёл бы совершенно другие формы. Цветков находит формы и слова, оформляющие образ фантома романтизма. Он - романтик, и он же уверяет, что романтизм - фантом; дело давно прошедшее. Что ж, филологу со стажем можно доверять. Но страстность, непосредственность реакций, чувство - побеждают филологию. Возникает трагизм - без лишнего пафоса, проступающий как тени под глазами.
Можно представить, что романтизм современности имеет особенное название. Я бы выбрала - панк. Панк - это грубо, цинично, но откровенно и харизматично. Это способность заявить о своём несогласии с устаревшими формами и умение найти им новое применение - так на свалке находят детали для того, чтобы собрать "новый" автомобиль.
В этой поэзии есть винтаж. Но он образовывает стиль. Эти стихи одновременно пуританские и авангардные.
Cоставленна Еленой Пестеревой публикация стихов Алексея Цветкова завершает позицию "Московского времени" "На Середине Мира". Представлены как ранние, так и недавние стихи. Что замечательно - стиль Цветкова изменчивый, плавающий. Хотя страстные, энергичные интонации узнаваемы всегда. И когда пишет загадочную балладу о лесе. И в лирике - уходящей меж пальцев дней недели. И в фольклорных мотивах. Страстность, противоречие ходу вещей и вместе с тем полупризнание (почти признанание) некоей высшей власти делают эти стихи поистине драматичными. Так что иные строки идеально вписываются в каноны романтизма. Как и полагается романтику, Цветков играет в цинизм, неверие. Это игра - или он действительно не верит? Вспоминаются стихи Шелли.
Однако романтизм в современном мире приобрёл бы совершенно другие формы. Цветков находит формы и слова, оформляющие образ фантома романтизма. Он - романтик, и он же уверяет, что романтизм - фантом; дело давно прошедшее. Что ж, филологу со стажем можно доверять. Но страстность, непосредственность реакций, чувство - побеждают филологию. Возникает трагизм - без лишнего пафоса, проступающий как тени под глазами.
Можно представить, что романтизм современности имеет особенное название. Я бы выбрала - панк. Панк - это грубо, цинично, но откровенно и харизматично. Это способность заявить о своём несогласии с устаревшими формами и умение найти им новое применение - так на свалке находят детали для того, чтобы собрать "новый" автомобиль.
В этой поэзии есть винтаж. Но он образовывает стиль. Эти стихи одновременно пуританские и авангардные.
без числа
Не верю в абсолютную и окончательную смерть. В том числе и культуры и, конечно, литературы. Хотя признаки истощания есть; было бы странно, если бы их не было. Но было бы странно, если бы не было и признаком рождения нового пласта. Возможно, никто из нас его не увидит. А лет через двадцать к стихам будут относиться так, что нам сейчас стало бы страшно - настолько по-другому.
Сейчас мне не жалко, что многое из того, без чего я не могу жить, уходит. Но пока не уйдёт - нового не будет. Когда думаешь, яснее до боли все тормоза, из-за которых одно не умирает, а другое не рождается. В "Шахидке" была мысль: мол, вырезать всех умников - с 1950 по 1985 гг. Возможно, в этом есть смысл. Только не вырезать - пока они сами не умрут. Будем ждать. Сорок лет ждать.
И что интересно - пока эти тормоза живы, молодёжь обучится такому же кривому-косому обращению со словесностью. Остаётся надеяться на новые нормы жизни, на то, что тормознутых умников пугает. Вечный вопрос о молодой шпане.
Что же вы, филологические и литературные мальчики - начиная с 1950 г.р. Мишка-мишка, где твои штанишки.
Не верю в абсолютную и окончательную смерть. В том числе и культуры и, конечно, литературы. Хотя признаки истощания есть; было бы странно, если бы их не было. Но было бы странно, если бы не было и признаком рождения нового пласта. Возможно, никто из нас его не увидит. А лет через двадцать к стихам будут относиться так, что нам сейчас стало бы страшно - настолько по-другому.
Сейчас мне не жалко, что многое из того, без чего я не могу жить, уходит. Но пока не уйдёт - нового не будет. Когда думаешь, яснее до боли все тормоза, из-за которых одно не умирает, а другое не рождается. В "Шахидке" была мысль: мол, вырезать всех умников - с 1950 по 1985 гг. Возможно, в этом есть смысл. Только не вырезать - пока они сами не умрут. Будем ждать. Сорок лет ждать.
И что интересно - пока эти тормоза живы, молодёжь обучится такому же кривому-косому обращению со словесностью. Остаётся надеяться на новые нормы жизни, на то, что тормознутых умников пугает. Вечный вопрос о молодой шпане.
Что же вы, филологические и литературные мальчики - начиная с 1950 г.р. Мишка-мишка, где твои штанишки.
без числа
Приближается первый снег. С первым снегом открою новую страницу дневника.
Сегодня - престольный. Четыре литергии. Две - в верхнем (ранняя и поздняя), две в нижнем. Была на ранней в верхнем. Было глубоко, немного печально - на Покров есть эта медовая грусть, гречишный мёд. Торжественно, по-настоящему. Царица Небесная кутает всех всех Своим Омофором, чтобы не замёрзли без благодати Господней. Среди цветов заметила огромные белые хризантемы. Они будто росли на глазах и покрывались росой. Цветы в храме - всегда что-то особенное. Парк свтился почти летним солнцем. По траве прошёл первый иней. Тучи идут; после небольшого потепления будет снег.
Приближается первый снег. С первым снегом открою новую страницу дневника.
Сегодня - престольный. Четыре литергии. Две - в верхнем (ранняя и поздняя), две в нижнем. Была на ранней в верхнем. Было глубоко, немного печально - на Покров есть эта медовая грусть, гречишный мёд. Торжественно, по-настоящему. Царица Небесная кутает всех всех Своим Омофором, чтобы не замёрзли без благодати Господней. Среди цветов заметила огромные белые хризантемы. Они будто росли на глазах и покрывались росой. Цветы в храме - всегда что-то особенное. Парк свтился почти летним солнцем. По траве прошёл первый иней. Тучи идут; после небольшого потепления будет снег.
без числа
В самом начале девяностых имя Сергея Гандлевского для меня было красной тряпкой. Так же как Гессе и Кортасар. "Вы читали (ты читала)?". Да что ж это такое. "Гандлевский - поэт водораздела, как Гребенщиков" "Гандлевский - эстет". Думала - никогда его стихи читать не буду. В "Юности" (кажется 89 или 90) попались стихи с известным "циллиндром изумительного льда". Стихи показались красивыми, необязательными - но строчка запала. Мне 20, я всё на свете знаю, но вот этот изумительный лёд был внове. Теперь, выстраивая публикацию "Московского времени", верстая Праздник наконец смогла увидеть этот самый лёд. Мир стихов Гандлевского сложный, чрезвычайно сложный. Это мир вращающихся зрительно-звуковых масс, наполненный персонажами, подчас исчезающими сразу после своего появления. Это лента Мёбиуса. Образ вливается в образ, нарушается сонное равновесие, и снова начинается вращение, переливание из сна в сон. Ассоциации с фильмами Тарковского и картинами Брейгеля отчасти верны. Но Гандлевский - поэт скупой невероятно. И по количеству стихов, и по стратагемам в поэзии. Да, это скорее стратегия, а не тактика. Гандлевский, как и Аристов, но с другой стороны - изменил что-то в самой точке зрения на поэзию сейчас. Даже теперь, в десятых, эти стихи не теряют новизны - это как прошлое, в которое не оглядываешься, а которое длится.
Неделю ждал я товарняка.
Всухомятку хлеба доел ломоть.
Пал бы духом наверняка,
Но попутчика мне послал Господь.
Лет пятнадцать круглое он катил.
Лет пятнадцать плоское он таскал.
С пьяных глаз на этот разъезд угодил —
Так вдвоём и ехали по пескам.
Хорошо так ехать. Да на беду
Ночью он ушёл, прихватив мой френч,
В товарняк порожний сел на ходу,
Товарняк отправился на Ургенч.
В самом начале девяностых имя Сергея Гандлевского для меня было красной тряпкой. Так же как Гессе и Кортасар. "Вы читали (ты читала)?". Да что ж это такое. "Гандлевский - поэт водораздела, как Гребенщиков" "Гандлевский - эстет". Думала - никогда его стихи читать не буду. В "Юности" (кажется 89 или 90) попались стихи с известным "циллиндром изумительного льда". Стихи показались красивыми, необязательными - но строчка запала. Мне 20, я всё на свете знаю, но вот этот изумительный лёд был внове. Теперь, выстраивая публикацию "Московского времени", верстая Праздник наконец смогла увидеть этот самый лёд. Мир стихов Гандлевского сложный, чрезвычайно сложный. Это мир вращающихся зрительно-звуковых масс, наполненный персонажами, подчас исчезающими сразу после своего появления. Это лента Мёбиуса. Образ вливается в образ, нарушается сонное равновесие, и снова начинается вращение, переливание из сна в сон. Ассоциации с фильмами Тарковского и картинами Брейгеля отчасти верны. Но Гандлевский - поэт скупой невероятно. И по количеству стихов, и по стратагемам в поэзии. Да, это скорее стратегия, а не тактика. Гандлевский, как и Аристов, но с другой стороны - изменил что-то в самой точке зрения на поэзию сейчас. Даже теперь, в десятых, эти стихи не теряют новизны - это как прошлое, в которое не оглядываешься, а которое длится.
Неделю ждал я товарняка.
Всухомятку хлеба доел ломоть.
Пал бы духом наверняка,
Но попутчика мне послал Господь.
Лет пятнадцать круглое он катил.
Лет пятнадцать плоское он таскал.
С пьяных глаз на этот разъезд угодил —
Так вдвоём и ехали по пескам.
Хорошо так ехать. Да на беду
Ночью он ушёл, прихватив мой френч,
В товарняк порожний сел на ходу,
Товарняк отправился на Ургенч.
без числа
Психоз поэта, рождённый отношением редактора или читателя к его стихам - инструмент, порой решающий судьбу стихов. Если скандалит или надменно молчит, не отвечая на письма - значит, не уверен в собственном даровании. И наоборот, нижний предел. Вальяжен и благодушен всегда, с лёгким оттенком превосходства - лучше не связываться. Обе особи многообразного рода поэтов удобно чувствуют себя только там, где есть тепло их пятой точки. На новом месте таким не ужиться.
Психоз поэта, рождённый отношением редактора или читателя к его стихам - инструмент, порой решающий судьбу стихов. Если скандалит или надменно молчит, не отвечая на письма - значит, не уверен в собственном даровании. И наоборот, нижний предел. Вальяжен и благодушен всегда, с лёгким оттенком превосходства - лучше не связываться. Обе особи многообразного рода поэтов удобно чувствуют себя только там, где есть тепло их пятой точки. На новом месте таким не ужиться.
*
без числа
Стихи Бахыта Кенжеева продолжают публикацию "Московского времени". Погружаясь в стихи, яснее вижу, НАСКОЛЬКО важен был этот опыт. Не яркий, не революционный (хотя тут можно спорить, и особенно о стихах Сергея Гандлевского). Скорее бытовой, почвеннический. "Московское время" предлагает рассматривать и видеть насущное, в котором есть мистика. Подход и интонации совершенно разные. Бахыт Кенжеев щедр, почти до небрежности. В этих стихах нет своейственного почти всем поэтам конца тысячелетия невроза - надо же доказать великость и необходимость. Эти стихи вполне свободны и могут позволить себе некоторую сентиментальность. Осенний лист, фигура немолодой женщины - всё переливается закатными красками в этом довольно мирном пейзаже. Однако катастрофическое внутреннее напряжение даёт о себе знать. Особенно в стихотворении "В долинном городе пять церквей" - эта прозрачная, плотнейшая тишина парализует и читателя. Теперь автор волен делать с ним, что хочет. На этой грани каждое слово воспринимается как истина
В долинном городе — пять церквей,
нестроен воскресный звон.
Вокзал дощатый давно в музей
истории превращен.
Здесь нет бездельников, нищих нет,
и мало кто смотрит вслед
несущей в гору велосипед
красавице средних лет.
"Невидимый водопад", которым завершается стихотворение, здесь - искомый язык, который снится всем поэтам и который они тщетно ищут наяву. Но бывает - и нечто в стихах начинает действовать. Решительно и дерзко.
...В мои времена
этой мистике нас не учили —
дикой кошкой кидалась она
и корежила, чтобы ни бури,
ни любви, ни беды не искал,
испытавший на собственной шкуре
невозможного счастья оскал.
Стихи Бахыта Кенжеева продолжают публикацию "Московского времени". Погружаясь в стихи, яснее вижу, НАСКОЛЬКО важен был этот опыт. Не яркий, не революционный (хотя тут можно спорить, и особенно о стихах Сергея Гандлевского). Скорее бытовой, почвеннический. "Московское время" предлагает рассматривать и видеть насущное, в котором есть мистика. Подход и интонации совершенно разные. Бахыт Кенжеев щедр, почти до небрежности. В этих стихах нет своейственного почти всем поэтам конца тысячелетия невроза - надо же доказать великость и необходимость. Эти стихи вполне свободны и могут позволить себе некоторую сентиментальность. Осенний лист, фигура немолодой женщины - всё переливается закатными красками в этом довольно мирном пейзаже. Однако катастрофическое внутреннее напряжение даёт о себе знать. Особенно в стихотворении "В долинном городе пять церквей" - эта прозрачная, плотнейшая тишина парализует и читателя. Теперь автор волен делать с ним, что хочет. На этой грани каждое слово воспринимается как истина
В долинном городе — пять церквей,
нестроен воскресный звон.
Вокзал дощатый давно в музей
истории превращен.
Здесь нет бездельников, нищих нет,
и мало кто смотрит вслед
несущей в гору велосипед
красавице средних лет.
"Невидимый водопад", которым завершается стихотворение, здесь - искомый язык, который снится всем поэтам и который они тщетно ищут наяву. Но бывает - и нечто в стихах начинает действовать. Решительно и дерзко.
...В мои времена
этой мистике нас не учили —
дикой кошкой кидалась она
и корежила, чтобы ни бури,
ни любви, ни беды не искал,
испытавший на собственной шкуре
невозможного счастья оскал.
*
без числа
Страсти мстят за пренебережение. Учат прятаться, учат воздержанию. Гонят к новым страстям.
Страсти мстят за пренебережение. Учат прятаться, учат воздержанию. Гонят к новым страстям.
*
без числа
Для письма - хочется свободной эссеистики. Не о поэзии. Хотя бы о любимой музыке. О животных. О лицах в метро.
Для письма - хочется свободной эссеистики. Не о поэзии. Хотя бы о любимой музыке. О животных. О лицах в метро.
*
без числа
Религиозный смысл, увиденный в "Смоке и малыше" (1975) г. Разум (Смок), ещё не утверждённый в Боге, беспомощный в борьбе со страстями, отчаивается найти счастье. Смок уезжает из Фриско на Аляску. Из рая - в ад. По дороге он встречает сердце (Малыш) и душу (Джой). Возникает странный союз - воли, силы вожделений и силы раздражения. Ад - место страстей, как они есть. Смок пытается играть на страстях; при этом убеждает себя, что остаётся честным человеком. Сердце в постоянной тревоге - Малыш почти отчаивается в Смоке. Душа чувствует неладное, но разум ей близок и её тянет к нему. Смок понравился Джой и она охотно ему помогает. Смока самого привлекает Джой, он видит в ней необычную женщину, почти богиню. Смоку порой кажется, что он побеждает страсти. Но страсти смеются над ним и над Малышом (Люси и Чарли). Корень всех страстей - стяжетельство, сребролюбие - золотая лихорадка. Разум, когда понимает это (не сам, от Бога) - получает новые силы и власть обуздать страсти. Он создаёт нечто вроде резервации для страстей - ад в аде, акционерное общество. Возникает последнее искушение - отдаться на волю души. Но душа темна, она ещё не просвещена божественным светом. И потому разум оставляет её. Он снова встречается с сердцем - а сердце, как орган духовный, бывает во вражде с душою (любовь-ненависть). Возникает глубокое, граничащее с безумием, чувство одиночества, порой слышится призывающий голос Христа. Разум и сердце видят черты ада в земной жизни. Но они уже умеют отличать человека от страсти, им владеющей. И видят, если страсть поглотила человека целиком.
Религиозный смысл, увиденный в "Смоке и малыше" (1975) г. Разум (Смок), ещё не утверждённый в Боге, беспомощный в борьбе со страстями, отчаивается найти счастье. Смок уезжает из Фриско на Аляску. Из рая - в ад. По дороге он встречает сердце (Малыш) и душу (Джой). Возникает странный союз - воли, силы вожделений и силы раздражения. Ад - место страстей, как они есть. Смок пытается играть на страстях; при этом убеждает себя, что остаётся честным человеком. Сердце в постоянной тревоге - Малыш почти отчаивается в Смоке. Душа чувствует неладное, но разум ей близок и её тянет к нему. Смок понравился Джой и она охотно ему помогает. Смока самого привлекает Джой, он видит в ней необычную женщину, почти богиню. Смоку порой кажется, что он побеждает страсти. Но страсти смеются над ним и над Малышом (Люси и Чарли). Корень всех страстей - стяжетельство, сребролюбие - золотая лихорадка. Разум, когда понимает это (не сам, от Бога) - получает новые силы и власть обуздать страсти. Он создаёт нечто вроде резервации для страстей - ад в аде, акционерное общество. Возникает последнее искушение - отдаться на волю души. Но душа темна, она ещё не просвещена божественным светом. И потому разум оставляет её. Он снова встречается с сердцем - а сердце, как орган духовный, бывает во вражде с душою (любовь-ненависть). Возникает глубокое, граничащее с безумием, чувство одиночества, порой слышится призывающий голос Христа. Разум и сердце видят черты ада в земной жизни. Но они уже умеют отличать человека от страсти, им владеющей. И видят, если страсть поглотила человека целиком.
*
без числа
Некоторое время были длинные, тревожные сны. Иду, иду, иду - и невозможно остановиться. Был мост, качающийся, над бездной. Церквушка по левую сторону. Затем кафе, где недолго посидела с друзьями. С какими? Друзей-то по сути у меня нет. В человеческом понимании - нет. Есть - кто меня узнаёт, и тем рада. Сегодн этот долгий сон, в котором так и не увидела завершения, будто сбылся. И мост над бездной, и церквушка по левую руку, и кафешка. Но всё не то, как во сне.
Или это какие особенные токи творчества? Отделяется тонкое от грубого - и потому всё не то и всё не так? Лишь бы у тебя было хорошее настроение. Что ещё нужно для спокойного сна?
Некоторое время были длинные, тревожные сны. Иду, иду, иду - и невозможно остановиться. Был мост, качающийся, над бездной. Церквушка по левую сторону. Затем кафе, где недолго посидела с друзьями. С какими? Друзей-то по сути у меня нет. В человеческом понимании - нет. Есть - кто меня узнаёт, и тем рада. Сегодн этот долгий сон, в котором так и не увидела завершения, будто сбылся. И мост над бездной, и церквушка по левую руку, и кафешка. Но всё не то, как во сне.
Или это какие особенные токи творчества? Отделяется тонкое от грубого - и потому всё не то и всё не так? Лишь бы у тебя было хорошее настроение. Что ещё нужно для спокойного сна?
*
без числа
Покупка вещей - действие очень тонкое. Важно не купить лишнего и - не некупить нужное. Сегодняшний рейд (порошок, гель для сантехники, еда) был довольно удачным. Но без излишеств не могу. В магазине распродаж - обувь. Туфли - 500 р. И такие чувственные! Стопочка как в ладошке смотрится. Бежево-телесный с коричневым, не ярким.
Смерть страха - ступенчатое действие. Когда заканчивается одна ступень, кажется, что дальше некуда бояться. Пропал сон, ничего не интересно, потрясывает весь состав, а кости начинают ходить сами по себе. Но вот сгорелда эта ступень, выходим на следующую. Так взлетает космический корабль. Так в бесконечной дороге, где есть только от пункта до пункта, а конечного пункта нет. И так - до конца жизни. Пока не взлетит ракета, не сгорит весь страх, как фермы, её держащие. Пока не прекратятся сны. И вот тогда, как сказала поэтесса. Тогда-то и происходит встреча с тем, чего следует бояться по-настоящему. Со своими грехами целиком.
Покупка вещей - действие очень тонкое. Важно не купить лишнего и - не некупить нужное. Сегодняшний рейд (порошок, гель для сантехники, еда) был довольно удачным. Но без излишеств не могу. В магазине распродаж - обувь. Туфли - 500 р. И такие чувственные! Стопочка как в ладошке смотрится. Бежево-телесный с коричневым, не ярким.
Смерть страха - ступенчатое действие. Когда заканчивается одна ступень, кажется, что дальше некуда бояться. Пропал сон, ничего не интересно, потрясывает весь состав, а кости начинают ходить сами по себе. Но вот сгорелда эта ступень, выходим на следующую. Так взлетает космический корабль. Так в бесконечной дороге, где есть только от пункта до пункта, а конечного пункта нет. И так - до конца жизни. Пока не взлетит ракета, не сгорит весь страх, как фермы, её держащие. Пока не прекратятся сны. И вот тогда, как сказала поэтесса. Тогда-то и происходит встреча с тем, чего следует бояться по-настоящему. Со своими грехами целиком.
*
без числа
Снова - ощущение последней ненужности красоты. Тёплого осеннего дня, изобилия прелестных лиц, одежды, цветов и еды. Возможно, сейчас спасаются только голодные и нагие. И то - если не озлоблены. И - в себе самой - начинает черстветь: мне ничего не нужно от этого мира. Но красота как соль; въедается - и невозможно не сознавать её.
Снова - ощущение последней ненужности красоты. Тёплого осеннего дня, изобилия прелестных лиц, одежды, цветов и еды. Возможно, сейчас спасаются только голодные и нагие. И то - если не озлоблены. И - в себе самой - начинает черстветь: мне ничего не нужно от этого мира. Но красота как соль; въедается - и невозможно не сознавать её.
*
без числа
Завтра делаю календарь на октябрь. Что тревожно: от сознания, что каким бы крупным явление ни было само по себе, в нынешней культурной ситуации оно всё равно уйдёт как в песок - рассеянность. К примеру, сегодняшний эфир. Ну хотелось Игорю поругать поэтическую субкультуру. За этим он совершенно забыл о книге, из которой надо было бы стихи почитать. Я, сообразив, что этот косяк будет и стихов мне никто читать не предложит, а самой надо отвечать на вопросы, не сказала (широкому слушателю), кто такой АТД - надо было хоть про его поэтство и профессорство упомянуть. И получается, что даром я нзывала имена, даром высылала отзывы о своей поэзии. Ни стихи, ни эти отзывы оказались не нужны. А ведь была представлена как поэт. Получилось что-то симпатичное и невнятное - вполне в духе современной культуры. С нелепыми пробелами, с невысказанным голодом на хорошее. Дело не в том, что эфир - в тотальной какой-то профнепригодности. А ведь готовилась, настраивалась именно читать стихи.
Завтра делаю календарь на октябрь. Что тревожно: от сознания, что каким бы крупным явление ни было само по себе, в нынешней культурной ситуации оно всё равно уйдёт как в песок - рассеянность. К примеру, сегодняшний эфир. Ну хотелось Игорю поругать поэтическую субкультуру. За этим он совершенно забыл о книге, из которой надо было бы стихи почитать. Я, сообразив, что этот косяк будет и стихов мне никто читать не предложит, а самой надо отвечать на вопросы, не сказала (широкому слушателю), кто такой АТД - надо было хоть про его поэтство и профессорство упомянуть. И получается, что даром я нзывала имена, даром высылала отзывы о своей поэзии. Ни стихи, ни эти отзывы оказались не нужны. А ведь была представлена как поэт. Получилось что-то симпатичное и невнятное - вполне в духе современной культуры. С нелепыми пробелами, с невысказанным голодом на хорошее. Дело не в том, что эфир - в тотальной какой-то профнепригодности. А ведь готовилась, настраивалась именно читать стихи.
*
без числа
Стихи Мирослава Андреева тревожны и роскошны. Они готичны - если употребить это слово в том смысле, в котором оно есть сейчас. Но по пластике, по изменчивому и чарующему ритму они, конечно, не готические. Они развиваются из самой сердцевины поэзии как растение, волнуются ветром стихий и вдруг замирают. Тогда становится видно, как они глубоки.
Для современного читателя Гамлет - всегда сын. Призрак отца Гамлета - устойчивое словосочетание. Кажется, придумать ход, не пошлый, не глумливый - чтобы развернуть эти рамки, невозможно. Мирослав Андреев выводит на сцену новое лицо. Спорное, кому-то очевидное, но абсолютно узнаваемое. Сын Гамлета! Коронованный призрак печали - сам Гамлет! В этом "сыне Гамлета" - судьба талантливого человека, родившегося ещё в СССР, но возмужавшего в последние годы его существования. Мирослав Андреев не пользуется словами: драма, надлом. Ему не нужно. Есть "коронованный призрак печали". Есть "скелет в шкафу". Чувство необыкновенных сил и даров, которые так и не найдут себе применения. Это чувство прожигает судьбу насквозь. Но выразить его дано не многим. Мирослав Андреев увлекается потоком речи, собственными жестами. Он красуется изысканными метаформи (ну и что, что не новыми), изменчивым ритмом и неточными рифмами. Всё вместе составляет поэтическоую походку. Походку денди - фланирование. Я бы назвала поэтический стиль Мирослава Андреева - фланирование.
Никогда — и зачем? — не добраться к заоблачным далям,
Но однажды какой-то нам всё-таки нужен полёт.
В наших душах живёт коронованный призрак печали,
Колет сердце наточенной шпагой и песни поёт.
Если представить, во что одеты эти стихи - скорее всего, увидим винтажную одежду. Но она поэта вполне устраивает - он находит в ней недостатки, потёртости и преображает их на свой лад. Вот это "какой-то нам всё-таки нужен полёт" - напоминает по ритму и интонации стихи Игоря Северянина. Да ещё с последующим "коронованным призраком печали". Но у Северянина эти строчки не могли бы возникнуть; он скорее всего ощутил бы себя самого Гамлетом: "как хороши, как свежи будут розы, моей страной мне брошенные в гроб". Мирослав Андреев улетает далеко-далеко от самого себя, так что становится едва ли не персонажем мультфильма о себе (как будто он - это кто-то другой), который сам и смотрит.
Я всю жизнь мечтаю подсмотреть,
что делается в моей комнате, когда
меня там нет.
Это глубокие, сильные стихи, в которых капля отражается в капле - но все капли собираются в огромную волну почти покаянного чувства. В этом море порой видится отражение Пьяного корабля Рембо.
Стихи Мирослава Андреева тревожны и роскошны. Они готичны - если употребить это слово в том смысле, в котором оно есть сейчас. Но по пластике, по изменчивому и чарующему ритму они, конечно, не готические. Они развиваются из самой сердцевины поэзии как растение, волнуются ветром стихий и вдруг замирают. Тогда становится видно, как они глубоки.
Для современного читателя Гамлет - всегда сын. Призрак отца Гамлета - устойчивое словосочетание. Кажется, придумать ход, не пошлый, не глумливый - чтобы развернуть эти рамки, невозможно. Мирослав Андреев выводит на сцену новое лицо. Спорное, кому-то очевидное, но абсолютно узнаваемое. Сын Гамлета! Коронованный призрак печали - сам Гамлет! В этом "сыне Гамлета" - судьба талантливого человека, родившегося ещё в СССР, но возмужавшего в последние годы его существования. Мирослав Андреев не пользуется словами: драма, надлом. Ему не нужно. Есть "коронованный призрак печали". Есть "скелет в шкафу". Чувство необыкновенных сил и даров, которые так и не найдут себе применения. Это чувство прожигает судьбу насквозь. Но выразить его дано не многим. Мирослав Андреев увлекается потоком речи, собственными жестами. Он красуется изысканными метаформи (ну и что, что не новыми), изменчивым ритмом и неточными рифмами. Всё вместе составляет поэтическоую походку. Походку денди - фланирование. Я бы назвала поэтический стиль Мирослава Андреева - фланирование.
Никогда — и зачем? — не добраться к заоблачным далям,
Но однажды какой-то нам всё-таки нужен полёт.
В наших душах живёт коронованный призрак печали,
Колет сердце наточенной шпагой и песни поёт.
Если представить, во что одеты эти стихи - скорее всего, увидим винтажную одежду. Но она поэта вполне устраивает - он находит в ней недостатки, потёртости и преображает их на свой лад. Вот это "какой-то нам всё-таки нужен полёт" - напоминает по ритму и интонации стихи Игоря Северянина. Да ещё с последующим "коронованным призраком печали". Но у Северянина эти строчки не могли бы возникнуть; он скорее всего ощутил бы себя самого Гамлетом: "как хороши, как свежи будут розы, моей страной мне брошенные в гроб". Мирослав Андреев улетает далеко-далеко от самого себя, так что становится едва ли не персонажем мультфильма о себе (как будто он - это кто-то другой), который сам и смотрит.
Я всю жизнь мечтаю подсмотреть,
что делается в моей комнате, когда
меня там нет.
Это глубокие, сильные стихи, в которых капля отражается в капле - но все капли собираются в огромную волну почти покаянного чувства. В этом море порой видится отражение Пьяного корабля Рембо.
*
без числа
Стихи Геннадия Кононова переполнены мучительным, щемящим чувством. Но светящимся изнутри. Поэт видит себя описывающим пустыри и улочки городка - но он воспринимает эту способность описывать как драгоценное приобретение. Дар, подарок - не всегда радость. Прежде всего - это чувство иного, исключённости. Скорее, чем исключительности. Исключённости из обычного хода вещей. Ужаса перед невозможностью снова войти в тот механизм, из которого когда-то выпал. Сознание того, что включённость в механизм человеческой (советская - как общечеловеческая ежедневность)ежедневности защищает. Что включённость в церковь тоже защищает. Поэт как идеальный провинциальный одиночка. За великое - щебетать и порхать с ветки на ветку, за то, что можно то, чего нельзя другим - приходится платить. Тем, что не нужен. Ни стране, ни близким, ни литературе. Тем, что нелеп с точки зрения не менее нелепых, но включённых в механизм. Есть стихи как песнь волка. Высокими нотами, пронзительно и глубоко.
Орут коты, в окне клубится мрак,
но ветхая тетрадка под рукою.
Судьба не черновик, и всякий шаг
лишает нас свободы и покоя.
Вы о свободе знаете из книг.
Меж тем, едва услышав отзвук зова,
иллюзии беспечный ученик
неточное зачеркивает слово.
Раб ослепленный Царства не узрит,
но нет преград нагим глазам поэта,
и жизнь его, как рукопись, горит,
исполнена огня, теней и лета.
Стихи Геннадия Кононова переполнены мучительным, щемящим чувством. Но светящимся изнутри. Поэт видит себя описывающим пустыри и улочки городка - но он воспринимает эту способность описывать как драгоценное приобретение. Дар, подарок - не всегда радость. Прежде всего - это чувство иного, исключённости. Скорее, чем исключительности. Исключённости из обычного хода вещей. Ужаса перед невозможностью снова войти в тот механизм, из которого когда-то выпал. Сознание того, что включённость в механизм человеческой (советская - как общечеловеческая ежедневность)ежедневности защищает. Что включённость в церковь тоже защищает. Поэт как идеальный провинциальный одиночка. За великое - щебетать и порхать с ветки на ветку, за то, что можно то, чего нельзя другим - приходится платить. Тем, что не нужен. Ни стране, ни близким, ни литературе. Тем, что нелеп с точки зрения не менее нелепых, но включённых в механизм. Есть стихи как песнь волка. Высокими нотами, пронзительно и глубоко.
Орут коты, в окне клубится мрак,
но ветхая тетрадка под рукою.
Судьба не черновик, и всякий шаг
лишает нас свободы и покоя.
Вы о свободе знаете из книг.
Меж тем, едва услышав отзвук зова,
иллюзии беспечный ученик
неточное зачеркивает слово.
Раб ослепленный Царства не узрит,
но нет преград нагим глазам поэта,
и жизнь его, как рукопись, горит,
исполнена огня, теней и лета.
*
без числа
Остро не хватает аскетического опыта. Надо хотя бы начать есть по часам.
Остро не хватает аскетического опыта. Надо хотя бы начать есть по часам.
*
без числа
На редкость прозрачно, тепло и умиротворённо. Как и должно быть накануне Дня Рождения Мамы. Встреча - за которой неминуемо должно что-то последовать. Либо - обман (а на что другое ты могла рассчитывать?). Либо скорое и благоприятное развитие событий. В последнем даже после ранящих фраз не смоневалась. И только сейчас, вечером, загрустила. Ненапрасно. Надо было проводить книги и рисунки. Надо было дать хлеб воде.
Продолжение воды Тарковского - хлеб по воде.
На редкость прозрачно, тепло и умиротворённо. Как и должно быть накануне Дня Рождения Мамы. Встреча - за которой неминуемо должно что-то последовать. Либо - обман (а на что другое ты могла рассчитывать?). Либо скорое и благоприятное развитие событий. В последнем даже после ранящих фраз не смоневалась. И только сейчас, вечером, загрустила. Ненапрасно. Надо было проводить книги и рисунки. Надо было дать хлеб воде.
Продолжение воды Тарковского - хлеб по воде.
*
без числа
Как глубоко, светло и хорошо. Как больно. Боль возвращает в детство. Берёт за руку и ведёт оплакивать смерть любимой игрушки. Боль возвращает миру исходные, яркие и ясные тона. Иное дело - зрение старости. Это мужское зрение. Оно выхватывает из окружающего только то, что помнит. Всё, что не помнит - одевается им в то, что помнит. И тогда не больно - потери не ощущается. Тогда понимаешь, что нет мужчтны и женщины и насколько глупее детей, кому нужны мужчина и женщина.
Нельзя сказать: я хочу быть старой. Или: я смирилась с возрастом и вижу преимущества возраста. Нет. Просто челловек не стареет. Ощущение старости как груза или изменения - от неуверенности. Старость - это качество. Это природа гор - в сравнении с природой долиины.
Как глубоко, светло и хорошо. Как больно. Боль возвращает в детство. Берёт за руку и ведёт оплакивать смерть любимой игрушки. Боль возвращает миру исходные, яркие и ясные тона. Иное дело - зрение старости. Это мужское зрение. Оно выхватывает из окружающего только то, что помнит. Всё, что не помнит - одевается им в то, что помнит. И тогда не больно - потери не ощущается. Тогда понимаешь, что нет мужчтны и женщины и насколько глупее детей, кому нужны мужчина и женщина.
Нельзя сказать: я хочу быть старой. Или: я смирилась с возрастом и вижу преимущества возраста. Нет. Просто челловек не стареет. Ощущение старости как груза или изменения - от неуверенности. Старость - это качество. Это природа гор - в сравнении с природой долиины.
*
без числа
Новолетие. Проснулась почти в полдень. Надо было сразу ехать в Ботанический сад. Не поехала, утонула в вёрстке. Но что-то мне говорит, что будет ещё золотой тёплый день. И я поеду в Ботанический. В конце сентября - к Обновлению храма - бывают такие прозрачные золотые дни.
Магазин детский вещей. Не жалею, что нет такой куколки, которую бы заворачивать и одевать во всё это прекрасное. Следом - мысль: вся эта небольшая красота придумана, чтобы сделать из детей кукол для взрослых. Но дети - не куклы. Это народ, взролые назнанку. И наоборот - взрослые - дети наизнаку. От обилия разговоров, возвышающих детское, немного тошнит. Я не теряла детства и мне не нужно туда возвращаться. Любой ребёнок вам скажет, что он уже взрослый.
Тело очень остро реагирует на перемену погоды. Меня несёт ветром. Вокруг моих ног - твсячи вёрст.
Вчера говорили о нечисти: о бабае и упырях. Упырь - некрещёный младенец. Наверно, это я.
Новолетие. Проснулась почти в полдень. Надо было сразу ехать в Ботанический сад. Не поехала, утонула в вёрстке. Но что-то мне говорит, что будет ещё золотой тёплый день. И я поеду в Ботанический. В конце сентября - к Обновлению храма - бывают такие прозрачные золотые дни.
Магазин детский вещей. Не жалею, что нет такой куколки, которую бы заворачивать и одевать во всё это прекрасное. Следом - мысль: вся эта небольшая красота придумана, чтобы сделать из детей кукол для взрослых. Но дети - не куклы. Это народ, взролые назнанку. И наоборот - взрослые - дети наизнаку. От обилия разговоров, возвышающих детское, немного тошнит. Я не теряла детства и мне не нужно туда возвращаться. Любой ребёнок вам скажет, что он уже взрослый.
Тело очень остро реагирует на перемену погоды. Меня несёт ветром. Вокруг моих ног - твсячи вёрст.
Вчера говорили о нечисти: о бабае и упырях. Упырь - некрещёный младенец. Наверно, это я.
*
без числа
Мирная тихая красота сентября невыносима. Не потому что неприятна; как раз - только бы такая погода и была бы! А потому, что виже за ней нечто настолько прекрасное и огромное, что изнутри поднимается малоосознаваемое отвращение. Ну как же это смешно - за тобой же такие стены... Нет. Пока живём - беззащитны. И потом - может быть вечная беззащитность. И от сознания того, КАКОЙ ОНА МОЖЕТ БЫТЬ, вечная беззащитность - даже не страшно. А всё существо кричит.
Мирная тихая красота сентября невыносима. Не потому что неприятна; как раз - только бы такая погода и была бы! А потому, что виже за ней нечто настолько прекрасное и огромное, что изнутри поднимается малоосознаваемое отвращение. Ну как же это смешно - за тобой же такие стены... Нет. Пока живём - беззащитны. И потом - может быть вечная беззащитность. И от сознания того, КАКОЙ ОНА МОЖЕТ БЫТЬ, вечная беззащитность - даже не страшно. А всё существо кричит.
*
без числа
Удивительная птица - пустельга. Трепещущий полёт - чем не стихи, записанные перьями, но не чернилами. Одиннадцать видов сигналов! Но это богатство неяркое, геральдическое, официальное. Так и хочется сказать - специальное. Условная какая-то птица. Всем хороша - ромбиками на мантии крыльев, большими глазами, белыми бровями. Но - пустельга. Мне очень хочется, чтобы название происходило не от "пусто", а от "пустошь" - где пасут скот, где нет деревьев.
Удивительная птица - пустельга. Трепещущий полёт - чем не стихи, записанные перьями, но не чернилами. Одиннадцать видов сигналов! Но это богатство неяркое, геральдическое, официальное. Так и хочется сказать - специальное. Условная какая-то птица. Всем хороша - ромбиками на мантии крыльев, большими глазами, белыми бровями. Но - пустельга. Мне очень хочется, чтобы название происходило не от "пусто", а от "пустошь" - где пасут скот, где нет деревьев.
*
без числа
О радости, о мире, о свете. Но только не об усталости и о том, что за день так мало успела!
О радости, о мире, о свете. Но только не об усталости и о том, что за день так мало успела!
*
без числа
Август густ, сентябрь не бывает пуст. Есть слёзы и печаль от благодарности. Но как изменилось выражение глаз. Говорят - возраст женщины выдают колени. Говорят - шея. Говорят - руки. Возможно. Но часто - именно взгляд.
Наконец добралась до дневника. Вообще до Середины Мира. Писала книгу.
Август густ, сентябрь не бывает пуст. Есть слёзы и печаль от благодарности. Но как изменилось выражение глаз. Говорят - возраст женщины выдают колени. Говорят - шея. Говорят - руки. Возможно. Но часто - именно взгляд.
Наконец добралась до дневника. Вообще до Середины Мира. Писала книгу.
*
без числа
Обручение Святой Катерины Александрийской - одном из самых заметных для меня стихотворений нулевых. Оно плавится, действительно распадается по частям. Как будто вынимают частицы из целого. Оно мягко и податливо к восприятию - но и сложно для анализа. Это стихотворение о мудрости жертвы. "Катерина Александрийская никогда не спросила об этом - что станет с ней, когда она станет святой женой".
Обручение Святой Катерины Александрийской - одном из самых заметных для меня стихотворений нулевых. Оно плавится, действительно распадается по частям. Как будто вынимают частицы из целого. Оно мягко и податливо к восприятию - но и сложно для анализа. Это стихотворение о мудрости жертвы. "Катерина Александрийская никогда не спросила об этом - что станет с ней, когда она станет святой женой".
*
без числа
О стихах Павла Жагуна. Новая публикация называется "Бродячие панды". Облик панды - мягкий и одновременно грозный. Можно сказать, неназванным героем публикации является психоделическая панда. Бродячие - переходящие с места на место, кочующие, занимающие новые пространства. Стихи действительно напоминают панд - зверей, которых так легко представить созданными человеком! Они лиричны, но порой остры: могут поранить. У панды есть мощные когти.
Рождение, смерть, безысходность. Влюблённость, внезапность. И снова - смерть.
прими мой мир — упавший плод
в нём распростёртый кислород...
Эти стихи раскрываются из грозовой глубины вязью фракталов: цветовых или звуковых. Автор - саунд-артист, устроитель фестивалей "Поэтроника", а это действо отличается необычностью подачи материала. Потому и своеобразным "гербом" выбрана панда. Её движущаяся фигура выступает из вязи слов и звуков - панда и оцифрованный соловей в оцифрованном саду.
Павел Жагун - исследователь и экспериментатор в области "генеративного искусства". В предисловии к своей книге "Алая точка скорости" сравнивает компьютер со скрипкой. Уточняет, что ПК - ещё более тонкий и прихотливый инструмент, чем скрипка. Скрипка обладает своим характером - компьютер, так же обладая своим характером, обладает и своеобразным интеллектом. Человек не вполне может прогнозировать его поведение. Это грозно, но и притягательно: компьютер дал возможность экспериментировать с алеаторической и гомофонной гармониями так свободно и смело, как, возможно, не получалось и у футуристов. Футурист следил за поведением звука. Адепт генеративного искусства следит за поведением агломерата - "рассыпающейся вселенной" звуков. Это задание на порядок сложнее. Звуковые фракталы, которые можно создать только при очень чуткой технике, обладающей мультитембральными возможностями, стремятся к сменяющим друг друга цветовым периодам (вспоминается Скрябин) и самосоздающимся словам и знакам. Этот момент самосоздания, вполне технологически объясним. Но в котором много интуитивного. Стихотворение напоминает мне струю играющего фонтана, то выносящую в пространство цвета, запахи, разного вида струи, то мгновенно замирающую. В музыке двадцатого века ассоциация - Эрик Сати.
так хотелось над зимней рекой
где стеклярус стрижи собирали
раскрутить все пружины спирали
слово в слово строка за строкой
Читая стихи Павла Жагуна, вполне веришь, что возможны "фракталы из слов". Что эти строки - то трогательные, то резкие - написала компьютерная программа. Одна из идей футуристов - дегуманизация - взята на вооружение и адептами "генеративного искусства". Человек есть биомашина! Евгений Головин развил эту мысль во множестве эссе о современной поэзии. Но, конечно, с другой точки зрения. Павел Жагун воспринимает биомашинальность человека как благо. Биомашина устойчива к внешним факторам воздействия. Она может родиться, любить и умереть. Она обладает намного более цепкой и ясной памятью. Частная жизнь биомашины!
в доме чужом ищи меня среди книг
в шорохах заоконных ночей пустых
выдох
глубокий вдох
нерождённый стих
ты моя кровь от крови
я твой двойник
это игра навылет
родство навек
Что покоряет меня в этих текстах - безысходная, прекрасная в своей камерности лиричность. Идущая от сильного, почти экстремального напряжения внутри тропа. Алексей Парщиков, открывший в поэзии дверь "после концептуализма" писал чрезвыйчайно плотно. Павел Жагун тоже пишет чрезвычайно плотно. Cтрока Парщикова замирает, сообщая, что рождается сверхновая звезда - поэзия. В строке Жагуна происходит взрыв. Он - поэт возникающих и исчезающих в интуитивном ритме пространств. Электронное шаманство? Вспоминается Геннадий Айги: вызывал наполненную щемящими токами пустоту, кишащую пустоту, вздыбленное опустошение. В котором рождается сверхновая звезда.
Стихи Жагуна кажутся очень долгими, бесконечно длящимися. Строфика порой оплывает, как музыкальные такты, а порой бывает очень изящной. В первом стихотворении, например. Первая строфа - две строки. Далее - четыре строфы по три строки. И кода - две строки.
Порой всё стихотворение напоминает движущуюся, раскрывающуюся то внезапно возникающими лицами, то прекрасными пейзажами спираль.
***
посмотри
как молчание яблоком падает вниз
поздним стуком глухим отдаётся в осенней траве
это мальчик с глазами совёнка
встаёт на карниз
побледневшие губы
в тахинной
лазурной халве
дай мне руку птенец
желторотая рифма любви
облака лишь подобие мыслей
игрушки богов
нежный ставленник смысла
улыбчивый мой визави
видишь зимние яблоки
тёмные ссадины слов
О стихах Павла Жагуна. Новая публикация называется "Бродячие панды". Облик панды - мягкий и одновременно грозный. Можно сказать, неназванным героем публикации является психоделическая панда. Бродячие - переходящие с места на место, кочующие, занимающие новые пространства. Стихи действительно напоминают панд - зверей, которых так легко представить созданными человеком! Они лиричны, но порой остры: могут поранить. У панды есть мощные когти.
Рождение, смерть, безысходность. Влюблённость, внезапность. И снова - смерть.
прими мой мир — упавший плод
в нём распростёртый кислород...
Эти стихи раскрываются из грозовой глубины вязью фракталов: цветовых или звуковых. Автор - саунд-артист, устроитель фестивалей "Поэтроника", а это действо отличается необычностью подачи материала. Потому и своеобразным "гербом" выбрана панда. Её движущаяся фигура выступает из вязи слов и звуков - панда и оцифрованный соловей в оцифрованном саду.
Павел Жагун - исследователь и экспериментатор в области "генеративного искусства". В предисловии к своей книге "Алая точка скорости" сравнивает компьютер со скрипкой. Уточняет, что ПК - ещё более тонкий и прихотливый инструмент, чем скрипка. Скрипка обладает своим характером - компьютер, так же обладая своим характером, обладает и своеобразным интеллектом. Человек не вполне может прогнозировать его поведение. Это грозно, но и притягательно: компьютер дал возможность экспериментировать с алеаторической и гомофонной гармониями так свободно и смело, как, возможно, не получалось и у футуристов. Футурист следил за поведением звука. Адепт генеративного искусства следит за поведением агломерата - "рассыпающейся вселенной" звуков. Это задание на порядок сложнее. Звуковые фракталы, которые можно создать только при очень чуткой технике, обладающей мультитембральными возможностями, стремятся к сменяющим друг друга цветовым периодам (вспоминается Скрябин) и самосоздающимся словам и знакам. Этот момент самосоздания, вполне технологически объясним. Но в котором много интуитивного. Стихотворение напоминает мне струю играющего фонтана, то выносящую в пространство цвета, запахи, разного вида струи, то мгновенно замирающую. В музыке двадцатого века ассоциация - Эрик Сати.
так хотелось над зимней рекой
где стеклярус стрижи собирали
раскрутить все пружины спирали
слово в слово строка за строкой
Читая стихи Павла Жагуна, вполне веришь, что возможны "фракталы из слов". Что эти строки - то трогательные, то резкие - написала компьютерная программа. Одна из идей футуристов - дегуманизация - взята на вооружение и адептами "генеративного искусства". Человек есть биомашина! Евгений Головин развил эту мысль во множестве эссе о современной поэзии. Но, конечно, с другой точки зрения. Павел Жагун воспринимает биомашинальность человека как благо. Биомашина устойчива к внешним факторам воздействия. Она может родиться, любить и умереть. Она обладает намного более цепкой и ясной памятью. Частная жизнь биомашины!
в доме чужом ищи меня среди книг
в шорохах заоконных ночей пустых
выдох
глубокий вдох
нерождённый стих
ты моя кровь от крови
я твой двойник
это игра навылет
родство навек
Что покоряет меня в этих текстах - безысходная, прекрасная в своей камерности лиричность. Идущая от сильного, почти экстремального напряжения внутри тропа. Алексей Парщиков, открывший в поэзии дверь "после концептуализма" писал чрезвыйчайно плотно. Павел Жагун тоже пишет чрезвычайно плотно. Cтрока Парщикова замирает, сообщая, что рождается сверхновая звезда - поэзия. В строке Жагуна происходит взрыв. Он - поэт возникающих и исчезающих в интуитивном ритме пространств. Электронное шаманство? Вспоминается Геннадий Айги: вызывал наполненную щемящими токами пустоту, кишащую пустоту, вздыбленное опустошение. В котором рождается сверхновая звезда.
Стихи Жагуна кажутся очень долгими, бесконечно длящимися. Строфика порой оплывает, как музыкальные такты, а порой бывает очень изящной. В первом стихотворении, например. Первая строфа - две строки. Далее - четыре строфы по три строки. И кода - две строки.
Порой всё стихотворение напоминает движущуюся, раскрывающуюся то внезапно возникающими лицами, то прекрасными пейзажами спираль.
***
посмотри
как молчание яблоком падает вниз
поздним стуком глухим отдаётся в осенней траве
это мальчик с глазами совёнка
встаёт на карниз
побледневшие губы
в тахинной
лазурной халве
дай мне руку птенец
желторотая рифма любви
облака лишь подобие мыслей
игрушки богов
нежный ставленник смысла
улыбчивый мой визави
видишь зимние яблоки
тёмные ссадины слов
*
без числа
Пересушенная литературность угнетает. Как только поэт почувствоввал, что его литературность "усохла", мгновенно мчится к иным музам, проклиная своих. Музыка, изо. Это две руки поэзии, и без них бы поэтическое слово не было бы так ярко. Но слово не обойти; оно всегда на дороге камнем. Поэт бежит, жалуясь, что у него нет слуха, в пустыню музыкантов, а там... Поэт бежит в горы к художнику и скульптору - а там...
Есть, определённо есть пространство поэта, которое не стоит покидать надолго. Музы ревнивы.
Пересушенная литературность угнетает. Как только поэт почувствоввал, что его литературность "усохла", мгновенно мчится к иным музам, проклиная своих. Музыка, изо. Это две руки поэзии, и без них бы поэтическое слово не было бы так ярко. Но слово не обойти; оно всегда на дороге камнем. Поэт бежит, жалуясь, что у него нет слуха, в пустыню музыкантов, а там... Поэт бежит в горы к художнику и скульптору - а там...
Есть, определённо есть пространство поэта, которое не стоит покидать надолго. Музы ревнивы.
*
без числа
Публикацией стихов Александра Сопровского открывается На Середине Мира раздел "Московского времени". Возвышенность - но без излишней метафизики, по выражению Алексея Цветкова - поэзии Сопровского - пожалуй, так можно охарактеризовать геопоэтический статус поэта: "высокий остров" с "просвеченной водой".
И с горя нарекая мастерской
Осенний космос без конца и края,
Схожу с ума — и твёрдою рукой
Творю пространство, время выбирая.
Воздух и свет его стихов - "несуетный свет заката". Его строки - как лёгкие, бодрящие и вместе умиротворяющие глотки (вина? света? влажного воздуха?). Да, "несуетность" - вот прекрасное определение, самоопределение поэта! Эти стихи кажутся доверчиво-простыми (так уже сто тысяч раз писали, ну что в них нового, но...) и вот тут важно это возвышенное но. Потому что нет ничего прекраснее таких обыденных "люблю", "жду" -
На рассвете звенят возбуждённо,
Подымаясь со сна, города.
Спи сегодня без горя и стона,
Спи по-прежнему, спи, как тогда.
Как жилось нам единожды, помнишь?
Небо в росчерках звёздных хвостов —
И держали раздетую полночь
Напряжённые руки мостов.
Даже если закат горит "как будто птица горихвостка/ взмахнула огненным пером/ над керосиновым ведром" - в этом пламени всё равно сохраняется величественность, несуетность, торжественность.
Мир стихов Сопровского неустанно волнуется: не то воздух, не то прозрачное море. Но в этом волнении столько простого, живительного покоя, что волей-неволей видишь свет "с той стороны".
Публикацией стихов Александра Сопровского открывается На Середине Мира раздел "Московского времени". Возвышенность - но без излишней метафизики, по выражению Алексея Цветкова - поэзии Сопровского - пожалуй, так можно охарактеризовать геопоэтический статус поэта: "высокий остров" с "просвеченной водой".
И с горя нарекая мастерской
Осенний космос без конца и края,
Схожу с ума — и твёрдою рукой
Творю пространство, время выбирая.
Воздух и свет его стихов - "несуетный свет заката". Его строки - как лёгкие, бодрящие и вместе умиротворяющие глотки (вина? света? влажного воздуха?). Да, "несуетность" - вот прекрасное определение, самоопределение поэта! Эти стихи кажутся доверчиво-простыми (так уже сто тысяч раз писали, ну что в них нового, но...) и вот тут важно это возвышенное но. Потому что нет ничего прекраснее таких обыденных "люблю", "жду" -
На рассвете звенят возбуждённо,
Подымаясь со сна, города.
Спи сегодня без горя и стона,
Спи по-прежнему, спи, как тогда.
Как жилось нам единожды, помнишь?
Небо в росчерках звёздных хвостов —
И держали раздетую полночь
Напряжённые руки мостов.
Даже если закат горит "как будто птица горихвостка/ взмахнула огненным пером/ над керосиновым ведром" - в этом пламени всё равно сохраняется величественность, несуетность, торжественность.
Мир стихов Сопровского неустанно волнуется: не то воздух, не то прозрачное море. Но в этом волнении столько простого, живительного покоя, что волей-неволей видишь свет "с той стороны".
*
без числа
Продолжаю работу над индексом Поэтов Пскова. Мирослав Андреев. Теперь знакомство с его стихами более плотное. Танцы накануне катастрофы. Жизнь в эпоху катастроф. Хотя... он даже до самолётика в НЙ не дожил. Прозрение?
Дневники хороши необязательностью и исключительной информативностью. Дневник - враль. Но кто расскажет больше о людях и их привычках, чем враль? Правдивый человек молчалив. Вопрос: ведут ли известные люди дневники? Те известные, что сейчас. Актёры, писатели, музыканты. Зачем бы им? Вместо дневника - запись в блоге или интервью. Но дневника хотелось бы. Дневник - любимец муз. Это амур и гермес литературы.
Продолжаю работу над индексом Поэтов Пскова. Мирослав Андреев. Теперь знакомство с его стихами более плотное. Танцы накануне катастрофы. Жизнь в эпоху катастроф. Хотя... он даже до самолётика в НЙ не дожил. Прозрение?
Дневники хороши необязательностью и исключительной информативностью. Дневник - враль. Но кто расскажет больше о людях и их привычках, чем враль? Правдивый человек молчалив. Вопрос: ведут ли известные люди дневники? Те известные, что сейчас. Актёры, писатели, музыканты. Зачем бы им? Вместо дневника - запись в блоге или интервью. Но дневника хотелось бы. Дневник - любимец муз. Это амур и гермес литературы.
*
без числа
Поэты Пскова - новый индекс,раздел На Середине Мира. В него вошли: Евгений Шешолин, Артём Тасалов. Публикации стихов этих поэтов уже есть на сайте. Предполагаются публикации стихов Мирослава Андреева, Всеволода Рожнятовского и Геннадия Кононова. И, конечно, сопроводительные материалы - биографические и критические очерки. В сети естть некоторая информация. Так что поначалу ограничусь ссылками на то, что уже имеется.
Следующим подразделом Вестей станет, конечно, Урал. Так и будет называться индекс: Урал. В него войдут стихи поэтов Южного Урала, Екатеринберга и Нижнего Тагила.
Надеюсь, что в перспективе смогу создать и небольшой индекс Минской Школы ведь Строцев есть на сайте!
Поэты Пскова - новый индекс,раздел На Середине Мира. В него вошли: Евгений Шешолин, Артём Тасалов. Публикации стихов этих поэтов уже есть на сайте. Предполагаются публикации стихов Мирослава Андреева, Всеволода Рожнятовского и Геннадия Кононова. И, конечно, сопроводительные материалы - биографические и критические очерки. В сети естть некоторая информация. Так что поначалу ограничусь ссылками на то, что уже имеется.
Следующим подразделом Вестей станет, конечно, Урал. Так и будет называться индекс: Урал. В него войдут стихи поэтов Южного Урала, Екатеринберга и Нижнего Тагила.
Надеюсь, что в перспективе смогу создать и небольшой индекс Минской Школы ведь Строцев есть на сайте!
*
без числа
Долгий полёт Андрея Анпилова - стихи исключиительно, дистиллированно московские. Ретроспективные (хотя бы "Журавлик" Владимира Сидорова: "Над горродом журавлик как маленький кораблик"). Не для автора, не для хронологического клерка. А сами по себе. Если бы можно было внести такой термин (как бутылку или букет) - окуджавистость. Окуджавность. Не от: Окуджава. А от - щемяще, тонко, почти окаянно, почти отчаянно, чисто... Вот, именно в "Долгом полёте" и был бы самый высокий её градус. Эти стихи напоминают глубокие, невыносимые и почти гениальные отечественныне фильмы высоких семидесятых - 74 или 76 гг. Они вьются, сплетаются и всё равно оказывается, что они слишком просты и доверчивы. Их разузнали-разгадали, прочитали-посмотрели и оценили. Ну кому объяснишь, что это такое - эти мюзиклы, по силе превосходящие порой даже фильмы самого Герасимова. Вот так и со стихами Анпилова. Читаешь - вроде песенок, гитарку бы. Но всё не так. Вот она, смерть в газовом тканевом облаке. Вот умирающая психея-принцесса. То есть, у Анпилова она не умирает, но ведь не обязательно говорить, что умирает: и так понятно:
На подоконник луч небесный лёг
И по нему к нам в комнату, о чудо,
Впорхнул и заметался мотылёк,
Невесть откуда...
Грустно - а с чего бы? Просто, а почему? Плавающе-песенная рифма, дразнящая очевидность: пировал-озоровал, этаж - ну конечно, наш! Анпиловский мир укладывается - как за пазуху. Немного вроде места, а всё необходимое поместилось. Нет, не всё так просто в этих хитрых стихах. Они тянутся и тянутся, как безысходная вторая серия. Как вереницы наполеоновских солдат после Святой Елены. Императора нет. Есть солдаты. И рождается новая сказка.
Долгий полёт Андрея Анпилова - стихи исключиительно, дистиллированно московские. Ретроспективные (хотя бы "Журавлик" Владимира Сидорова: "Над горродом журавлик как маленький кораблик"). Не для автора, не для хронологического клерка. А сами по себе. Если бы можно было внести такой термин (как бутылку или букет) - окуджавистость. Окуджавность. Не от: Окуджава. А от - щемяще, тонко, почти окаянно, почти отчаянно, чисто... Вот, именно в "Долгом полёте" и был бы самый высокий её градус. Эти стихи напоминают глубокие, невыносимые и почти гениальные отечественныне фильмы высоких семидесятых - 74 или 76 гг. Они вьются, сплетаются и всё равно оказывается, что они слишком просты и доверчивы. Их разузнали-разгадали, прочитали-посмотрели и оценили. Ну кому объяснишь, что это такое - эти мюзиклы, по силе превосходящие порой даже фильмы самого Герасимова. Вот так и со стихами Анпилова. Читаешь - вроде песенок, гитарку бы. Но всё не так. Вот она, смерть в газовом тканевом облаке. Вот умирающая психея-принцесса. То есть, у Анпилова она не умирает, но ведь не обязательно говорить, что умирает: и так понятно:
На подоконник луч небесный лёг
И по нему к нам в комнату, о чудо,
Впорхнул и заметался мотылёк,
Невесть откуда...
Грустно - а с чего бы? Просто, а почему? Плавающе-песенная рифма, дразнящая очевидность: пировал-озоровал, этаж - ну конечно, наш! Анпиловский мир укладывается - как за пазуху. Немного вроде места, а всё необходимое поместилось. Нет, не всё так просто в этих хитрых стихах. Они тянутся и тянутся, как безысходная вторая серия. Как вереницы наполеоновских солдат после Святой Елены. Императора нет. Есть солдаты. И рождается новая сказка.
*
без числа
В следующий раз мы встретимся - так назвала новую подборку Марии Тиматковой. Русская поэзия в эмиграции - вот так, на фривее, записывая английские слова (ничтоже сумняшеся) русскими буквами, по утрам - немного над собой пошутить, добавив шутку в кофе: как буратино из полена. Резкие, отточенне движения. В жизни - ничего лишнего. И всё же - как мать. Качая-баюкая нечто (поэзию?), не боясь плоских рифм (потому что - какая разница, что они плоские? Они же на моём языке!). Тиматковой свойственна чистоплотность, даже стерильность викторианства. И в её стихах это отражается: как будто всё время боится неправильно шагнуть, не по чину, уронить достоинство. То есть, она помнит о достоинстве? Она его бережёт? Вот тут-то и начниаются проклятые вопросы.
И я опираюсь на слово,
На шаткий встаю табурет.
И слово поможет мне снова,
Хотя мне помощников нет.
В следующий раз мы встретимся - так назвала новую подборку Марии Тиматковой. Русская поэзия в эмиграции - вот так, на фривее, записывая английские слова (ничтоже сумняшеся) русскими буквами, по утрам - немного над собой пошутить, добавив шутку в кофе: как буратино из полена. Резкие, отточенне движения. В жизни - ничего лишнего. И всё же - как мать. Качая-баюкая нечто (поэзию?), не боясь плоских рифм (потому что - какая разница, что они плоские? Они же на моём языке!). Тиматковой свойственна чистоплотность, даже стерильность викторианства. И в её стихах это отражается: как будто всё время боится неправильно шагнуть, не по чину, уронить достоинство. То есть, она помнит о достоинстве? Она его бережёт? Вот тут-то и начниаются проклятые вопросы.
И я опираюсь на слово,
На шаткий встаю табурет.
И слово поможет мне снова,
Хотя мне помощников нет.
*
без числа
На Середине Мира готовится новая публикация стихов Марии Тиматковой. Небольшая, но очень ёмкая подборка. "Птичий" русский язык эмиграции и бесшабашность, равно свойственная Америке и России. Стихи нервные, немного девичьи - серьёзная дама, довольно в жизни повидавшая, беседует с девчонкой, тоже немало в жизни видевшей. По вкусу немного пресные, как пыль на старой портьере. Но это несомненно поэзия, и очень отрадно читать и верстать эти стихи после тяжеловатых отечественных опытов.
На Середине Мира готовится новая публикация стихов Марии Тиматковой. Небольшая, но очень ёмкая подборка. "Птичий" русский язык эмиграции и бесшабашность, равно свойственная Америке и России. Стихи нервные, немного девичьи - серьёзная дама, довольно в жизни повидавшая, беседует с девчонкой, тоже немало в жизни видевшей. По вкусу немного пресные, как пыль на старой портьере. Но это несомненно поэзия, и очень отрадно читать и верстать эти стихи после тяжеловатых отечественных опытов.
*
без числа
На Середире Мира ожидаются публикации стихов Андрея Анпилова и Павла Жагуна.
Закончена вёрстка избранного из книги стихов "Ручьевинами серебра" Ильи Семенеко-Басина. Это учёные стихи - в изначально-средневековом смысле. Это очень весёлые и скупые стихи. Мне кажется, это северная сторона поэтической речи, нам всем современной. Корневатые причуды, взятые из славянского, а то и вовсе придуманные (вот что настораживает - отнюдь не просто так придуманные!) - всё оставляет ощущение заранее и тщательно продуманной схемы, но вот нет. Это именно ручьевины, идущие из времени во время, и потому время сливается с пространством. Это голос, который несёт вести о том, что было - в том, ином времени. Ещё в другом времени... Но время сливается в одно до-время.
Мне нравится в поэзии сейчас эта внешняя продуманность - но не было бы скучно. Но мне нравится и хаос плохих стихов - а он бывает очень редко.
На Середире Мира ожидаются публикации стихов Андрея Анпилова и Павла Жагуна.
Закончена вёрстка избранного из книги стихов "Ручьевинами серебра" Ильи Семенеко-Басина. Это учёные стихи - в изначально-средневековом смысле. Это очень весёлые и скупые стихи. Мне кажется, это северная сторона поэтической речи, нам всем современной. Корневатые причуды, взятые из славянского, а то и вовсе придуманные (вот что настораживает - отнюдь не просто так придуманные!) - всё оставляет ощущение заранее и тщательно продуманной схемы, но вот нет. Это именно ручьевины, идущие из времени во время, и потому время сливается с пространством. Это голос, который несёт вести о том, что было - в том, ином времени. Ещё в другом времени... Но время сливается в одно до-время.
Мне нравится в поэзии сейчас эта внешняя продуманность - но не было бы скучно. Но мне нравится и хаос плохих стихов - а он бывает очень редко.
*
без числа
*
Только что закончила вёрстку прозаических миниатюр Георгия Балла. Впечатление сложилось, но крайне неоднозначное. Поначалу мне было очень приятно работать с этим материалом, а под конец просто надоело. Странное ощущение ординарнейшей, до шарлатанства, поделки - и большого чувства, которое должно бы вылиться в более тонкие формы. О чувстве говорят странные смещения внутри фраз, примерно так: "но самое неприятное — когда жена стала уменьшаться"; эпитеты ("фиолетовым глазом" - у Балла глаза по большей части фиолетовые, возможно, от отражённых в них синевы неба и крови). Но в целом чего-то сильно не хватает, что есть у нелюбимого и на самом-то деле плохо читанного Мамлеева. Но в безыскусном шарлатанстве Балла много любви - к людям, животным, земле и даже к погоде. Он любит дождь, грозу. Любит собаку. Он просто любит, ровно и невыносимо для того, кого любит. Ощущение магматического потока, стирающего с поверхности всё живое. Но в какой-то момент в абрисах пепла возникает сожжённое. Безоценочностью тут не отговориться. Мол, это не хорошо и не плохо - это так и есть. В том-то и дело, что нет, не есть. Это враждебные человеку, мизантропические тексты. Но они хороши, как горы издали.
*
Только что закончила вёрстку прозаических миниатюр Георгия Балла. Впечатление сложилось, но крайне неоднозначное. Поначалу мне было очень приятно работать с этим материалом, а под конец просто надоело. Странное ощущение ординарнейшей, до шарлатанства, поделки - и большого чувства, которое должно бы вылиться в более тонкие формы. О чувстве говорят странные смещения внутри фраз, примерно так: "но самое неприятное — когда жена стала уменьшаться"; эпитеты ("фиолетовым глазом" - у Балла глаза по большей части фиолетовые, возможно, от отражённых в них синевы неба и крови). Но в целом чего-то сильно не хватает, что есть у нелюбимого и на самом-то деле плохо читанного Мамлеева. Но в безыскусном шарлатанстве Балла много любви - к людям, животным, земле и даже к погоде. Он любит дождь, грозу. Любит собаку. Он просто любит, ровно и невыносимо для того, кого любит. Ощущение магматического потока, стирающего с поверхности всё живое. Но в какой-то момент в абрисах пепла возникает сожжённое. Безоценочностью тут не отговориться. Мол, это не хорошо и не плохо - это так и есть. В том-то и дело, что нет, не есть. Это враждебные человеку, мизантропические тексты. Но они хороши, как горы издали.
*
без числа
*
Праздник провела более, чем своеобразно: лежала с распухшим от аллергии лицом, читала и верстала. К вечеру, чтобы как-то облегчить состояние, протёрла пол и совершила прочую влажную уборку. В состоянии болезни, с ватной головой, в которой случаются прояснения (как на небе), вовсе нет тяги к молитве, к разговору с Богом. Голова клубится, или бродит как воздушный шарик. Да, лечиться от аллергии с кошкой на руках - задача сложная.
*
Праздник провела более, чем своеобразно: лежала с распухшим от аллергии лицом, читала и верстала. К вечеру, чтобы как-то облегчить состояние, протёрла пол и совершила прочую влажную уборку. В состоянии болезни, с ватной головой, в которой случаются прояснения (как на небе), вовсе нет тяги к молитве, к разговору с Богом. Голова клубится, или бродит как воздушный шарик. Да, лечиться от аллергии с кошкой на руках - задача сложная.
*
без числа
*
Вера живёт не только в хвале - хотя человеку её всегда мало -, но и в самопогружённости. Но только тогда, когда самокопание, детальное припоминание себя - преобразуется в соляной раствор сознания своей нетщетности, от которой, как клубничный ус, рождается знание ненапрасности всего происходящего (а тем более скорбей)- и затем уже (когда забыто "за что мне всё это, Господи?") - расцветает красота высокой личной беседы со Христом. "Где ты был, Господи, когда меня убивали?" - "Рядом был, с тобою". Но эти мысли очень хрупки. Их может высказывать только человек, немного понимающий свой крест: каков он и в чём находится.
Если в дом пустил человека, растение или животное - то это уже проявление любви. Но Христос любит мир и меч, потому что Он Сам принёс мир и меч. Конечно, не будет всегда и всё - миром. Пришли люди - принесли свои обиды, хоть и не говорят о них. К кому пришли, эти обиды чувствует, может вспылить (часто по ерунде). Меч может взять очень много, и в мече есть любовь. Но мир неизмеримо мощнее. На этом-то Божием мире основаны и все дьявольские козни. Уговорить, обольстить, наобещать - так ведь ради мира же, между своими... Где мир - там обман. Вот почему Христос говорит о мире и мече.
Однако мир и меч - Евангелие и Сам Господь.
*
Вера живёт не только в хвале - хотя человеку её всегда мало -, но и в самопогружённости. Но только тогда, когда самокопание, детальное припоминание себя - преобразуется в соляной раствор сознания своей нетщетности, от которой, как клубничный ус, рождается знание ненапрасности всего происходящего (а тем более скорбей)- и затем уже (когда забыто "за что мне всё это, Господи?") - расцветает красота высокой личной беседы со Христом. "Где ты был, Господи, когда меня убивали?" - "Рядом был, с тобою". Но эти мысли очень хрупки. Их может высказывать только человек, немного понимающий свой крест: каков он и в чём находится.
Если в дом пустил человека, растение или животное - то это уже проявление любви. Но Христос любит мир и меч, потому что Он Сам принёс мир и меч. Конечно, не будет всегда и всё - миром. Пришли люди - принесли свои обиды, хоть и не говорят о них. К кому пришли, эти обиды чувствует, может вспылить (часто по ерунде). Меч может взять очень много, и в мече есть любовь. Но мир неизмеримо мощнее. На этом-то Божием мире основаны и все дьявольские козни. Уговорить, обольстить, наобещать - так ведь ради мира же, между своими... Где мир - там обман. Вот почему Христос говорит о мире и мече.
Однако мир и меч - Евангелие и Сам Господь.
*
без числа
*
Молиться очень хорошо на улице, возле храма. Ближе к концу обедни обошла храм и рассмотрела живущие возле него растения. Вот кто хвалит Бога! Кажется, что животные и люди на земле - чужие, в сравнении с растениями. Шиповник зацвёл. Более тёмные розочки пахнут маслянисто, тонко и ярко. Бледные цветки населены крохотными чёрными насекомыми и почти не пахнут.
Вознесение - молитва обо всех нищи, голодных, сирых и унылых. Господь грядёт, Он только и помнит беды.
*
Молиться очень хорошо на улице, возле храма. Ближе к концу обедни обошла храм и рассмотрела живущие возле него растения. Вот кто хвалит Бога! Кажется, что животные и люди на земле - чужие, в сравнении с растениями. Шиповник зацвёл. Более тёмные розочки пахнут маслянисто, тонко и ярко. Бледные цветки населены крохотными чёрными насекомыми и почти не пахнут.
Вознесение - молитва обо всех нищи, голодных, сирых и унылых. Господь грядёт, Он только и помнит беды.
*
без числа
*
Рассказы Георгия Балла вполне вписываются в поэтическую картину Середины Мира - и верстать их, конечно, приятно. Это будет прозаический росчерк лианозовской темы.
Вещи вполне сопоставимые - утюг и жара. Нагладить лёгких летних одёжек. Но они как-то особенно скоро хотят мыться. А мнутся моментально. Но как в неглаженом?
*
Рассказы Георгия Балла вполне вписываются в поэтическую картину Середины Мира - и верстать их, конечно, приятно. Это будет прозаический росчерк лианозовской темы.
Вещи вполне сопоставимые - утюг и жара. Нагладить лёгких летних одёжек. Но они как-то особенно скоро хотят мыться. А мнутся моментально. Но как в неглаженом?
*
без числа
*
Дорога 21 - дневника. Говорят, житейские хлопоты выжигают душу. Не те, что есть и даются для воспиания благодарности за дары бытия, а находящие, как пожар, авральные и будящие самолюбие. Потому, радуясь мягкому прохладному закатному свету, ощущала, что радуюсь не вполне. Но как же хороши и зелень, и цветение...
Грядут грозы, грядут публикации, грядёт движение. Но лучше бы, если бы омута были в стихах. Возможно, потому стихи много переживших людей строги, а стихи счастливцев бурны и причудливы.
*
Дорога 21 - дневника. Говорят, житейские хлопоты выжигают душу. Не те, что есть и даются для воспиания благодарности за дары бытия, а находящие, как пожар, авральные и будящие самолюбие. Потому, радуясь мягкому прохладному закатному свету, ощущала, что радуюсь не вполне. Но как же хороши и зелень, и цветение...
Грядут грозы, грядут публикации, грядёт движение. Но лучше бы, если бы омута были в стихах. Возможно, потому стихи много переживших людей строги, а стихи счастливцев бурны и причудливы.
*
без числа
*
О стихах Николая Звягинцева. Поэт известный - что при некотором смещении общей для литературного сообщеста точки зрения мешает вчуствоваться в камерную необычность его стихов. Википедия сообщает, что Звягинцев ищет связи "всего со всем" - и приводит невыигрышый фрагмент, который как раз и говорит о том, что Звягинцев не ищет связи - он лишь констатирует высокую несвязанность вещей.
Красавцы танки вошли в Харбин.
А вышел дяденька на балкон,
С конца тупого яйцо разбил
И выпил тёплое молоко.
Не правда ли, напоминает сны в "Скромном обаянии буржуазии" Луиса Бунюэля. Но сравнивать кино и поэзию нельзя. Нельзя сравнить европейское и русское сознания - слишком разные условия существования. Но Звягинцев, чем он мне и интересен, кажется дал современной нашей поэзии ту трогательную и почти буржуазную нотку, которой ей так недоставало. Тот небольшой избыток роскоши и естественности (например, этот завтрак над танками), который может ненадолго скрыть изначальную голодную нищету. У Звягинцева в стихах эта нищета чувствуется; зев её огромен.
Машенька стала большая рыба,
Кота переучивать перестала.
Все её мальчики — чумка либо
Кубики среднего комсостава.
Спрятался август в собачьей пасти,
В городе кончились новобранцы,
А кубикам льда сейчас безопасно —
Длинным ногтям до них не добраться,
Стихи Звягинцева больше всего напоминают моток спутанных ниток, клоки вычесанной, но не спряденной шерсти. Из этих клоков-стихов (немного сюрных, но для сюрреализма слишком приличных; читайте стихи Евгения Головина) вдруг - действительно чудом! - начинают проявляться две нити. Само веретено парки остаётся в тени, но нити светятся, и, пожалуй, если говорить о находках поэта - то это именно они и будут. И в этих нитях узнаются замладенческие, почти небесные для ныне живущих образы - стойкий оловянный солдатик и танцовщица.
Он пистолет, а ты балерина.
Он подумал, ты повторила.
Пусть биограф его героини
Вспомнит фамилию или имя.
Некрупный, стаккато, а порой вальяжный ритм стихотворения, переменчивый, но всё же узнаваемо-хореографичный, как ритм балетного номера, выражает много больше, чем блесна-метафора. Звягинцев любит её полуинтимный эзопов язык (метафоры), но и знает ей цену: "это ваша спутница с блестящими глазами/ злей виолончели шоколадная фольга". Его стихотворения живут полутонами ритма и звуков: переливов гласных и шептанья согласных. Иногда он поразительно точно копирует русскими звуками мелодию провансальской песенки:
Бронзовая девушка пришла искупаться,
Вежливо кивнула монетам на дне.
У неё иголка в стареющих пальцах,
Как это бывает на гражданской войне.
Вот примерный текст старинной трубадурской песенки.
В Бордо я знаю девять дам прекрасных, Вежливых, скромных, в одеждах атласных...
Или сравните перевод старофранцузского эпоса, сделанного Мандельштамом: "Гибурк, госпожа моя ласковая". Или, его же, из "Сыновей Аймона" - "Как ласковая лайка на слепых кутят/ Глядит княгиня Айя на четырёх княжат".
Если представить более суровую нить - солдатиком, вращающимся вокруг своей оси (а ему кажется, что он преодолевает пространства), можно увидеть, как штык его, подобно стрелке компаса, останавливается, в невольных паузах вращения, на двух, одних и тех же, точках. Это сияющая пайетка на груди балерины и огонь в камине. Звягинцев прекрасно ориентируется в современной поэзии, он знает много больше прочих о том, кто и какие стихи пишет. Но при этом, как мне видится, его влечёт к двум поэтикам, и обе - из серебряного века. Это Мандельштам и Ходасевич. Стихи Звягинцева тянутся к этим истокам буквально через голову современности. При чтении не возникает (или, уступка, ничего не значащая) почти не возникает ассоциаций со старшими его современниками.
Если попробовать не делить поэтов на поколения. Тогда яснее станет, что именно заставило Звягинцева так тщательно охранять камерность своей поэтики. Пафос частной жизни, в которой одной, кажется, можно спастись от цепи обманов. Но не есть ли эта золотая частная жизнь - тоже обман, и тем более сокрушительный, чем тщательнее пытаешься поверить в то, что он (если очень поверишь) станет истиной. Не зря так много военной лексики у Звягинцева. Он слышит внутри себя самого дыхание бомбы с часовым механизмом.
*
О стихах Николая Звягинцева. Поэт известный - что при некотором смещении общей для литературного сообщеста точки зрения мешает вчуствоваться в камерную необычность его стихов. Википедия сообщает, что Звягинцев ищет связи "всего со всем" - и приводит невыигрышый фрагмент, который как раз и говорит о том, что Звягинцев не ищет связи - он лишь констатирует высокую несвязанность вещей.
Красавцы танки вошли в Харбин.
А вышел дяденька на балкон,
С конца тупого яйцо разбил
И выпил тёплое молоко.
Не правда ли, напоминает сны в "Скромном обаянии буржуазии" Луиса Бунюэля. Но сравнивать кино и поэзию нельзя. Нельзя сравнить европейское и русское сознания - слишком разные условия существования. Но Звягинцев, чем он мне и интересен, кажется дал современной нашей поэзии ту трогательную и почти буржуазную нотку, которой ей так недоставало. Тот небольшой избыток роскоши и естественности (например, этот завтрак над танками), который может ненадолго скрыть изначальную голодную нищету. У Звягинцева в стихах эта нищета чувствуется; зев её огромен.
Машенька стала большая рыба,
Кота переучивать перестала.
Все её мальчики — чумка либо
Кубики среднего комсостава.
Спрятался август в собачьей пасти,
В городе кончились новобранцы,
А кубикам льда сейчас безопасно —
Длинным ногтям до них не добраться,
Стихи Звягинцева больше всего напоминают моток спутанных ниток, клоки вычесанной, но не спряденной шерсти. Из этих клоков-стихов (немного сюрных, но для сюрреализма слишком приличных; читайте стихи Евгения Головина) вдруг - действительно чудом! - начинают проявляться две нити. Само веретено парки остаётся в тени, но нити светятся, и, пожалуй, если говорить о находках поэта - то это именно они и будут. И в этих нитях узнаются замладенческие, почти небесные для ныне живущих образы - стойкий оловянный солдатик и танцовщица.
Он пистолет, а ты балерина.
Он подумал, ты повторила.
Пусть биограф его героини
Вспомнит фамилию или имя.
Некрупный, стаккато, а порой вальяжный ритм стихотворения, переменчивый, но всё же узнаваемо-хореографичный, как ритм балетного номера, выражает много больше, чем блесна-метафора. Звягинцев любит её полуинтимный эзопов язык (метафоры), но и знает ей цену: "это ваша спутница с блестящими глазами/ злей виолончели шоколадная фольга". Его стихотворения живут полутонами ритма и звуков: переливов гласных и шептанья согласных. Иногда он поразительно точно копирует русскими звуками мелодию провансальской песенки:
Бронзовая девушка пришла искупаться,
Вежливо кивнула монетам на дне.
У неё иголка в стареющих пальцах,
Как это бывает на гражданской войне.
Вот примерный текст старинной трубадурской песенки.
В Бордо я знаю девять дам прекрасных, Вежливых, скромных, в одеждах атласных...
Или сравните перевод старофранцузского эпоса, сделанного Мандельштамом: "Гибурк, госпожа моя ласковая". Или, его же, из "Сыновей Аймона" - "Как ласковая лайка на слепых кутят/ Глядит княгиня Айя на четырёх княжат".
Если представить более суровую нить - солдатиком, вращающимся вокруг своей оси (а ему кажется, что он преодолевает пространства), можно увидеть, как штык его, подобно стрелке компаса, останавливается, в невольных паузах вращения, на двух, одних и тех же, точках. Это сияющая пайетка на груди балерины и огонь в камине. Звягинцев прекрасно ориентируется в современной поэзии, он знает много больше прочих о том, кто и какие стихи пишет. Но при этом, как мне видится, его влечёт к двум поэтикам, и обе - из серебряного века. Это Мандельштам и Ходасевич. Стихи Звягинцева тянутся к этим истокам буквально через голову современности. При чтении не возникает (или, уступка, ничего не значащая) почти не возникает ассоциаций со старшими его современниками.
Если попробовать не делить поэтов на поколения. Тогда яснее станет, что именно заставило Звягинцева так тщательно охранять камерность своей поэтики. Пафос частной жизни, в которой одной, кажется, можно спастись от цепи обманов. Но не есть ли эта золотая частная жизнь - тоже обман, и тем более сокрушительный, чем тщательнее пытаешься поверить в то, что он (если очень поверишь) станет истиной. Не зря так много военной лексики у Звягинцева. Он слышит внутри себя самого дыхание бомбы с часовым механизмом.
*
без числа
*
Пересмотрела Григория Козинцева "Гамлет". Затем подняла один видеоматериал - как снимался фильм и небольшое интревью с Иннокентием Смоктуновским. Фильм снимался крайне тяжело: режиссёра гнали вперёд как лошадь, чтобы сотрудники киностудии выполнили план и не лишились премиальных. То есть, бессонные ночи, нервы, спешка - всё пошло на сохранение премиальных. Таков закон империи.
По видеоряду - открытие. Лошади, тревожные мечущиеся лошади. В Средневековье и Новое Время лошадь - необходимость и всегда одно из главных действуюих лиц. Вот эти лошади пробежали по фильмам Андрея Тарковского, а потом - и Триера. Бегущая лошадь, без узды и всадника, предвещающая тревогу - не абстракция, а кинематографическая конкретность. "Я Гамлет. Холодеет кровь".
Смоктуновский рассказывал нарочито просто, как идиотам, но выразил мысль, которую прочитать стоило труда. И если бы не было у меня предшествующего разговора о Гамлете, не поняла бы, что случилось с актёром. И почему он всё-таки согласился играть Гамлета, а фильмом остался недоволен. Козинцев для фильма использовал перевод Пастернака, по которому явно прошлась цензура. Выбора у него не было, фильм был нужен. По этому сценарию Гамлет никак привлечь Смоктуновского не мог - тот уже князь Мышкин, и ему почти 40. В школьной драме (каковой для него был "Гамлет") актёр играть не собирался. Он видел постановки пьесы и в отроческом, и в зрелом возрасте (с Михаилом Козаковым). Пьеса Смоктуновскому не нравилась - он не видел в Гамлете характера, который бы его привлекал. Однако после беседы с Козинцевым и по мере знакомства с материалом точка зрения изменилась: Гамлет оказался отнюдь не нерешительным, много рассуждающим персонажем, а сокрушающей силой.
*
Пересмотрела Григория Козинцева "Гамлет". Затем подняла один видеоматериал - как снимался фильм и небольшое интревью с Иннокентием Смоктуновским. Фильм снимался крайне тяжело: режиссёра гнали вперёд как лошадь, чтобы сотрудники киностудии выполнили план и не лишились премиальных. То есть, бессонные ночи, нервы, спешка - всё пошло на сохранение премиальных. Таков закон империи.
По видеоряду - открытие. Лошади, тревожные мечущиеся лошади. В Средневековье и Новое Время лошадь - необходимость и всегда одно из главных действуюих лиц. Вот эти лошади пробежали по фильмам Андрея Тарковского, а потом - и Триера. Бегущая лошадь, без узды и всадника, предвещающая тревогу - не абстракция, а кинематографическая конкретность. "Я Гамлет. Холодеет кровь".
Смоктуновский рассказывал нарочито просто, как идиотам, но выразил мысль, которую прочитать стоило труда. И если бы не было у меня предшествующего разговора о Гамлете, не поняла бы, что случилось с актёром. И почему он всё-таки согласился играть Гамлета, а фильмом остался недоволен. Козинцев для фильма использовал перевод Пастернака, по которому явно прошлась цензура. Выбора у него не было, фильм был нужен. По этому сценарию Гамлет никак привлечь Смоктуновского не мог - тот уже князь Мышкин, и ему почти 40. В школьной драме (каковой для него был "Гамлет") актёр играть не собирался. Он видел постановки пьесы и в отроческом, и в зрелом возрасте (с Михаилом Козаковым). Пьеса Смоктуновскому не нравилась - он не видел в Гамлете характера, который бы его привлекал. Однако после беседы с Козинцевым и по мере знакомства с материалом точка зрения изменилась: Гамлет оказался отнюдь не нерешительным, много рассуждающим персонажем, а сокрушающей силой.
*
без числа
*
Новая страница Дневника. Май. Полагала, что запись о "Стихах из Кировского района" ещё не сдела, а она есть. Отредактировала.
В эссеистике, как и в музыке важны паузы. Игра на паузах невозможна - потому что тогда нет игры. Пауза выводит из игры. После неё следует только отрицание - не явлений, а себя самого в явлении. Не музыки больше нет, а я не могу писать музыку. Не поэзии нет, а я не умею писать стихи. Не слава несправедлива, а я - подонок. И только так.
Действо кабинок Александра Курбатова удалось. Если бы не присущие только Зверевскому пьяненькие полутона, всё было бы идеально. Кабинок становится всё больше, а читатель, наконец, получают возможность посмотреть в лицо поэта, послушать его стихи и голос, звучащий только для него. Двусмысленность происходящего меня не особенно тревожила - в пространстве действа двусмысленность зависит только от личного отношения.
Пила кофе в макдональдсе. На веранде. За соседним столиком сидел суворовец лет 14. Удивительной красоты - как Бурляев в "Ивановом детстве". Сияющий, тонкий, с платиноволосой головой. Подумалось: все рассказы о зверствах в армии, тиражирование их, все тела и гробы из сми, вся настоящая боль, о которой в точности ничего не знаем - вдруг оборачивается в прах. Исчезает. Представить, что этого парня бьют ногами или он бьёт кого-то ногами - невозможно. Не для того это создание. И всегда надо помнить - не для битья. А для защиты. А парнишка, видимо, москвич и вернулся с репетиции парада. На соседнем сидении - сумочка. Не один. Говорит по телефону, серьёзный.
*
Новая страница Дневника. Май. Полагала, что запись о "Стихах из Кировского района" ещё не сдела, а она есть. Отредактировала.
В эссеистике, как и в музыке важны паузы. Игра на паузах невозможна - потому что тогда нет игры. Пауза выводит из игры. После неё следует только отрицание - не явлений, а себя самого в явлении. Не музыки больше нет, а я не могу писать музыку. Не поэзии нет, а я не умею писать стихи. Не слава несправедлива, а я - подонок. И только так.
Действо кабинок Александра Курбатова удалось. Если бы не присущие только Зверевскому пьяненькие полутона, всё было бы идеально. Кабинок становится всё больше, а читатель, наконец, получают возможность посмотреть в лицо поэта, послушать его стихи и голос, звучащий только для него. Двусмысленность происходящего меня не особенно тревожила - в пространстве действа двусмысленность зависит только от личного отношения.
Пила кофе в макдональдсе. На веранде. За соседним столиком сидел суворовец лет 14. Удивительной красоты - как Бурляев в "Ивановом детстве". Сияющий, тонкий, с платиноволосой головой. Подумалось: все рассказы о зверствах в армии, тиражирование их, все тела и гробы из сми, вся настоящая боль, о которой в точности ничего не знаем - вдруг оборачивается в прах. Исчезает. Представить, что этого парня бьют ногами или он бьёт кого-то ногами - невозможно. Не для того это создание. И всегда надо помнить - не для битья. А для защиты. А парнишка, видимо, москвич и вернулся с репетиции парада. На соседнем сидении - сумочка. Не один. Говорит по телефону, серьёзный.
на середине мира
станция
алфавитный список авторов
гостиная
кухня
корни и ветви
город золотой
новое столетие
озарения
дневник
станция
алфавитный список авторов
гостиная
кухня
корни и ветви
город золотой
новое столетие
озарения
дневник
