без числа

*
Начинаю редактировать дневник, с 2005 г. — под корень. Пересмотрела, перечитала — как будто других дел на сайте нет. Однако.

В сентябре надеюсь разместить ещё две подборки стихов Игоря Вишневецкого, эссе Евгении Извариной о Денисе Новикове и большую подборку прекрасной Ольги Мартыновой. Октябрь думаю продолжить двумя эссе Евгении Извариной о поэтах, мне лично, и Середине мира — тоже, чуждых, но важных для автора Середины мира. Будет размещена подборка Извариной, новые стихотворения.

Теперь — аннонс, который меня лично радует. Сергей Завьялов, кажется, завершил поэму «Рождественский пост». Жду публикации в периодике, и желаю автору лучшего издания. В проекте — его же «Сквозь зубы» и «Четыре хороших новости». Так намереваюсь встретить декабрь. С сентября будут развиваться страницы издательства «Русский Гулливер» и портала «Мегалит».

О новостях. На ладони — эпоха новостей. Новости пробрались даже в личные дневники. Кто, что случилось, за сколько и где. Пока очарование картинок и звучков из тюбика длится, как-то забываешь о предупреждении, вовсе не напрасном. Финал истории и всего человечества погрязнет в новостях. Он будет не трагичным, как то представляют парни из апокалиптики или готы вообще, а пустым и досадным, как имена журнально-газетных компаний. Если не смотреть новости, находящиеся в твоём отделении сети, жить, конечно, скучнее. Но лучше; сохраняется вкус жизни.

Черновик письма одной поэтессе. Мне удивительно, что тебе нравятся мои стихи. Они не должны бы нравиться тебе, ты должна бы видеть в них только манерность и стилизации. Однако они нравятся тебе, и это меня не радует, а скорее вызывает недоумение, смешанное с возмущением. Сейчас очень многих называют поэтами и очень много слов, записанных в одном квадратике, называют поэзией. Предпочитаю разделять. Слева — видеокарточки с брендом медийного средства, поперёк лба. Справа — пять или семь некрасивых, немолодых, скучных парней, называющих шестого, который понаглее, гением. Тебе, вернусь, ведь приятнее не стихи, а личные отношения. Предположим, ты не знаешь стихов поэта, не видела его в лицо, но вдруг встречаешь публикацию там-то и там-то. И тебе нравятся его стихи. Но ты лжёшь; всё иначе. Место и время публикации уже говорят о человеке, и довольно много. И тебя покупает не поэзия, не стихи. А твоё же собственое впечатление, которое из плохих стихов делает хорошие. Тебе нужно, чтобы именно эти стихи, в которых более или менее удачно расположены кодовые слова: Бог, свет, я, прости — были хорошими. Можно похвалить стихи — они послужили поводом для работы твоего поэтического сердца. Увы. Таким же образом можно похвалить и бесов, за то, что научили молиться. Ты любишь ложь; дружескую, авансом, сделанную наудачу.

без числа

*
«Гесперийские речения» — то, чего мне не хватало в истории и словесности. Читаю медленно, так что дальше истории и источников, из которых возник так называемый гесперийский язык, не продвинулась. «Энеида» Вергилия и отчасти его «Буколики», Библия, а так же Исидор Севильский (из Испании в Ирландию — прямая морская дорога). Гесперийцы неудобочитаемы, однако просты и остроумны. В эпоху воспалённой религиозности эти утешительные рассказы о зверях, явлениях природы приобретают особенную ценность. Гесперийцы писали буквы так, как будто рисовали: пейзаж, зверей. Так что несчастным современным готам нечего хвалиться своей мрачностью и изысканностью: им далеко до гесперийцев. Ломаные и вместе плавные линии придумали именно гесперийские словесники, а отнюдь не кельтские жрецы. Есть предположение, что на самом деле гесперийские словесники были филидами, наследниками друидов. Не думаю. Это был тихий андеграунд средних веков.

Мультфильмы 1969 — 1973 гг., сделанные по легендам и мифам Древней Греции. Сведущий человек, которого я заставила смотреть весь сборник, сказал, что выбраны спорные, но интересные версии. Мне нравятся в них неожиданные находки, броски в настоящее (и уже прошедшее). Лернейская гидра превращается в свастику, Прометей — в чернокожего великана, Стимфалиды — в лихие боинги, вроде того, из Забриски Пойнт или из Нью-Йорка 11 сентября. Некоторые кадры поднимаются до бердслеевской скупости и вместе роскоши. Музыка и озвучивание очень хороши. В первых двух мультиках — «Прометей» и «Возвращение с Олимпа» (о Геракле) ещё чувствуется пафос освобождения; что ж, не худшее. «Геракл у Адмета» изобразительным рядом отличается; в нём много света. Весь фильм течёт медленно, скорее, как море, волнуется. Боги прозрачны, люди прекрасны. Мне понравилось изображение богов Тартара. Оно пугает и звучит как моя любимая композиция Dead can dance.

Заверешна сборка публикации Олега Асиновского. Тексты Асиновского заставляют их читать, они мучительны. Однако порой восхитительны, именно короткой, острой картечной звукописью: кувшин скрипит резными стенками, в нём мытарь спит к стене коленками, коленок две, они — ровесницы, кувшин в траве у ног прелестницы, и чашек две, они — коленные, и в голове маршруты генные, кувшин скрипит, солдаты драпают, и мытарь спит, и стены капают. Игра звуками лишняя, чрезмерная, но единственная в своём исполнении. Есть гении, которые неряшливо сгорают и после которых остются великие и очень небрежные произведения, так, что их читателю или зрителю не покажешь. Асиновский доводит идею неряшливого гения до абсурда: более рациональных и структурных текстов я не знаю. И возникает внушительное целостное образование.

Сыворотка от молока, зависть от злобы и ущербности. Что ещё сказать? Маленькому плохо всё. Но если бы только маленький ростом, а то непонятно чем.

без числа

*
Иисусе, дивный Господи,
и меня помилуй ты.
Мой Христе, прекрасный Господи,
невечерней красоты.

Иисусе, дивный Господи,
Христе, радосте моя!
Ты в печалях утешение,
обретение рая.

без числа

*
Не могу сказать, что буду вести проект далее — ни то, что совсем его закрыла. Новых материалов достаточно, скажем, на сентябрьский номер, но нет ни желания, ни возможности их обработать. Требуется много времени для обновления архитектуры, всё вместе и в одиночку не смогу. Привлекать кого-либо смысла не вижу: изменится профиль проекта, а мне важнее такой, как сейчас. Однако дневник вести буду, и в жж размещать новые стихи. Если же какие фрагменты из дневника представляют ценность для читателя и он посчитает нужным их извлечь, чтобы разместить где-то, просьба писать Камене.

*
В следующий раз о том, что нравится. Читаю «Гесперийские речения».

без числа

*
Новая запись, после довольно продолжительного молчания. Календарь на сентябрь размещу если не нынче, то в ближайше время.

*
Подлинник и копия, титан и человек. Ужас человека перед титаном неописуем, и человек подл, мелок. Послевоенная глубина и высота почти апостольскими были: что есть широта и долгота, глубина и высота. Но титан страшен, он поглощает всё. И мелкая судорога ужаса заставляет человека вопить о человечности, помощи (на самом деле о человечине, потому что вопит животное, а титан полубог). Титан как варвар, нежен и изящен; в мире человека он нелеп. Однако в титане нет человеколюбия, оно только у Бога может быть, и отчасти у человека, по богоподобию. Внесу различие: и в человеке, и в титане есть божественное; но разное. Полубог не может осознать своей немощи перед Богом, а человек может. Титан не жалеет себя, но и других не жалеет. А это наше жалость много значит, это почти любовь. Но сейчас такое время, что лучше титаны, потому что у них лица запоминаются.

*
А катастрофа уже разворачивается, и ничем её не удержать. Я уже чувствую, как кости хрустят (у меня).

без числа

*
Первый день фестиваля вольных издателей. Белый гламурный подвал (я толком значение слова гламур не знаю, перевела бы как выпендрёж), гам, всё плохо, всё цацки. По вполне понятным причинам понравились столики «Русского Гулливера» и «Арго-риска»; стильные. На остальных было слишком много беспомощной эклектики, хотя некоторые книги приобрела бы. Вадим Месяц и поэтесса Светлана Максимова импровизировали, варган и диджериду; это оживило детскую не по-хорошему атмосферу подвала (однако что взрослое-то в эпоху сорокалетних девочек?). Что понравилось: мосточек, площадочка в левом верхнем углу одного из помещений; странно, что там никто не читал. Хотела было, да микрофонный провод короткий, и маленького роста.

*
К стихам Людмилы Херсонской присматриваюсь давно, но решилась просить подборку для публикации не сразу. Однако вот подборка, и отличная. Вокруг стихов обычно возникает беснование; так что читателю и любителю поэтического слова волей или неволей приходится сталкиваться с клубами мнений, недовольства или восторга, которые никак и ничего о поэзии не скажут. Можно и так: среди читателей намного больше пифий, чем думается, но это ложные пифии, они не прорицают, они только шумят и дымят. Однако пифические дымы имеют большое значение при выборе стихов того или иного поэта для публикации: чем больше дыма, тем меньше мотивов. Но дым бывает разный. Скажем, нравятся стихи, а вот о любви к ним лишний раз не скажешь. Бывает и так, что стихи не то чтобы нравятся, а отчего-то нужны — они настоящие. Всё равно приходится закрывать на них глаза, ибо неуместны. Но порой возникает нечто, отчего именно эти неуместные (неряшливые, кликушистые) стихи выходят на первый план. Как Жизель, как Офелия в кульминационном акте Гамлета.

Есть стихи, автором которых не хочется быть, но вот отчего-то с ними соглашаешься, как будто это написано тобой. Узнаёшь до мелочей все свои мелкие и крупные муки, сомнения и волнения. Узнаёшь свой мир, хотя бы он был изображён в совсем другой стилистике. Такие стихи, а с ними встречаешься очень редко, оставляют ощущение больше, чем живое. Это (без скидок и оговорок) встреча с потусторонним. Именно такое чувство было у меня при чтении и вёрстке стихов Людмилы Херсонской. Эти стихи для меня сразу же вошли в очень высокие и вместе трудные сферы словесности. Они корявы, неряшливы, угловаты — как Тальони. Их немного, они будто боятся сами себя, но нет. Офелия без страха вошла к королеве и без страха же вошла в реку. Мне очень близко то, о чём эти стихи. Холодное, трудное до головокружения течение времени, ощущение себя с ним один на один — ребёнком. И от этого — ребёнком, девочкой — никуда не деться. Однако поэзия Херсонской совсем не о том, что в каждой женщине до самой смерти живёт маленькая царевна. Это как раз и называю «вечной девочкой». Героиня Херсонской — дитя потустороннее, это видение души, собеседование с нею. Героиня разговаривает с домом, садом, оврагом, рекой — едва ли не чаще, чем с живыми людьми. И ей лучше понятен язык усопших, а живых эта героиня побаивается. Потому, наверно чувствует родство со странными персонажами, почти оборотнями: бомж, утопленник, невидимый житель подвала. Наблюдает их со стороны, с большого расстояния, но так сочувственно, как не смогли бы другие. Не жалея, а именно улавливая общее. Что нравится: в этих стихах, как бы созданных для повышенной интонации (и спекуляции), каждая деталь верна как проверенная экспертом подпись в нотариальном документе. Интонация не повышена, наоборот, почти будничная — резкость, а порой лепет, косноязычное бормотание. Героиня видит бомжа не объектом приложения гуманистических чувств, она видит его бомжом. Но ведь бомж живёт не как человек, и вот именно это как живёт интересует героиню. Не для того, чтобы преподнести читателю шокирующий образ, а чтобы убедиться в наличии совсем иных форм жизни, которые сквозь него просвечивают. Именно это желание — удостовериться, убедиться — открывает связь между только что родившимся (во сне героини) медвежонком и утопленником-дояром.

Что ещё нравится и что важно. Поэзия Людмилы Херсонской может быть названа женской, мистической (правда, вспоминается Майринк, «Голем» и его героини). Но мне она нравится тем, что вежливо отказывается от всяких определений. Думаю, не так много людей смогут вполне оценить образ этой поэзии: небрежный, угловатый, чуть испуганный и очень ясный. Так выглядит человеческий глаз, увеличенный во много раз.

без числа

*
В мире жж и скайпов дрожание под ногами почвы уже не ощущается, так как под ногами — свободное воздушное пространство. И тем более странно, когда в нём говорят о Вудстоке. Кажется, это событие должно было безвозвратно забыться. Однако нет, и, кажется, не только в Союзе. Сейчас модно летом устроить опен-эйр. Нашли слово. А вот на Арбате или возле Казанского собора в СПб опен-эйр длился круглый год.

Мне думается, Вудсток закрыл эпоху. Радуга никогда не могла и не может отразить печальную радость праздника прощания со счастьем. Все, кто был в Монтерее, на Вудстоке (а у нас — на Гауи или на Мангупе), поймут, о чём я. Однако надо же разоблачиться, снять хайратник (как забрало). Я не была на Гауи и на Мангупе. Только раз в жизни видела человека, который был на Вудстоке, и он рассказывал, что проехать было невозможно. На подступах к лесопилке стояли стада плохих автомобилей. Спали помногу сразу, и чуть не под колёсами. Было грязно, вот как на Пустых холмах (кому и леденец). Дело даже не в общении, а в единичности. Нельзя сравнивать Вудсток и Казань, однако по признаку единичности можно, и именно Вудстокскую лесопилку и Казанские парапеты. Или, скажем, Арбат возле театра Ермоловой, до середины 90-х, и Вудсток. Общего ничего, кроме полуразрешённости. Но как явления сопоставимы, и аналогов им быть не может. Кому Вудсток, кому Холмы; но я-то по Невскому босиком ходила.

без числа

*
Наконец-то подготовила цикл публикаций Олега Асиновского. В жж следаю пост, и в титрах сайта дам ссылку. Тексты очень разные, каждый со своим характером. В «Ное» каждый из взятых в ковчег зверей, чистых и нечистых (корова и свинья), а так же насекомых и странных животных (крокодил, черепаха), а так же Ной и присутствующий (незримо) Адам говорит в пространство, не надеясь на ответ. При этом высказывание достигает ушей, предназначенных для этого высказывания. Звери и люди слышат друг друга. Если бы «Ноя» ставили в театре, Адама, мне думается, должен был бы играть тот же актёр, что и Ноя, а вот зверей — разные. Космическая Черепаха, называющая стороны света и небесные тела: «мой панцирь — небесный свод земная поверхность — живот между душой и телом жизнь моя годоразделом» , философически настроенный и трудолюбивый Муравей: «душа — человек, в её власти звериные тела страсти тело моё — насекомое незнакомое мне знакомое». Фразы проходные, как бы утомлённые, привалы внутри текста: «земля разута раздета» (ведь звери и люди наблюдают потоп, водную стихию) сменяются жестокими всплесками: «тело слеза души». Голубь говорит Адаму, из безвременья (потоп) во время (Эдема): «жена твоя глаза подымет». Голубь возникает в последней трети полилога, как и в Библии, в Бытии. Бабочки чистой поэзии тоже живут в Асиновском ковчеге: «облаками взмахни, гроза», Ной «сыновей как волосы распускает». У Оленя рога наготове, у Волка шерсть дыбом — каждый звериный характер дан в высшем проявлении. Человек только присматривается к животным, уравновешивает их качества и порой обрануживает качества животных у себя.

без числа

*
Слушая старые записи. Юрий Шевчук, «Предчувствие гражданской войны». Возник такой образ: потрёпанный гений. На фоне досадных неточностей и слабостей — великие строки, да и весь текст сложен как бог. Тот песенный текст, что может существовать без музыки; это стихи. Может быть, автору и в радость потрёпанность, бомжеватость текста (не нравится — не нюхай), но созерцание руин созерцающего не радует. Тем более — военных руин. Вот пейзаж. Начало осмотра — слабейшее: «когда ты стоишь у голодной стены», «когда ты увидишь в глазах своих ночь», «когда твои руки готовы к беде», «когда плавятся книги на колокола» — хотя и красиво. Не верю, слишком много нажима. Стоишь у стены (затылком к дулам), да ещё у голодной. Но вот — «когда вместо солнца сверкает петля», это точно петля. Хотя автор явно петли не нюхал. Ведь речь о казни. Но эта петля вдруг рифмуется с другой строчкой, провокативной и наглой по-шевчуковски: «когда самоубийство — честнее всего». Это уже эпоха и картинка; верю безоговорочно. «Когда над душой вскипает гроза», «когда чёрный ветер рвёт паруса» — в этом тексте вовсе ни к чему, как волосы на родинках, к чему тут романтизм. Когда национальность голосует за кровь — это Хлебников, но никак не к месту. Хотя как слоган очень ярко. Но вот — «когда о предательстве каркает ложь, когда о любви визжат тормоза». Это прекрасно. Хотя как мне видится, не без Саш-Баша. И выше — «когда слово вера похоже на нож» (и затем, обесценивая гениальность: «когда над душой вскипает гроза»). На чём иногда себя ловлю, вспоминая «Предчувствие»: запоминается совсем не лозунговая, но болезненно-точная строчка, как будто ЮШ сам видел, о чём там: «когда режутся птицы ранней весной». Это уже голод (когда ты стоишь у голодной стены), это война (и падает обугленная птица). Ведь цыплят по осени считают. Весной птица слабая (я птица слабая, мне тяжело лететь — «Воскресение»). Финал достойный. Первая часть: «а те, кому верил, ушли далеко и движения их не видны (рок-н-ролл мёртв)». Вторая, самопальная: «что ты поёшь, когда у тебя вместо смерти — похабные сны». Как песенный текст «Предчувствие» прекрасно. Так что вышеприведённый экзерсис — только перечитывание.

Кинчев, «Театр теней» и «Там иду я». Может быть, более оригинального и вместе традиционного явления (Кино в сторону) в русском роке и не было. Раньше «Алису» не любила; Кинчев казался немного смешным, почти тусовочным персонажем. А тут пробрало. И ведь всего три-четыре композиции, а как. И другие уже как бы не нужны. Если бы КК написал только эти две песни, он был бы во всей полноте Кинчевым. Поразительно, что у этого маленького скомороха такое чувство сакрального. Прежняя «Алиса» очень непростая команда и сейчас слушается прекрасно.

без числа

*
Конец июля и начало августа прошли в стремительной и неожиданной поездке. Железная дорога — удивительный способ передвижения, это философия, и вряд ли человечество сможет нечто более удивительное придумать. Поезд ведь — нестойкий, странный, но очень яркий микромир, возникающий только на время рейса. А потом он стоит, холодный, в депо или на запасном пути. Диковатая попса по радио в вагонах, пожалуй, самое тревожное воспоминание. Ехали ночью, граница открыта, я не спала и на каждой остановке смотрела в окно, с верхней-то полки. Хотя верхние люблю больше, в них спокойнее и можно устроиться просто прекрасно. Минск встретил солнцем и жарой. Ощущение, от вывесок, языка, прочего — попали в антиутопию, в антимир. И это ощущение продолжалось, пока не пересекли границу с Россией на возвратном пути. Я всё-таки чудовищная патриотка. В утреннем Минском метро (очень длинные и чистые, поразительно пустые коридоры) добрались до Московского автовокзала. Представить только в каком-нибудь Ровно Московский вокзал! Путаясь в разноцветных денежных знаках, купили билеты. Телефоны сходят с ума, звонки отстакивают от чипов как мячики. Но через два часа были в Нарочи, и началось. Тут уже не антимир. Тут древняя, лесная жизнь. Едва выпили-поели, скорее в лес. По колено в хвое и мхах, среди которых — олений мох, ягель. Грибов корзину собрали за какие-то минуты, а попутно объелись черники и даже голубики. Ласковые на вкус, мягкие и терпкие ягоды. Жевала листики брусники, а так же, браконьерствуя, незрелые ягодки. Мне брусника всегда кажется вкуснее рябины и я её очень люблю, и как растение, и за огненный вкус. Солнце припекает, лес дышит, в кабаньих рытвинах моховики растут. Чудо! Ужинали грибом-зонтиком. Хозяйка раз-раз его, в яйце и муке, и на сковороду. Пышный, нежный гриб. А на вид — поганка. Что ещё видели. Аистов, много. Налево — поле, там комбайн, а за ним аисты. Направо — пастбище, там коровы, пастух, и аисты с пастухом ходят. Вот и ангелы. Подошла пожилая мавка, местная: что смотрите? Аистов, аистов. Мы вам наших аистов не отдадим. Видели церкви-крепости. В одну даже зашли. Позволили нам даже постоять на хорах. А потом дни слились как в один: Нарочь, в которой рыбы у ног играют, озеро, птицы, тучи птиц, самых разных. Озёра, птицы и рыбы. Изредка только цветной паровозик прогремит, от станции к станции. На самом-то деле — трактор. Когда в обратную сторону через Оршу проходили, телефон пискнул. Засветился. Отметил переход не хуже пограничника. Уже в России, значит. Первый раз в жизни ужинала в вагоне-ресторане. В Вязьме проводницы, строгая блондинка и рыженькая, морская, грызли семечки и слушали музыку в наушниках. А ощущение потом долго не покидало: ведь другая, совсем другая земля. Скорбная и ленивая, жёсткая и голодная. Не Белоруссия. А ещё в Белоруссии напиток есть, хмельной: крамбамбуля.

*
Начинаю публикацию поэтических фрагментов Олега Асиновского «Плавание». Дело непростое. Особенность его поэзии в том, что она постоянно изменяется, это медленная высокомолекулярная реакция. Сейчас на сайте есть новый «Моисей».. В «Началах», например, возникает нечто вроде устойчивой строфы, но и строфою это не назовёшь. Десять-двенадцать строк, посвящение. Живой-живой, мёртвый-мёртвый, мёртвый-живой, живой-мёртвый. И внутри этого фрагмента чувствуется свой скелет, движение. Как мне думается, Асиновский из известных мне поэтов наиболее любит форму, да и форма его любит. Подобной ни у кого в округе нет. Впрочем, и за пределами округи тоже. Удивительный поэт.

без числа

*
На Середине Мира — подборка новых стихотворений Бориса Херсонского, поэтическое полотно в двух частях, «Так говорит — Естествослов». Части различные по настроению, и потому во всём полотне чувствуется напряжение. «Естествослов» мне видится ярким, как детский или средневековый рисунок, его внутренее течение восходящее, плавное, узнаваемое. Что очень понарвилось: мораль несколько теряется за красочными, живыми образами зверей. Если бы Татьяна Маврина рисовала в средневековье, было бы нечто похожее, схоластичное и одновременно игривое. В «Естествослове» встречаются орёл и лев. Хотелось бы увидеть тельца и ангела, к полноте евангелических символов. При том, что христианская нота доминирует, иудейской не стало меньше. Это знак поэзии Херсонского. Неровность, почти школьный лепет строк в «Естествослове» очень идёт к теме мистических зверей. «Так говорит» раскрывает совсем иной мир, хотя и связанный с предыдущим. Стихи более грубые, почти неряшливые. Если в предыдущей части поэт слушает игру определений: море вибрирует, а порой и детские фразы, то во второй части — плошадную мудрость, просторечия (везде земля кругла, а у нас горбата). По звукам и резкости некоторые строчки напоминают шафар, иерихонскую трубу. В целом создаётся объёмное звучание, сложное. Поэзия Херсонского претенциозна и непритязательна; ей не нужно красоты там, где проходят выборы самой красивой вещи, и не нужно силы, где её нужно каждый час доказывать. По сути это и не совсем поэзия; это притчи, записанные привычным для читателя — любителя поэзии образом, и в этом новость.

*
Борис Херсонский выслал подборку для Середины Мира, а я читаю Конан-Дойла, «Загадку Старка Монро». Это не детектив, хотя сюжет романа острый. Отчасти напоминает фильм «Мертвец», только дело происходит в Англии. Герой много размышляет о религии, считает её необходимой, но ни к какой конфессии принадлежать не намерен. Наоборот, надеется, что скоро явится одна, общая для всех, религия. Время действия — начало 80-х годов 19 столетия. Вот переложение некоторых мыслей из романа, которые очень напоминают мысли моих знакомых. «Некогда нужна была смелость, чтобы быть христианином. Теперь нужна смелость, чтобы им не быть». Говорится это не о христианстве вообще (для героя Христос — почти идеал), а о той форме сознания, которая прикрывается калькой с христианства. Или вот ещё: «Ортодоксальные системы держатся на женской доверчивости; если бы не женщины, ортодоксия разрушилась бы. Женщины, сами того не ведая, поддерживают её». Как узнаваемо! На протяжении всего романа герой не может освободиться от обаяния своего бывшего сокурсника, Джеймса Коллингворта. Это нечеловеческое существо; даже внешне. Это древний воин (благо, островной генезис подскажет, если что автор и не знал), фений, гельт, Кухулин от медицины. Он нагл и неимоверно талантлив, он артистичен и вместе наивен, он злой гений Монро, а тот очень сильный человек. Коллингворт лечит своих пациентов лошадиными дозами и порой нарушает медицинскую этику. Например, вводит огромную дозу опия дизентирийному больному, так что у видавшего виды Монро «волосы встали дыбом». Коллингворт изобретает магнитную защиту для корабля, пишет романы, пытается подчинить себе своенравного скакуна. Монро ищет размеренной и спокойной жизни. Однако всё наоборот; неистовый шотландец жаждет гармонии и порядка, а в Мнро нет-нет да и взыграет авантюрная жилка, которая и бросает его из края в край родного острова. Вот ещё один конфликт, который, думаю, автору был хорошо знаком. Монро — Плантагенет, белая косточка, он во всём аристократ, хоть и беден. Коллингворт — кельт, он тоже аристократ, но другого типа. Это жрец, друид, он — варвар для таких, как Монро.

*
Промежуток между Апостолами и началом Успенского поста — таинственное время. Казанская никогда без подарка не бывает. Ольга и Владимир, жду вас.

без числа

*
Чудесные новые древности: подборка стихов Андрея Таврова из восьмидесятых годов, названная мною «Альба». Всегда с удовольствием верстаю его стихи. Весной вышла книга АТ «Свет Святыни». Чувство сакрального в искусстве и религии. Тавров уверен, что это чувство едино, хотя и проявляется по-разному; можно сказать, это два чувства одного корня.

Верстая «Альбу», слушала первый альбом «The Doors». Свежее, предгрозовое волнение.


*
Из Записок Мнемозины. Весной 1990 — знакомство с музыкантом из Новосибирска Николаем Гнедковым. Знакомство состоялось так: Коля, он же Никлсон, искал место, где можно переночевать. Новосибирская «Идея Фикс» на время разошлась, для новых творческих поисков, а Коля решил испробовать богемной жизни уже в масштебе страны. Как и с чем он добрался в Москву, не знаю; кажется, даже гитары не было с ним. В отличие от музыканта из Дяди Го Раждаева, за которым всегда почти следовала болгарская кремона. Уже стемнело, народ на фазенде начинал рассредотачиваться. Вписаться можно было и у меня, предложила. Прощаясь, потояли в обнимку: Коля, знакомая художница и я. «Едем, всю ночь трещим, и я за это я к тебе не пристаю» — сказал Коля. Тогда я не знала, как теряют сознание от разговоров. Впечтление от Колиного существа было странное. Изящный, но сильный, однако какой-то маленький, детский. Тогда я ещё не понимала, что это признак горькой судьбы и особенного жара, тяги. «Одно из моих воплощений — это, ять, охоронительный кшатрий» — заявил Коля, выпив чаю. Своему астрознаоку: стрелец — он придавал огромное значение. «Я синий маг; мне рассказывали, что когда я играл, в зале шёл снег». Играл он очень технично, это правда, и с огоньком. Но в нём была тоска несоответсвия, которую я тогда прочувствовала, а теперь, возможно что и объясню. Он хотел быть великим и строгим, а был тёплым, добрым и домашним. И эта вот его доброта, жар, ну никак не сочетались в его же представлением о величественности. Он был скоморох: немного смешной, немного печальный, милый. Но уж никак не великий. Хотя заболтать мог так, что потом неделю рот не открылся бы. «Ася, так жить нельзя», — с каким-то уголовным свистом заявил Коля, обнаружив, что все полки в шкафах и холодильнике идеально чисты. Когда же на столе оказались запечённые в духовке, а предварительно размоченные сухари со специями, изумился: «Ася, а почему у тебя сухари бараниной пахнут?». Стихи он слушал внимательно. А вскоре появилось одно, ему посвящённое. Коля читал его на кухне, хохоча и изумляясь. Это был самый большой подарок на несколько лет вперёд. Много рассказывал о Янке Дягилевой, которую он же и учил играть на гитаре. О том, как смело она разговаривала с тогдашними авторитетами сибирского андеграунда. Расказывал и о сибирском андеграунде: о Чикишиве, Шубе, Каргополове, скрипаче Джиме. Джима и Иру Бациллу я знала лично, по Новосибирску прошлого года. Коля изумлялся: я же тогда был в Питере. Очень не любил, когда ему что-то напоминают из прошлого. Находиться рядом с Колей значило его слушать, а слушание сводило на нет все прочие аспекты общения. Он давил, утомлял. Он создавал страшные концепции и думал, что создаёт новое. «Потому что передо мной — уникальный тип», — раз выдал он, как похвалу. «Нет, тут не венера, тут нептун, это кайф» — услышала я в другой раз. Одет был просто жутко, а ему казалось, что стильно. При этом в нём было много церемонности и аккуратности. «Это мои друзья», — предупредил он, когда оказались на одной квартире в арбатских переулках, — «Веди себя прилично, ты не дома». Раз приехали ко мне, когда было много народу. Увидев Митчела, Коля тут же спрятался под одеяло. «Я из запоя выхожу» — заявил он. Когда вышел, очаровал Митчела. Рыжий варвар смотрелся гораздо более серьёзно, чем Коля, известный музыкант. Пока Коля с Митчелом говорили о загадках третьего рейха и психологических манипуляциях, мы с подругой успели поесть, съездить потусоваться, вернуться, помыться и лечь спать. Коля очень переживал, что в доме нет инструмента. Однако и тут нашёл себе занятие. Слушал Цеппелин, первый, и даже придумал композицию: стремопатия. По мнению Митчела, Коля ничего своего не придумывал, а драл. Всё ощущение от его личности и музыки было небольшое и пронзительное, с улыбкой. Он мог делать экстравагантные поступки (вот эта нога; сыграю до кончиков пальцев), но они тут же терялись. Что в нём было несомненно, так это теплота. Русский, несмотря на, как мне позднее рассказывали, датский национализм. Николай, да и родился зимою. Некоторое время назад оказалось, что Коля переписывается кое с кем из моих знакомых. Что ж, было бы странно, если бы он оборвал все контакты. В Данию уехал тогда же, в 90-м, предварительно наломав таких дров в Питере и Москве, что теперь, думаю, и сам отъезд вспоминает с трепетом.

без числа

*
Человеку, попавшему в трещину времени, даже выжившему, даже утвердившемуся в настоящем, кажется, невозможно жить. Каждый день углом глаза он видит параллельное — то, что было. Мир, ушедший в трещину, уже не существующий. Но есть мир и есть упоминания о мире. Вот он видел и испытывал то и другое, ровесник — другое то и другое другое. То, что одному кажется честным, другому покажется убогим. Как быть? Соглашаться нельзя. Перевешивает любовь и качество жертвы. Если платил всем, что было: жильё, душа, творчество — не убого, а честно. Если был тыл, то убого. Трещины мира, к счастью, довольно редкие и не все в них попадают.

Две иллюстрации к одному впечатлению. Илюстрации музыкальные. Одна группа очень известная, другая меньше, но была культовой. Обе композиции небольшие, скупые, ночные, и это внутренностям трещины соответствует. Первая на вид чрезвычайно претенциозна, она призвана сопровождать ритуал, но ритуал создан не был. Одинокая песня, именно как песня — одинокая. Однако в ней возникает до жути настоящее, как громко прочитанное завещание, и именно это ценно. «Поверь мне и скажи всем им» — кому «мне» и кому «всем им»? Это не исполнитель говорит слушателям для тех, кто остался за стенами клуба (скажем, «Не бей копытом»). Это исполнитель читает завещание умершего его наследникам. Слушателей много, как много может быть слушателей при вскрытии завещания известного человека. Все так или иначе связаны с ним, но наследство получат немногие. Другая композиция. Нарочито личная, чуть ироничная и грустная. Но она, как и первая — отпевание. «Спите, пусть вам приснится аттракцион». Вспоминается Нолёвская «Школа жизни». Ведь повесившийся дворник и пьяная баба уже в 1988 г. многими воспринимались как явления уходящей навсегда реальности. А «октябрятский отряд» наоборот, как новые люди, «молодая шпана». «Любимый напиток — сок, любимая музыка — рок». Это уже обращение к тем, кто выжил. Между первой и второй композицией — трещина, та самая трещина. Первая обращена к тем, кто погибает, вторая — к тем, кто выживает. Но горе, если гиб и не погиб. Тогда приходит стыд за то, что жив. И всякий может сказать: они-то где, а тебе и здесь хорошо. Тогда уже сама жизнь как вина, и единственное, что как-то сохранит внутренности души — сознание: любые усилия оправдаться напрасны, но я-то знаю, что я не сделаю так-то и сяк-то. Нет, не сделаю. Это последнее, что есть.

без числа

*
Вот здесь пополнение на странице Дмитрия Строцева. Поздравляю автора. Представленная в Москве 11 июня книга «Бутылки света» двояко праздничная. Во-первых, первая книга Строцева, вышедшая в России. Во-вторых, лучшая. Хотя у меня слабость к «Винограду». «Акмэ», представленная в новой подборке — скоростная лаборатория. Как из окна смотреть.

*
В «Волге» 7-8 за 2009 — «Узлы псвящений». Оттуда и «Девичий складень». Благодарю Анну и Алексея.

*
Чувство умалённости — довольно странный подарок, почти жалость к себе, болотистое чувство. Всё не так, всё не умею, да кто такой(ая). Не продерёшься без шеста (словесного).

*
Персонаж, сорокалетняя нимфетка. Персонаж — дитя глухих кухонь. Пара. Он довольно часто шутит, что, мол, скоро за границу уедет (женится), а она сверкает глазами. Ситуация, каких много было в середине-конце 80-х. Теперь — возможно, но уже с другим форсом. Выясняется, что невеста давно замужем, но брак идее выезда за границу не мешает. 2009 год, персонаж таксистом работать не хочет и не будет. Что дальше? Нимфетка замерзает.

без числа

*
Навигация на сайте стала ещё удобнее. Теперь с трёх поисковых страниц: алфавит, указатель по разделам сайта и указатель авторов и публикаций можно выйти на персональную страницу искомого автора.

В работе индивидуальные указатели к каждой персональной странице. Огорчает недостаток сведений об авторах. Если бы, как и задумывалось более четырёх лет назад, каждый автор составил бы о себе небольшой очерк (хоть что любит), было бы намного интереснее. Так что просба ко всем авторам, заглядывающим в дневник — выслать мне очерк о себе. Так же просьба и к друзьям авторов: составить очерк о своём друге-поэте.

Выслала письма авторам, чьи страницы на Середине мира уже есть, а так же и авторам незнакомым, жду ответов, готовлю осеннюю волну публикаций. Сейчас материалов для работы достаточно, обрабатываю. Конечно, на всё не хватает. Переживаю ошибки а так же очепятки, но рано или поздно все уничтожу. На то и лето: РНО.

Редактировала и пересматривала старые публикации. Что уж есть. С настоящей точки зрения многое бы миновала. Люди ушли, стихи остались. Многое, что очаровывало, теперь не греет, за редким исключением.

*
Мир вокруг неспокоен, и невозможно отреагировать на каждое его проявление адекватно. Там стреляли и убили, а там убило молнией. И то, и другое касается каждого, надо понять, как. Смерть украинского иерарха напоминала событие в 16 столетии в Иерусалиме (армянское восстание), а Иран издавна был воинственной страною, чем мне и симпатичен. Иранцы, кстати, как и египтяне, не темнокожие. Очень красивые люди.

Раздор с родственниками для меня менее ужасен, чем раздор со страной, в которой живёшь. Хотя это явления похожие. А когда дело касается религии, становится не по себе. Вот МП, выдержавшая самые ужасные годы (1918 — 1923), жива и действует. Как и что, не мне судить, я к ней отношусь и никуда прочь не собираюсь. Но как выразить своё отношение к действиям и публикациям, от которых волосы дыбом? Ведь не просто общественная организация. Это огромное и очень живое создание.

Кажется, добралась до вожделенного чтения. Ура. Дочитала Бёлля, затем сделала передышку. «Ангел молчал» — роман трудный. Не только о любви и о войне. О судьбах. Бёлль поднимается над временем в этом романе.

без числа

*
Закончила вёртску первой части «Хроник времён Артура Британского». Размещаю.

*
Персонаж: наводчик-заводчик. В общении мягок, но крайне претенциозен. Много врёт, особенно в том, что нельзя проверить. Но и в том, что можно проверить, тоже врёт. Очень старательно создат свой образ, но оказывается, что образ неряшливый и доверия не вызывает. В нём есть нечто проникновенное, он умеет привлечь внимание. Однако обаяние его скоро рассыпается. Если готовит пакость, чаще всего мелкую, то тому, кому готовит, едва ли не в любви объясняется.

*
Персонажка: умница-распутница. Она думает, что умеет всё. Кажется, это называется перфекционизмом. Анализ текста крутой калифорнийской рок-группы и тут же защита чего-то по серебряному веку, с изгибом в современность. Если ей сказать, что она представитель, завопит, что личность. А если сказать, что личность, завопит, что она представитель. Такие характеры очень хороши в офисе, там они как-то исправляются. В ней есть броская, манкая, как головокружение игра пафосов, нескольких и несопоставимых. Она одновременно принципиальна и эклектична. Неосознанное как саморазрушение — саморазрушение. Именно поэтому жалости вызывать не может, а жаловаться она любит.

без числа

*
В «Литературной газете» появился первый очерк Кирилла Анкудинова «Письма в Тибет». Едва увидела ссылку, прочитала и поняла, что это явление без отзыва в дневнике оставить не смогу. Мгновенная восторженность, однако, ещё до чтения уравновесилась мгновенной же настороженностью. Мне очень нравится форма литературного письма. В ней нет болезненности совершенного документа, беззащитности свидетельства и угловатости неоспоримого явления. Литературное письмо текуче и пластично. Внутри него возможны образы и метафоры, в обычном письме скорее лишние и одновременно наивные, а в очерке — недостаточные. Кирилл Анкудинов выбирает адресатом своего ровесника, любящего поэзию, но уехавшего из Союза в страшном 1993. Адресат живёт в Тибете, ему недоступно большинство изданий. Но вот вездесущая Литературка доступна. В этом сюжете есть нечто фантастическое, но не настолько, чтобы воспринимать его как выдумку. Реальность (как тональность) смещена на секунду, и возникает битловский, тревожащий звук. Однако возражения вскинулись сразу же. К 1993 году в Москве жило несколько литобъединений, но они по большей части находились в подвалах или в полуподвалах. Прежде всего — союз молодых литераторов «Вавилон», к тому времени вышло два номера (во втором — стихи ЧНБ). У некоторых из поэтических груп даже не было названий. Круг авторов альманаха «Почтовый ящик», круг авторов альманаха «Морская Черепаха», поэты Аромата, и другие. Ни одно официальным статусом не обладало, так что Кирилл, возможно, и прав формально, но по сути — нет. 1993 год я бы назвала только одним годом из кризисного перииода. Неофициальная культура страдала, осознавая своё засыхание. 1993 год — время, когда новейшая поэзия только возникла (примерно 1996), а поэзия восьмидесятых покончила самоубийством. Время тяжелейшее. Далее. Давид Самойлов отнюдь не был признанным всеми авторитетом, так же как и ахматовские сироты, над которыми в Питере и Москве порой посмеивались. Найман, упомянутый Кириллом, тоже ведь ахматовец. Далее, Хармс отнюдь не был одиночкой, это был вожак стаи. Вовзращаясь назад: я отнюдь не думаю, что поэт, у которого есть своя собственная тяга, свой язык, свой мир, пишущий в 90-х или сейчас, обязан знать Бориса Рыжего. Вера Павлова и Вера Полозкова так же популярны, как Рыжий, но это ни о чём не говорит. Однако как Рыжего, так и Гандлевского обязан знать каждый, кто пишет о поэтах и о поэзии. Смешно, что оба эти имени возникли в одном абзаце. Ироническая подоплёка современной поэзии (чуть не написалось: романтическая) говорит сама за себя. Хочешь описать великое, выходит смешное. Так что первичный крой «Писем», мне думается, нуждается в исправлении. Это важно. Но мне показалось, что Кирилл нашёл верную, холодноватую и шипучую интонацию, в которой только и можно рассказать о современной поэзии. Его сверхверьёзные заявления порой соответствуют моему представлению о юморе денди. Да, сейчас время маленьких мандельштамов и маленьких хармсов. Весёлое время. И никакой не пир во время чумы, а так, несостоявшаяся оргия. Беда-то на мой взгляд не в мелочности современных авторов (почти все нынешние московские звёзды — лимита). А в том, что это по сути рабы. И тем более рабы, что им нравится быть рабами. И не подвалов, пьянства, наркотиков, искажённой чувственности. Это как раз свойственно поэтам. А тех структур, которые заинтересованы в том, чтобы обыватели смотрели на поэтов как на рабов, как на ни к чему не способных, больных и убогих. Далее, не только на поэтов, но и на искусство в целом. Искусство не нужно людям! Искусство приносит вред! Вот что написано на лбах у поэтической лимиты. Кто знает, может это начало нового сопротивления. Однако большая часть поэтов продаётся и покупается, не получая взамен ничего. Вот об этом бы и писать.

*
Начала вёрстку «Хроник времён Артура Британского».

*
Ощущение, что уходит из тела цвет, как бы это описать. И совсем непонятно, какая волна: огорчения, утраты или радости. Но равнодушия нет. Скорее ожидание, настороженность: ага, что дальше.

*
Из квартиры, где когда-то жила, без моего ведома увозят вещи, среди которых провела не один год. Так, просто, потому что измученный собственной тупостью потерявший в топе менеджер хочет пожить по-человечески. И его нельзя за это судить. Он намного несчастнее меня. Ещё в этой квартире лежит большая половина моей библиотеки. Книги надо бы забрать. На остальное нет сил.

без числа

*
Поэзия. В советское время были Сергей Нельдихен, Николай Майоров и другие поэты, которые не писали абаб, ты в поля отошла без возврата. А если предложить такой вариант взгляда на строгую силлабо-тонику: это не более чем хорошая задача для ума; душе она скучна невыразимо, и прав был Брюсов с его отношением к рифмованным стихам: могу так, а могу сяк, и разницы между так и сяк — нет. Хочешь секвенц на средневековую тему — пожалуйтса, хочешь, чтобы из души вон, тройкой — ну и читай. Есть прекрасные очерки о поэзии, о её сокровенной жизни, написанные и поэтами, и не поэтами. Лучшие из них — поэзия о поэзии, и это ново.

*
В романе Бёлля «Ангел молчал» в кульминации — сцена переливания крови, связанная со сценой оскорбления главного героя. Пока Регина сдаёт за деньги кровь родственнице Фишера, Фишер вышвыривает Ганса на улицу, не подозревая, что от него зависит его судьба. Не читаю по-немецки прозу, но могу догадываться, что долгие, тщательные, и притом довольно лёгкие, как бы подсушенные и при этом очень яркие описания предметов, лиц, запахов, состояний — это прекрасно. Смутно догадываюсь, как душа Бёлля могла отдыхать на этих описаниях. Слова, может быть, были единственным, что поддерживало его в берлинском аду. Неоднозначное отношение автора к католической церкви Германии очень внятно. Это страдание, настоящее страдание сердца.

*
Астрологическое-астрономическое. Может быть, из всех планет солнечной системы Юпитер — самая красивая; она превосходит красотою даже небольшую и нежную Венеру. Этой красоте может противостоять только барочная, богатая до уродства красота Сатурна, звезды великих людей. Юпитер мягок, но огромен; он не жарок и не холоден, хотя желчные перепады его настроений могут разить как молнии. Его одеяние палево-золотисто-белое, и сквозь него видно два его сердца: красное пятно (гнев Юпитера) и белое пятно (милость Юпитера). Юпитер не зря называют царём солнечной системы. Он не настолько близко к солнцу, чтобы зависеть от его движения (как, например, блистательный Меркурий, планета магов, артистов и шарлатанов), но и не настолько далеко, чтобы враждовать с ним. Солнце — звезда несчастливая, звезда воинов и цыган, она слишком велика для понимания и одновременно ничтожна в размерах вселенной. Это Гестия звёзд, а земля — образ солнца. Юпитер тоже можно назвать несчастливой планетой, ведь его гнев порождает фобии, а жизнь очень резко изменяется от добра к худу и к худу от добра. Он довольно рассудочен и часто страдает оттого, что не может любить. Но в нём есть благородный жар, который позволяет любить даже врагов и прекрасно ладить со всеми людьми. Вы разговариваете с немного легкомысленным на вид, милым человеком, отчасти желчным, отчасти восторженным и порой одетым как денди. Вы поражаетесь его наблюдательности и уверенности мыслей. Но вам и в голову не придёт, что это наследник престола, а это именно так. Впрочем, для богатоодарённого Юпитера престол — почти лишнее. Править — его работа, а не цель. Он не любит быть на виду, но если разговорится, слушатели примут как должное любой бред. Ему, в отличие от Венеры, почти всё сходит с рук, а если нет, он сумеет достойно принять наказание. Юпитер, так же как Солнце и Нептун, — звезда окаянных, осуждённых, нищих. Он диктует кодекс чести.

*
Стрелец — созвездие огромное, сложное и на нашем небе почти не видимое. По мнению древних, Стрелец целится в неведомое. Но что это за неведомое, каково оно, Стрелец не узнает никогда. В нём есть печаль и юмор одновременно: он равно посмеивается над своими удачами и неудачами. То ли ещё будет. Он немного волшебник, но в течении жизни часто оказывается в совершенно чуждых его складу условиях. Стрелец по сути — дикий охоник, ретроград и ригорист. Но такова мудрость творения, что этот охотник оказывается на вершинах цивилизации. Будь то новые технологии или общественные структуры. Часто Стрельца изображают в виде кентавра, в сознании современного европейца Стрелец связан с Хироном, воспитателем Ясона. Однако если отставить символы в сторону, окажется, что Стрелец более, чем какой-либо другой знак, даже более, чем передовик Водолей, способен воспринять, осознать и усвоить всё, что ему встречается в жизни. Он постоянно движется, изменяется, он не может находиться в покое. И его изменения часто прекрасны. В нём как в зеркале отражается грядущее, лучшее грядущее, которого, возможно, и не будет никогда, но в нём, в этой личности, оно есть. Стрелец — изюмина вселенной, посол неба на земле. Замечу, что говорю не столько об астрологическом символе (информации о зодиаке в сетке предостаточно), сколько о символе вообще. Мои околоастрологические фрагменты — скорее словесные гобелены на средневековую тему.

без числа

*
Алфавит: п, р, с. Подруга. Психолог, терапевт по образованию. Несомненно, добрая, и всем во всём желает помочь; и елико возможно, помогает. Но как-то шиворот-навыворот. В разговоре торопится впустить фразу: у всех так, все так, такое время. Говорит, что мыслит ситуативно, а выходит, что стереотипами. Оттого, что до трепета привязана к расхожим определениям, почти бытовым. Тонкая, одарённая и окаянно тупая, возможно, оттого что семейная жизнь у неё — не проходящий шок. Может быть, она и права в том, что касается расхожих определений, но говорит о них чересчур уверенно; и это выглядит одновременно глупо и смешно. Желание помогать у неё смешано с желанием внедриться в чужую судьбу. Судьбы для неё как сериалы, которые она ненавидит и считает опасными. Утрирую, но сходство есть. Она действительно несчастна во всём: милая, но не красивая; желанная, но жизни нет; одарена, но не большими талантами и вразброс, — всего понемногу. У неё есть дети, но ей до них нет дела, дети для неё скорее адаптация в социуме, а уже потом — кровиночки. Занимается всем сразу: и преподаванием, и массажем, и лепкой из глины, и шитьём. В доме бардак, а из ремёсел — ничего толком. И ото всего — невроз. По сути — беспомощная маленькая девочка, которой и тридцати лет никогда не будет, да только толку от этой вечной молодости нет. От этой беспомощности — и лжемужское поведение, и лихость в словах. В восемнадцать лет злая босоногая девчонка, которая жить не собирается, хамит и бродяжничает весьма искренне. Кто знает, какое над ней колесо. Но ближе к сорока нимфетка превращается в лицемерку, а мольеровском смысле (это цитата из разговора, о лицемерии в мольеровском смысле). И уже не вызывают сочувствия её страдания. Она ведь сама с ними справляется. И зачем искать помощи двумя руками у окружающих. Она скажет: а мы должны помогать друг другу. Так и хочется спросить, как: прямо или криво помогать? Просьбы о помощи, при муже, детях и жилье в центре — форма проституции. Впрочем, толком-то ни мужа, ни жилья в центре, а с детьми непонятно что.

Родственники. Одержимы покупкой и продажей недвижимости. Второй десяток лет идёт к концу, а покоя им нет. Виноват у них, конечно, тот, кому надо просто жить, а не продавать и покупать. При этом до определённой черты родственники склонны помогать доходяге, небольшими деньгами. Доходяга, конечно, уже второй десяток лет по месту прописки не живёт и его периодически пугают, что мол, и не смотри в ту сторону. Однако родственники не злые. И пугают, и передают деньги через чужих, чтобы не было ущерба их самооценке. Ведь они всегда и всем помогают. Уничтожить доходягу пока хлопотно, не кормить тоже. Потому что деньги, крохотные по сути, по сравнению с размерами кредитов на жильё, — средство адаптации в социуме. Ни везти (в смысле, дать жильё и отпустить доходягу на волю), ни бросить (денег не давать) нельзя. Доходяга дёргается, хиреет от переездов, унывает, болеет. Доказать свою правоту судом не может: денег нет на приличного адвоката, и не собственник жилья; отказаться от денег тоже не может (потому что болеет и есть хочет). А родственники ждут, когда загнётся, и при этом порой напоминают: мол, тебе уже пора, достал. Такая родственная связь — форма убийства.

Священник. Если опытный, мыслит потоками: эта примерно так, а этот иначе, но примерно вот так. Вникать в тонкости судеб ему даже вредно, но от этого несчастному недотёпе не легче. Если недотёпа не внушаем, сомевается (в том, что предлагаемый священником ход верен именно в его ситуации), священник расценивает сомнение как богоборчество, и начинает гневаться. Не слушает попа — значит не слушает бога. И тут накатывает лавина самых разных переживаний. Затронуты тонкие душевные струны, поранена вера. Но и взбудоражено неописуемое тщеславие. Даже если священник говорит, что неправ, что он хуже всех, ему нельзя верить: он так хвалится. Священнику можно верить, когда он говорит немного, спокойно и задумчиво. Мне как-то открылась эта интонация. Он не сомневается, но и не от себя говорит. Современный священник не может быть духовником, особенно известный. Так что все сказки о счастливом усыновлении (или удочерении, что чаще) — плод средств массовой информации или основанного на определённых матвыгодах (вплоть до очереди на исповеди) фарисейства. Очень сложно недотёпе в церковной среде. Фарисеев надо любить, священников надо любить. А недотёпа должен терпеть, и по нему ещё мало ходили. Как только недотёпа начинает соображать, что его обманывают, его молча, без какого-либо усилия, выталкивают из среды, как было со мной. Кстати, в том приходе, куда я ходила десять лет, месяца не проходит, чтобы кто-нибудь из прихожан не умер. Особенно часто умирают женщины и девушки, находящиеся в трудных житейских обстоятельствах, как будто им кто помогает умирать. Моей знакомой Ирине, умершей в 2004 году в мае, повезло. В последний год у неё был духовник, который о ней заботился. Современный священник очень многого боится, его положение отчасти похоже на положение карточного шулера или благородного негодяя. Лучшие из них сейчас избегают публичной проповеди и публичности вообще. Им интересны люди. Я знала такого; обычный на вид патриархийный батюшка. И всё же есть правила духовной жизни: лучше не менять духовника. По возможности ходить к одному, или хотя бы к знакомым. Монашество мне всегда казалось лучше, серьёзнее. Но вот духовника из монахов я не стала бы выбирать. Монах строг и в нём много юмора, который мирянка не сразу поймёт. Но в целом монашеский взгляд яснее и честнее, и потом, в монахах больше строгого милосердия, чем в приходских попах. Но судьба такова, что мирянке лучше искать духовника среди бельцов. Потом возникнет неизбежная зависимость, а что делать. Родителей не выбирают, даже если они с ножом это самое «не выбирают» кричат.

без числа

*
Дневник редактируется, так что благодарным читателям есть смысл просматривать прежние записи, если есть охота. Некоторые записи, с которыми стала несогласана, удаляю, некоторые расширяю и дополняю. В предыдушей записи немного изменена моя точка зрения на поэзию эмиграции. Конечно, Георгий Иванов был забыт, пока писала о стихах Вадима Месяца; да и не удивительно; очень разные манеры. Хотя возможно, в сундуке памяти мышь и копошилась: напоминает.

*
Уже полгода собираюсь устроить себе каникулы, да видимо, ещё эти самые каникулы не созрели. Однако надеюсь с понедельника и до сентября взять отгул. А вот к осени набрать достаточное количество новых материалов, лучших. Так что большое обновление, возможно, будет только осенью. Сообщение не касается авторской половины сайта; здесь обновления, взможно, что и будут. Летом буду продолжать работу над навигацией. Что-то да выйдет.

Бурная и тёплая погода волнует. Забралась в шкаф в поисках летних юбок, блузок и сумок. Гладить ужасно не хочется. Пора переходить с чёрного, знойного, чая на зелёный, холодный, и не покупать напитки в ларьке; всё равно не утолишь жажду. Жажда — любая — метафизична. Это жажда сердца.

Продолжаю читать Бёлля, «Ангел молчал». Роман нравится мне всё больше и больше. Если бы у меня было больше усидчивости, выписала бы некоторые цитаты из него. Немцы, бывшие пленники, ожидающие на вокзале поезд и проходящие регистрацию, находятся в условиях, мало чем отличающихся от концлагеря. Бытие вокруг героя (Ганса) напоминает крупными кусками распадающийся ад. Среди этого ада возникает короткая, не имеющая отношение к основному сюжету картинка (впрочем, конечно, имеющая; именно в этом здании герой видит раскрашенную статую ангела). Приют для детей, вонючий жидкий суп из брюквы. Кухмистерствует монахиня. Строгая. Она неоднократно помогает бедствующему герою.

*
Удивительно, как мир зависит от настроения человека. Вроде бы мысль одна: мир-то хорош, а человек — полосатый. Но подойти к этой мысли можно по-разному.

без числа

*
Теперь на Середине мира есть почти полный текст книги Вадима Месяца «Цыганский хлеб». Включая стихи из книги, вышедшей в 2008 году: «Безумный рыбак». Так что публикация получилась весьма любопытная, круговая. Стихи Вадима Месяца для меня — открытие. Я изумлялась, не в шутку, читая «Дождь над Лейк-Мёррей», «Гусиный пригород», «Ход выветривания», «AGLAE», «Угловой дом». Немыслимо, как такие стихи могли оказаться в русском языке. Возможно, потому, что автор провёл в совершенно иной среде много лет, и при этом помнил ту страну, откуда вышел. В Солт Лейк Сити в середине 90-х Месяц пишет пронзительного «Цыганёнка». И мне думается, что этих стихов не могло возникнуть в Союзе, в литтусовке того времени. Может быть, поэзия Месяца Американского периода — единственное (для меня) свидетельство за — проживание поэта в чужой языковой среде. Ни один из поэтов-эмигрантов (кроме разве что Георгия Иванова) не производил на меня столь сильного впечатления. Я держала в руках «Цыганский хлеб» как утешение поэзией. Месяц делает почти невозможное. То, что уничтожило бы любого автора, заставило этого поэта преобразиться, стать рыбьей стаей, облаками, планетами, мирами. Этому поэту уже нет дела до того, что он — уникальное явление в современной русскоязычной поэзии, он обращается с мировой культурой как Кухулин с рогатым копьём. Возможно, это только удачный опыт экзистенциалиста. Однако мне в Месяце видится не столько философичность, сколько религиозность. Его речь — вещание. Она не укладывается в рамки пророчества. Пророчество всегда о чём-то и зачем-то. Поэзия Месяца — не сказ. Сказ подчинён сюжету и форме. Ломаный язык Месяца оценят немногие. Это не мифотворчество (какой миф у настоящего экзистенциалиста; он создаст их сотню корзин). Это именно вещание, свидетельство, обожение (какое, спрошу лично я, не настаивая). Действие стиха в ЦХ непредсказуемо; по мере чтения замечаешь, что слова (вразбивку, но хладнокровно) перенесены на тканый материал, а бумага раздирается как завеса, открывая вход (куда? впещеру гномов или в райский чертог?).

Некоторые стихи Месяца открыто антиклерикальны, но я не думаю, что концепция Середины мира пострадает от того, что они будут предствалены в разеделе Круглый стол. Месяц раскрывает глубину отношения религии и человека современности (ветхой религиозности и немощного существа) намного лечше, чем современное богословие. Эти стихи я не считаю ни хулой, ни кощунством, они только лишний раз напоминают о сущестоввании: священника, Вселенских Соборов, Креста, христианства. Страдание современника от того, что бог не человек — невыносимо.

Христианин первого века проходил обучение в античных гимнасиях, чтобы погибнуть от рук античных солдат. Воин николаевских времён мог изумиться почти христианской кротости орочонского шамана, чтобы убить его сына за соболиные шкурки. Есть некая область, область чувств, общая для всех людей. Это тайна, это тишина. И в этой области Богу Христу уже нет дела, отступник или фанатик этот человек. В стихах Вадима Месяца много о смерти, о прощании. Много о боге и способности верить, именно так, как хотелось бы прочитать. Цыганский хлеб прекрасен.


*
Музыкальные картинки. Мне никогда особенно не нравился «Мумий Тролль», хотя это и не совсем правда. В середине 90-х я различала в уличном шуме и «Скорость», и «Утекай», и «Сделай меня дочкой». Потом добавился «Малыш». Потом я перестала различать. Первая композиция, которую заметила — «Владивосток 2000». И вот теперь — «Новый саундтрек». Тема рокера-самурая, иронично (Брюс ли), доходящая до абсурда самоирония (мемориальный концерт; тебе не вспомнит то, что было только полный чудак; касанье духа было явным, так, что можно зачать). Музыка тяжёлая, почти судорожная, почти как в «Плотине» Свинцового Цеппелина. Но очень и очень новая, однообразно дремучая: транс, крадио. Рокер — самурай, и каждый концерт должен быть харакири, но жинь одна. Неужели остаётся только плохой буддизм? Или мутация? Лагутенко очень пластичен как музыкант, он изменчив и это, возможно, позволяет ему смеяться над собою и над слушателями. Тролль — попса, но это крутая попса. А что сейчас, кроме попсы? То, о чём мне скажут рок или панк (Король и Шут), большая попса, чем Тролль. Мне однако ближе не попс, а транс. Рок трансмутировал.

Открытие: Харакири Летова в исполнении Знаков. Смешно. Пионерски. С купонами. Но драйвово, хорошо. Харакири Летова (сколько можно вообще Летова слушать?) — скручено плотно, одной верёвкой, под японские военные марши, цельно и велико. Даже сугубо временной куплет (Всё то, что не доделал Мамай) звучит ясно, без всякой расшифровки: всё то, что не доделал ма-май (май), октябрь доделал, довёл до конца. Вершки и корешки, начало и конец, мой друг повесился у вас на глазах. Печально, что кульнимационная строчка: «и всем нам нечего делать зедсь» у Знаков не прозвучала. И ещё, об идее-чучхэ. Летов в середине 90-х мог петь о демократии, на то были веские причины. Но ведь идея-чучхэ — кодовое слово для сибирских рокеров, а сибирский сленг из песен Летова не выкинешь. В ранних записях такой текст: (ради светлого, Свердлова, Свердлова, Свердлова, светлого строя идеи-чучхэ). Идея-чучхэ — та же идея-фикс, фобия, параноидальная складка. «У московской полудиссидентской среды свои идеи-чучхэ», — говорит в томской музпрограмме «Белые пятна» Вячеслав Шатов, лидер группы «Передвижные хиросимы».

В целом состояние творческое. На сайте будет улучшаться навигация. На Круглом столе будут открыты домены Людмилы Вязмитиновй и Вадима Месяца. Готовится обновление на странице Сергея Завьялова. Предположительно будет изменён индекс авторов и публикаций, чтобы из индекса сразу же найти нужную публикацию. Хочется в Питер, хочется в Кенигсберг, верстать надоело. Так что следующие большие изменения будут осенью. Но до лета, думаю, ещё кое-что успею.

Ждут моих глаз Джойс (на языке), «Дублинцы», Диккенс «Записки Пиквика» (на языке), Эмили Диккенсон (возможно, переведу несколько любимых стихотворений), Лем, «Рукопись, найденная в ванной», Хльмут Биркхан «История Кельтов» и ещё Бёлль, «Ирландский дневник» и «Ангел молчал» Когда? Впереди лето.

Закончила рассказ «Убийца». И ещё один поэтический текст, почти поэма. Путешествия.

без числа

*
Евангельское. О человеческой справедливости: Ирод и Пилат. Ни тот, ни другой не совершили зла в человеческом понимании, и тем не менее, это имена-проклятия, которые даже вспоминать тяжело. Именно они и поступили как люди, а не как земные боги, а ведь от них именно этого и ожидали. Они ведь должны были стать выше человеческого мнения, а они с ним посчитались. Каиафа и Анна первосвященники не считались со мнением народа, напротив: они его сами создавали, и даже земных богов, как Ирод и Пилат, могли подчинить своей воле. Не удивительно, что после взятия под стражу Иисуса Ирод и Пилат подружились. Анна и Каиафа не подали бы им руки, будь Ирод и Пилат евреями. Но ведь какие сомневающиеся и нервно организованные натуры! Ирод чутко внимает прихотливому танцу, волнам юной чувственности. Может быть, его душа только в тот раз и парила над землёю. Ирод любил слушать Иоанна Крестителя, часто приглашал его к себе (как повествуют Матфей и Марк). Народ Иудеи любил Иоанна, но Ирод приглашал его не только ради того, чтобы укрепить своё положение. Ирод —царёк наподобие античных праивтелей, он следует их образам. Возможно, он любил искусство и был по-своему честен. И справедлив. Велев казнить Иоанна, был уверен, что поступает справедливо. А не только потому, что царь не мог нарушить слова. Под рукой деспота, да ещё в такой провинции как Иудея, всегда масса предлогов, чтобы взять данное слово обратно или наказать после того, как казнь отменена. Но Ирод ведь считал себя просвещённым правителем, иудейским подобием Августа. Он хотел сохранить образ честного, беспристрастного правителя. И поступил, по человеческим меркам, справедливо: вознаградил танцовщицу, дочь своей сожительницы, и избавил Иудею от сомнительного героя, каким был Иоанн Креститель. Ирод — герой современный. Любой топ-менеджер, едва возникнут обстоятельства, поведёт себя именно так, и не иначе: положение дороже: семья, дети, карьера. И ведь справедливо, с человеческой-то точки зрения. Пилат, как его рисует Евангелие, настоящий позитивист. Он не участвует в религиозных сварах иудеев, он достаточно тепло относится к пленному Ииусу, он принимает дружбу Ирода. Пилат — источник мира и безопасности в Иудее, он примиритель и правитель однвоременно. К сожалению, современность не знает политиков такого уровня, но тип весьма узнаваемый. И предав Христа на распятие, Пилат поступил справедливо: он предупредил бунт, значит, смерть многих. Христос в его руках предстаёт едва ли не добровольной жертвой, как человек, а не как Богочеловек. Будто сам Христос просил о смерти ради спасения других. Экзистенциально верно, но по сути нет. И распятие Христа — тоже проявление человеческой справедливости. Именно человеческой, земной справедливости (?).

*
Апостольское. О идолослужении. Оно ежедневно. Тело, поэзия, еда, не говорю о кино, интернет-жизни, путешествиях. Как с завязанными глазами, совершается это служение. Могла бы прочитать главу из любимой книги, а тут вёрстка. Тоже идол. И книга — идол. Но не значит, что если всё — идол, то идола нет. Увы. Всё дело в сердце, чем увлечено.

*
Никого не хочу задеть или обидеть, особенно из православных. Смотрела послений номер журнала «Фома». Кошмар. Не надо. Но сама виновата: пролистала, никто не настаивал.

без числа

*
Путешествие в прошлое. Отчего-то вспоминаются давнишние занятия астрологией. Из-за кулис памяти выходят разные знаки (не могла вспомнить только, как рисуется знак Сатурна, но через минуту вспомнила: изогнутый жезл правителя с крестом наверху), толкования (какие аспекты считать квадратурой, какие оппозицией, какие куспидом), расшифровки (Стрелец, Водолей, Овен, третий дом, шестой дом). Оказывается, помню всё. Или почти всё. Но точка зрения изменилась. Не могу переживать, как некогда, расшифровки. Они ведь были как заклинания: Марс в Рыбах (лучше: Марс проходит созвездие Рыб). Зато лучше стала слышать созвучия. Дело ведь не в том, какой где аспект и с какой планетой, а много сложнее. Квадрат Венеры и Урана на кардинальном кресте, при том, что Уран в отцовском знаке, а Венера в материнском, и эти знаки Весы и Козерог, и Венера во втором доме, а Уран в девятом, при положении Солнца в Стрельце, а Луны, скажем, в Рыбах, — вовсе не то, что квадрат Венеры и Урана (неполный) на фиксированном кресте, где Венера во Льве, а Уран, скажем, в Скорпионе (то есть, Венера в отцовском знаке, а Уран в материнском), да ещё Венера находится в десятом доме, а Уран в первом, а Солнце и Луна, соответственно, располагаются в Овне (можно усложнить задачу и предположить, что они совпадают; Луна растущая). Важно услышать небо в целом, и потом, вслушиваясь, можно лучше различить отдельные фразы аспектов, слившиеся в едное произведение. Бывает гороскоп грозный как испанская живопись, бывает экзальтированный, как музыка русского модерна. Как мне видится теперь, поле астрологических символов очень скупое, и потолок над ним низкий. Астрология не допускает вольностей, что и губит астрологов. При этом составление хорокарты — нечто вроде шахматной партии в одиночку. А каталог символов может раззадорить и самое ленивое вображение. Только вот мне теперь не ясно, как именно Юпитер может влиять, скажем, на мою судьбу. А планета очень красивая. В красном и белом пятнах, играющих на его груди, есть тайна.

Вот планета Венера. Назвали её в честь ночного античного божества, при этом голубая точка, восходящая каждое утро и вечер, и в наших широтах весьма заметная, ничего ночного в себе не несёт. Астролог предлагает такое истолкование влияния Венеры. Она покровительствует юношескому возрасту, охраняет беззащитную человеческую чувственность, голосовые связки, а так же бронхи и лёгкие человека, его диафрагму. В молодом возрасте, подобно царице Маб, насылает чувственные видения, влюблённость. Пробуждает чувства, и среди них — жертвенность, желание посвятить себя служению высокой цели (религия, искусство, семья), влияет на развитие чувств. Можно сказать: учит сердце петь. Но гнев Венеры весьма суров. Она насылает мучительную страть, болезни дыхательных путей, безволие, цинизм, легкомыслие и особенного рода глупость: такой думает, что ему всё сходит с рук. Это больше похоже на действие ночного божества. И всё же она разная, очень разная. Если взять лики Венеры как в азбуке, ещё не искажённые аспектами, то выйдет примерно такая картина. Венера в созвездии Тельца (это её первый дом) — Наташа Ростова. Юное создание, почти подросток, кипящее чувствами, не глубокими, но сильными, властное и покорное одновременно. Венера в созвездии Близнецов — девочка, одетая и причёсанная как мальчик. Возможно, она отправилась на поиски брата и находит в странствии своего принца (который часто намного старше неё). Венера в созвездии Рака — девушка в самом соку, немного деревенского вида, себе на уме, но с виду простоватая. Обаятельная приезжая. Здесь надо заметить, что Венера (как тональность) берёт начало в Луне и разрешается Сатурном. О ней можно сказать так: печаль о юности былой. Так что это звезда несчастливая, но религиозная, и она очень часто выбирает путь монахини. Венера в Козероге — прекрасная настоятельница женской обители. Венера в созвездии Весов (её второй дом) — Венера-девственница. Это почти икона.

Любопытно, что заболевания, которые называют венерическими, по мнению астрологов располагаются в ведомстве Марса.

Астролог, по моим наблюдениям, не может предсказать будущее, как и цыганка по колоде карт. Сама по себе хорокарта представляет только расписание шахматной партии. Однако есть некая интуиция, благодаря которой цыганка предсказывает события, а астролог почти не ошибается в прогнозах. Астролог очень любит свой гороскоп и, кажется, ни в какой больше не верит. Это смешно и удивительно. Никакие басни о родственности душ, родившихся под одним знаком, не будут услышаны. Так что все стандартные толкования (даже сделанные признанными мастерами) можно сразу же выбрасывать. Даже в том случае, когда прогнозы через некоторое время оправдаются. И дело тут вовсе не в звёздах.

без числа

*
Об ангелах, по мотивам недавнего разговора. Непривычно было говорить о том, о чём больше молчишь и читаешь. Как они видят мир людей? Мне думается, они видят в мире людей гораздо больше ужаса и нелепостей, чем мы. Ангелы закрывают нам глаза платками, чтобы мы не видели окружающих нас кошмаров такими, какие они есть. Человек не вынесет такой тяжести и такой степени ужаса. Но ангелы видят мир гораздо прекраснее, чем мы. Человек не в состоянии принять настоящую красоту, он её боится. На глазах людей будто тёмные очки, а сияющее пространство скрыто. Чтобы бедные слабые глаза не ослепли. Человек и смешон, и велик. Велик тем, что чувствует и ничтожен тем, что не может сосуществовать ни с чем: ни с растениями, ни с животными, ни с подобными себе, ни с бесплотными рядом. Оттого и основной апломб человека: его мнение. Оттого вопрос: вы считаете так, а если другой (всегда я, задающий вопрос) считает иначе. Когда задето личное мнение, никакая из мыслей о том, что мир един и создан единым существом, в голову не придёт. Но бывают люди, которые видят мир почти как ангелы. Однако ни эти люди, ни сами ангелы не могут быть домашними (подавать чашку больному, сидеть на кончике иглы и др.) Но если служебных духов, младших братьев ангелов, считать за ангелов (как поэты), то возникает иллюзия познания иной формы жизни. Я считаю, что потусторонний мир устроен так, говорит человек. Но считает ли потусторонний мир, что он устроен так, как говорит человек. А ведь тот мир много лучше, сложнее и просто больше. Его формы и движения нашему ограниченному сознанию могут показаться жестокими.

*
О нынешних священниках. Не с тем, чтобы осуждать, но из личного опыта. Почти все не выдерживают идущей на них волны скорби и часто просто отказываются помогать. Ощущение собственной слабости, убожества (и культурного в том числе) заставляет их говорить о себе истерично и уничиженно сразу. Или наоборот, пускаться в сомнительные предприятия. У верующего эти жесты вызывают едва ли не брезгливость. Молодой шустрый поп с благими намерениями часто выглядит смешно, и даже смешнее, чем квасной ретроград. Время, когда молодые в церкви казались истинной солью земли, её красотой, прошло. Теперь для меня все сравнительно молодые попы и дьяконы висят как игрушки на ёлке. Они несчастны, и потому о них надо молиться и просить их молитв, как проедстоящих у престола. Но я уже не смогу относиться к ним так, как лет десять назад, и это уже мои тяжёлые (может быть, самые тяжёлые на сегодняшний день) переживания. Тем не менее, это поворот на очень высокий подъём. Может быть, истинная церковность гораздо более харизматична, чем мы о ней думаем. Ведь литургия — общее дело. И тем не менее, ряса смущает. Если человек в рясе ведёт себя как обычный человек, обуреваемый собственной слабостью, это неприятно. Но надо прощать; это хотя бы жест человека.

на середине мира

станция

алфавитный список авторов

гостиная

кухня

корни и ветви

город золотой

новое столетие

озарения

дневник