ОСТРОВ
Стихи 2010 г.

ОСТРОВ

Странно озарены
Эти шахматные фигуры —
Кони, слоны — всё войско
Спит, кто вповалку, кто стоя,
Застыв на помосте между
Братским корпусом и колокольней

Ферзь, лежащий ничком, ладья,
Пешка-ландскнехт, и странно
Светится лак на кости, и странные имена
Встречаются на побережье:
Прохор из Сольвычегорска,
Савелий из Череповца

Знаешь, на севере каждое утро —
Утро стрелецкой казни, и разве не странно,
Что остров поморов, зеков Беломорлага,
Канувших чернецов, кошек и жеребцов,
Белобрысых недорослей из Онеги —
Остров блаженных?

Сосны и можжевельник,
Изба, корыто, обод в луче блестит,
Колесо застряло в фосфоре тины:
Может, телега, а может и колесница,
И это не гарпии — чайки,
Чайки, но не приближайся:
Там, в валунах, их гнёзда, там я вчера увидел
Сцену из фильма Хичкока, впрочем,
Голову не пробили и крови было немного.




НОЧНОЕ ВОДОСВЯТИЕ

Мороз и звёзды, фара снегохода,
Корку льда в иордани
Рубишь крестом, читаешь
Исайю-пророка при свете фары
И воды сии освятить просишь

Тебе трепещут умныя вся силы,
Тебе поет солнце,
Тебе славит луна,
Тебе присутствуют звезды,
Тебе слушает свет

Звёзды — присутствуют,
Небо расколото над Можайским
Водохранилищем, сокрушены
Головы гадов, гнездящихся в нем,
Ангелы ждут с полотенцами




ОТЕЦ АРИСТАРХ

Религия? — оборачивается он над проливом Дрейка
С двумя медленно плывущими айсбергами, —
Всё — религия, всё — трансцендирование
Всё попытка, зачастую — малопродуктивная,
Ибо нужно идти да конца, а кто способен на это?
Всё — попытка превзойти самого себя,
Взломать свои границы, как вода
Ломает лёд весной

Солнце, нехотя выбравшись из неплотных облаков,
Зажигает шельф, стайка пингвинов, прыгая по камням
С раскинутыми для равновесия крылышками,
Торопится в воду. Он продолжает:

В мире, где Серафиму Саровскому,
Поручают ракеты стратегического назначения,
Уйти в пустыню, уплыть в Антарктиду, —
Возможно, наиболее оптимальный выход, хотя не всем
Плести корзины из ивовых прутьев и петь псалмы —
Кому-то поручено свыше превращать в псалмопение
Более квалифицированный труд,
И это тоже будет молитвой за мир, миссией, узким путём,
Продолжением дела, начатого Христом,
Созиданием здесь, на земле, Его Царства

На берегу топляками коричневеют морские слонихи —
Гарем самца с остроконечным хоботком, он шипит,
Разевая розовую пасть, солнце золотит
Деревянную чешую купола над холмом,
Храм похож на пирожное. Си-130,
Опрокидываясь на крыло,
Огибает иссеченные ветром скалы
И уходит за пелену облаков
В сторону Мыса Горн.




БЕСЫ

Кириллов спрашивает у Ставрогина:
Видали вы лист, с дерева лист? Видал, —
Отвечает Ставрогин.
Кириллов: Я видел недавно жёлтый,
Немного зелёного, с краёв подгнил.
Ветром носило. И продолжает:
Когда мне было десять лет, я зимой
Закрывал глаза нарочно и представлял лист —
Зелёный, яркий с жилками, и солнце блестит.
Я открывал глаза и не верил, потому что
Очень хорошо, и опять закрывал.
Ставрогин: Это что же, аллегория?
Кириллов: Н-нет… зачем?
Я не аллегорию, я просто лист, один лист.
Лист хорош. Всё хорошо. Тот: Всё?
Кириллов: Всё. Человек несчастлив
Потому, что не знает, что он
Счастлив; только поэтому.

В новостях сообщают об убитой
Или выбросившейся из окна на Кипре москвичке,
Приглашенной туда в качестве переводчицы
И превращенной в сексуальную рабыню:
Обирают паспорта, запирают, избивают, насилуют,
Короче, ломают. Обычная история.
По Кириллову, её не случилось бы,
Если б каждый помнил
О жёлтом, с остатками зелёного,
Подгнившем с краю листе,
Если б знал, что он счастлив.

Они нехороши потому что не знают,
Что они хороши, — продолжает Кириллов, —
Когда узнают, то не будут насиловать девочку.
Надо им узнать, что они хороши,
И все тотчас же станут хорошими, все до единого.

Итак, первый, он же и последний урок
Добрым молодцам: помнить, что вы хороши,
Смотреть на себя глазами
Сказавшего «Не противьтесь злому».
Не противьтесь тому, чего нет, ибо то, чего нет
Существует лишь потому, что ему не отказывают
В праве на существование, хотя, в сущности, и тогда
Его существование мнимо.

Кириллова не собьёшь вопросом вроде,
Хорошо ли и то, что девочка, осиротев,
Умрёт с голоду, хорошо ли, что кто-то
Обидит её, обесчестит.
Хорошо, — отвечает Кириллов, —
И кто размозжит голову за ребёнка, и то хорошо,
И кто не размозжит, и то хорошо.
Всем тем хорошо, кто знает, что всё хорошо.

Всё хорошо, — сказал бы Кириллов отцу погибшей —
Бывшему военному, продавшему квартиру,
Чтобы найти и покарать убийц, —
Всё хорошо, потерпи, отец,
Не так уж много осталось до вашей встречи,
До тех минут, когда время остановится,
Когда весь человек счастья достигнет
И времени больше не будет,
Когда погаснут в уме за ненадобностью
Идея времени, идея пространства
И радости вашей никто не отнимет у вас




ГАЛИЛЕЯ. КУРСИ

Черепичные крыши в простреле воздушной ваты,
Античными письмом, чешуйками смальты вспыхнут
И облако скроет их в иллюминаторе —
Так и эти фрагменты
Мозаичного пола: ихтиос или осколок
Дискоса, гроздь винограда, орнамент под костяной
Мачтой-колонной — под лучевой её костью,
Державшей когда-то свод с Пантократором,
Круговращеньем светил, ангельским ликом
И человеками в нимбах, и вот
Остаются одни лишь опоры, фундамент,
Рухнувших стен вулканический камень,
Напоминающий о Геркулануме, испепеляющем ветре,
И олеандры роняют алые лепестки —
Алые, розовые лепестки вместо снега,
Паче которого убелиться
Нам мудрено

Алые бабочки вьются над пепелищем
В снежной пустыне, стайка зелёных птиц промелькнёт
Над Галилейской гладью, взор отведёшь от руин
И увидишь агавы и высоковольтную линию,
Пещеры и валуны на округлых жёлтых холмах:
Здесь погребали своих мертвецов, здесь и жили они,
Гадаринцы, по другой версии — гергесинцы,
Вязали цепями своим бесноватых, вывших в гробах,
Отсюда, с этого камня, торчащего как осколок
Гнилого зуба, оно, говорят, и бросилось в бездну,
Колхозное стадо

Вода подходила тогда вплотную,
И эта базилика, видно, стояла у самой воды, на месте,
Где попросили Его — робко, но твёрдо —
Убраться. А бесноватый,
Срам прикрыв кое-как, просился в юнги.
И те же, должно быть, солнечные самородки
Бросали карминовый отсвет
На воды Геннисарета

Иди и расскажи,
Что сотворил тебе Бог. Рассказать? Это им-то?
Одинокий апостол, одетый и в здравом уме,
Смотрит, как удаляется лодка. Рыбаки из России
Расположились на берегу, варят уху с матерком,
Тивериада зажгла огни, ночью обещан дождь.




ВИФЛЕЕМ. ПАСТУШЬИ ПОЛЯ.

Здесь и теперь рожают: в вертепах, на козьей шкуре,
В одной половине — козы, в другой — бедуины,
Люлька-качалка на земляном полу, в яслях горит солома,
Младенец спелёнут, связан, раскалены докрасна
Руки Молоха — отдан приказ в Египте
Топить, как щенков, новорожденных израильтян,
Иудеи не прикасаются к женам, но вот ты плывешь
В корзинке из ивовых прутьев, Иохаведа юна,
А была столетней старухой, когда разлучилась с Амрамом,
Не извещенным ещё во сне о твоём рождении,
Сопровождавшемся светом великим, подобным свету
Солнца во славе, и вот ты плывешь по Нилу,
Купальщицы твой остановят кораблик.
Кто он такой, фараон? Нет царя кроме кесаря? Сталин —
Имя России? Каспар, Мельхиор, Бальтазар, чьи черепа
В Кёльнском соборе, или Гермизд, Яздигерд и Перод,
Или — по Оригену — Авимелех, Охозат и Фикол
Двор озирают, где сушатся Божьи пелёнки.




НАФАНАИЛ

И ты хочешь сказать, Филипп, что он вырос
В одном из этих клоповников на лепёшках
Из ячменя и полбы, лепёшках,
Что заменяют им ложки, когда,
Сидя на земляном полу, они макают их
В общий котёл? Мать, отец и десяток мальцов,
Штукатурка пухнет в дожди, дым ест глаза,
Пахнет скотиной, ютящейся тут же, в левом углу,
Свет сочится в сквозное оконце под потолком
На циновки, глиняную посуду, тряпьё,
Деревянную лошадь на сбитых колёсиках,
Плошка коптит. И ты хочешь сказать, Филипп,
Что он ел из одной миски с ягнёнком,
Ходил круглый год в одном и том же
Рядне из верблюжьего волоса? Нет,
Сам-то хоть понял, что ты сказал?
Мессия из Назарета!




ПЕСНЬ ВОСХОЖДЕНИЯ

Камни вместо цветов, что-то вроде иврита,
Камни первого из алфавитов и солнце
Над белизной надгробий по склону горы Елеонской,
Солнце и чёрные шляпы, чёрные лапсердаки

Нарезает круги в синеве вертушка,
Снова буза у Навозных ворот,
Передёрнет затвор сибиряк,
Ангарск, а теперь — щит Давида
Cиний на белом, крест Святогробского братства
Красный на белом, чёрные рясы
Греков, армян, эфиопов и коптов,
Рыцаря бедного щит и кольчуга в музее
Бенедиктинского монастыря

Спой, соловушка, песню о детском крестовом походе,
Десять шекелей стоит гранатовый фрэш,
Пьёшь его как елень, наглотавшийся змей,
Сидя около стойла царя Соломона
И школьники между столпов гомонят, а ещё
Солдатесс с автоматами видели очи мои:
Обожжённые солнцем, в оливковой форме
Те были прекрасны, автобус взбирался
В Иерусалим, и в молитвенном изнеможеньи
Трудились при свете мобильников,
Пялились в книжки чёрные шляпы,
Чёрные лапсердаки, отворялся Сезам,
Ожерелья огней твоих, Город-Невеста,
Твоя тахана мерказит

Камни вместо цветов и арабские лавки
Вдоль Улицы Скорби, I don't speak English,
Отстань, дорогой, этих карт у меня… И к тому же
Я знаю дорогу: не в буре, не в землетрясении
И не в огне, Аладдин, не в огне.

КОНСТАНТИН КРАВЦОВ
на Середине Мира.

в разделе «ОЗАРЕНИЯ».

диалог
на середине мира
озарения
станция
новое столетие
город золотой
корни и ветви
созвездие филарета