ВЕСТИ — СЕРГEЙ КРУГЛОВ

на середине мира
станция
алфавитный список

СЕРГEЙ КРУГЛОВ

БЕЛЫЙ КРОЛИК

стихи

* * * * *
то ли в колыбельную впиши
то ли в сказку за упокой
то ли расскажи мне, расскажи
то ли спой

то ли седина в бороде
то ли ева возвращается в ребро
то ли от кругов на воде
как от обморока гулко, пестро

да действительно: из праха и в прах
то ли глина красная в глазах

то ли Ты отныне и вовек
то ли близок, то ли далёк, —
то ли просто триедин человек:
трижды смертен каждый из трёх.

* * *
летит олень рогов его корона
царапнула луны провисшее лицо
копыто сломано погоня неуклонна
его берут в кольцо

сожрут и станешь ими. дышит тяжко
и круп в крови
лети стелись спасайся глупый бяшка

кто говорит что на любви не страшно
тот ничего не знает о любви

ЭЛЬЗА, МИЛАЯ ЭЛЬЗА

Алмазы росы голубые
На райских горят алтарях,
И руки твои золотые,
И сердце твое в волдырях,—

Сплетенья судьбы и извивы!
Ты заново выткала их —
И брачный хитон из крапивы,
И вечность, одну на двоих.

БЕЭМЕТ КАМ

Д.И.

Маленький бумажный самолетик,
Сложенный из листка в клетку, на котором
Я написал заветное свое желанье,
Попал в грозовой фронт над палестинскими территориями
И сгорел, так и не увидев
Посадочных огней Бен-Гуриона
(Этот свет, маленькую искру,
Видели в полночном небе летчики израильских ВВС, лучшие асы в мире,
И засвидетельствовали о том под присягой).

Ты проснешься под утро (на спине, — слезы,
Как в детстве, натекли в уши)
И, вытирая их рукой, обнаружишь на ладони
Маленького — несколько палочек, кружок головы, улыбка —
Нарисованного шариковой ручкой пилота. И это
Будет значить не что иное,
Как то, что парашют таки раскрылся вовремя, моя голубка.

ВЕСЕННИЙ ДОЖДЬ

небо никнет к изголовью
тверди острие
кто кормящее любовью
кто кормимое

заливает слух и зренье
задыхает вздох
сорванный ковчег сирени
завертел поток

это пасха это наше
умер и воскрес
перламутровые чаши
молоко небес

СНАРУЖИ ЭДЕМА

хава

и грудь и бёдра мукой сведены
во всём не ты я стала только мною
и друг от друга мы отделены
непроходимой кожаной стеною

адам

живот земли влагалище воды
сосцы травы — и сладостней и ближе
я царь огня я с воздухом на ты!

что там вращается скрежещет с высоты
я никакого ангела не вижу

ЗИМА ОХОТНИКА ЗА УЛИТКАМИ

Созвездия декабря вмерзли в угольный свод, и в ходиках оцепенел ход,
И охотник в берлоге спит до весны, — но и во сне ведет

Пальцем по карте-трехвёрстке, истрепанной по краям,
Спит, но следит вслепую заснеженный ход нор, тоннелей и скрытых ям,

По атласному белому этому, белому скользит, по легкой конвульсии льда
Чует добычу на два ее хода вперед, спускаясь пальцем по карте ловитвы туда,

В весну — или не он ведет, или это его ведут
(Добыча следит охотника, силки траппера ждут)

Туда, где свет, где снега в помине нет, где вместо полей — моря
(Спящий вздыхает во сне, переворачивается на ту сторону декабря)

И можно ходить по воде, и в солнечную нырять глубину,
Идти ко дну,

И там на дне процеживать сетью янтарную взвесь
И по шелестящему ааххххх уловить: вот они! есть!! —

Драгоценная дичь: улитки, сворачивающиеся в глубине,
Кипящие в пряном густом трепетнобагровом вине.

* * * *
В кафельной вселенной, уютной как печь-голландка,
Прохладной, как бедра русалки, вынырнувшей из пруда,
Как ночь Рождества, морозной и жаркой,
Серебряной, как в осенних чашах вода, —

Небеса как шкатулка медным ключиком открываются,
И в заветный день сентября
С изразцового неба в ладони твои опускаются
Звезды, ангелы , рыбки, сердечки из янтаря.

А если в кафельном сказочном мире мышь заведется
И серою тишью будет пугать тебя , и грызть и шуршать,
И в горлышке серой ангинной тоской заскребется,
И ход изразцовых светил дерзнет нарушать, —

Мы отворим вышину — пусть ветер в шторах гуляет! —
И там, в вышине,
Перистые коты Господни, ее облака поймают,
Белые и лазурные на эмалевой белизне.

И пискнет мышь на зубах сторожей, и паутинкой алой
По небу закружит ветер ее в серебряный лёт, —
И вот уж она дождинкой-кровинкой стала,
И пусть себе в нашем саду поздней ягодой в куст упадёт.

* * * *
Замок цепенеет, снег и снег за окном.
Принцесса палец укалывает веретеном —

И засыпает намертво (тень струится, оседает на черном дне),
И видит принца во сне,

Который как раз просыпается, резко всплыв с черного дна,
Сердце бухает, весь в поту, не в силах припомнить сна,

В котором — которая — кто — нет, никак! —
Дневной торжествующий свет плотнее, непроглядней, чем мрак,

И не вернуться, и с той, что не вспомнить, но и вовек не забыть,
И хоть всего себя исколи, не уснуть, — никогда не быть:

Крепко заперты меж двумя спальнями на железный засов
Двери шести незыблемых часовых поясов.

* * * * * *
Если смерть на любовь налезет — кто победит
Мнится что стопудово смерть
Налезет напялится как на антилопу удав
Смазкою слюнногустой жолтой уветливо чавкло сдобрит
Вывернув челюсти бессмысленно тускло утробно в низкое небо
Пленками глаз блестя

Если только налезет

Похоже и пытаться не станет куда там
Хватило прошлого раза

Вон любовь ее в ладони держит
Аккуратно мелкими стежками тоненькой иглой зашивает
Ротишко разорванный почти до
Крохотного ссохшегося афедрона
Жалеет промышляет
О белесоватом корчащемся безгласно простейшем

* * * *
В Старом городе у слепого араба
Куплю, под палящим солнцем
Четыре часа проторговавшись,
Серебряную фигурку — льва, левиафана,
Царя Давида, играющего на арфе,
Черненое маленькое сердечко,
Колечко с таинственной вязью,
Колокольчик цимцум, недреманное Око,
Куколку-плакальщицу, что звенит-звенит, перестать не может, —
Маленькую куплю тебе безделушку,
Привезу, войду, руки за спину пряча,
Весело спрошу: «Угадай, в которой?» —
Угадаешь, родная моя, да не ответишь,
Десять лет как нет тебя рядом,
Но это в общем неважно,
Лишь бы ты была довольна и здорова,
Лишь бы радовалась серебряному подарку,
Лишь бы там, где ты сейчас, меня не забыла,
Лишь бы — была, лишь бы
Простила мне моё воскресенье.

НОЧЬ ПОСЛЕ СУДА

Всё кончено. Ушёл конвой.
Миры плывут над головой.
Мерцающая тишь.
Не под хупой, не под венцом —
Стоим перед Твоим лицом,
Молчим. И Ты молчишь.

Ночь мира, вечное «теперь»!
Ты, выходя, прикроешь дверь
И улыбнешься: «Да».
«Прости!...» — «Простите вы Меня».
И покрывало у огня,
И ночником — звезда.

ДЖЕЙН — АЛМАЗНАЯ РУКА

«Отдай его!» — сказала мать,
«Отдай! — сказал отец. —
Тебе с ним в церковь не пойти
Под свадебный венец!»

«Да, нас венчал не в церкви поп,
А вешний ветерок,
И красношейка-робин сплел
Из ландышей венок!»

И лавочник сказал: «Отдай!
Ты мне обручена!
Я нобль с розой заплатил —
Ты будешь мне жена!»

«Нет, мне вовек не быть твоей,
Хоть плата велика» —
Ему в ответ сказала Джейн — Алмазная Рука.

Где злата звон — там строг закон,
И к бедным стряпчий лют,
И вот уж их ведут двоих
К епископу на суд.

Епископ с трона своего
Взирает свысока,
Пред троном — Джейн, в руке ее —
Любимого рука.

Епископ рек: «Таков закон —
Отдай его тотчас!
Пред нашей волею смирись
И не нервируй нас!»

«Попробуй руки разними —
Кишка твоя тонка!
Не зря прозвал меня отец
«Алмазная Рука!»

Могу рукою я коня
Взнуздать на всем скаку,
Могу приладить точно нить
К игольному ушку,

Руке моей знаком и серп,
И жернов, и ухват,
Она алмазна — но любовь
Алмазней во сто крат!

И твой закон хоть и силен —
Любовь моя сильней!»
И вот топор палач занес
И рубит руку ей.

Но кованый звенит булат,
Разбившись на куски —
О крепко, крепко, Джейн, твое
Пожатие руки!

Епископ стражников зовет
Несметный легион,
И над влюбленными топор
Вторично занесен —

И головы слетели в пыль,
А души — к небесам,
И их встречать у райских врат
Господь выходит сам.

«Когда б была моя рука
Как у тебя, дитя —
Клянусь, мучитель бы не смог
Забить в нее гвоздя!

Держи же милого, держи,
Не отпускай вовек!
Алмаз любви не раздробит
Ни Бог, ни человек!

Эгей, налейте нам вина,
Столы накройте нам,
В веселой джиге я пущусь
Плясать сегодня сам!

Пусть будет брачная постель
Как облако, легка!
Сегодня свадьбу правит Джейн —
Алмазная Рука!»

ДЕТСКАЯ БАЛЛАДА

Старейшина воинов к битве призвал: «Дух предков прислал мне весть!
Добудем белых скальпов в бою за нашу индейскую честь!»

Команчи, отрыв томагавк войны, шли гордо тропой своей, —
Но бледнолицый поймал их в плен, полковник Длинных Ножей.

На каждом углу тюрьмы — часовой, а стены крепки как кремень,
И гордо сгинуть решились они — да только на третий день

Заметил их вождь, Соколиный Глаз, что крыши нет у тюрьмы,
И воины гордо воскликнули : «Хау!», и спаслися при свете тьмы.

(Солнышко светит,
Жасмин цветет,
Охотник и серна
Танцуют фокстрот,
И в райском саду весь год — Новый год,
И Белый Кролик в кустах поёт:
«Ничево-ничево-ничево!»)

Гордый Тезей, обнаживши меч, пошел Минотавра убить,
А дева, нежно поцеловав, в дорогу дала ему нить.

Он брел и брел и брел наугад, и сгущалась ночная тень,
И долго он так в лабиринте блуждал — но только на третий день

В своей руке Тезей разглядел теплый, как сердце, клубок —
И рассмеялся, и бросил наземь щит и острый клинок:

«Зачем, герой, тебе Минотавр, зачем Минотавру Тезей?!...
Пускай живет несчастный урод! Мне путь — к Ариадне моей!»

(Солнышко светит,
Жасмин цветет,
Охотник и серна
Танцуют фокстрот,
И в райском саду весь год — Новый год,
И Белый Кролик в кустах поёт:
«Ничево-ничево-ничево!»)

Они пришли с факелами во тьме, и взяли Тебя, Раввуни,
И в час предательский спали мертвецки любимые други Твои,

И тьма была на земле и на небе, черная смертная сень,
И Ты, наша Жизнь , погиб на кресте! и только на третий день

Заметила вдруг полоротая смерть, что Убитый — воскрес, таки да!
И в пустой гробнице нет никого,
И не вынесла смерть огорченья сего
И сгинула навсегда!

(Солнышко светит,
Жасмин цветет,
Охотник и серна
Танцуют фокстрот,
И в райском саду весь год — Новый год,
И Белый Кролик в кустах поёт:
«Ничево-ничево-ничево!»)

СЕРГЕЙ КРУГЛОВ
на Середине мира.

ОБЩЕНИЕ СВЯТЫХ
стихи.

ПОТОПНЫЕ ПЕСНИ
стихи 2009.

ЛИРИКА
стихи 2009.

МОШЕ-ПОРТНОЙ
2011

БЕЛЫЙ КРОЛИК

Песнь Потолка:
ЧНБ о поэзии Сергея Круглова.

Аллегория:
ЧНБ о поэзии Сергея Круглова.

на середине мира
вести